Это случилось в середине семидесятых. Летним вечером мы с подружками сидели на лавочке около дома бабушки одной из наших знакомых. Вышла на лавочку и сама старушка. Была она очень пожилая, родилась ещё в XIX веке, но продолжала работать завхозом в какой-то торговой организации. Постоянно приносила что-то оттуда целыми сумками. И для кого старалась? Её единственный сын давно умер, внуки жили в другом городе.

Конечно, время такое было – каждый тащил с работы что мог. Помню, когда я работала на хладокомбинате, буквально все сотрудницы нагло несли домой через проходную мороженое, орехи, шоколад. Но баба Женя выходила за рамки среднего позднесоветского воровства. Все мы понимали, что у неё синдром Плюшкина, и относились к ней, как к частично выжившей из ума от старости.

И вот сидим мы на лавочке, семечки лузгаем, обсуждаем планы на лето. Ждём, когда пацаны с мячом выйдут, чтобы с ними побегать, погонять в футбол. И видим, что по улице мимо нас спускается юная мама с младенцем на руках. «Спускается» – потому что дело происходило в Новороссийске, этот город расположен между морем и горами. Идёшь из дома куда-нибудь по делам – спускаешься. Возвращаешься домой – поднимаешься в горку.

Эта девушка с родителями и младшей сестрой появилась на нашей горке недавно – два года назад семья приобрела здесь домик с садом. Лена училась отлично, была очень красивой девочкой, весёлой и общительной. Но в девятый класс она почему-то вместе с нами не перешла.

На наши расспросы её родители нехотя отвечали, что Лена уехала жить к своей бабушке в деревню. И вот теперь через год, в начале лета, она приехала в город с маленьким сыном получать паспорт. В деревне она и родила – так в XIX веке незамужние девицы из благородных семейств ездили рожать за границу подальше от скандала.

Мы сидели с открытыми от удивления ртами. А баба Женя, когда Лена поравнялась с нами, вдруг бойко что-то спросила у неё по-английски. И девушка ответила!

Их диалог длился минут пять-семь. Лена что-то рассказывала старушке, активно жестикулируя свободной рукой. Та слушала, улыбаясь, что-то переспрашивала. Все мы уже несколько лет изучали английский в школе, но поняли из их разговора только несколько разрозненных слов.

Наконец они попрощались, Лена кивнула нам и пошла дальше, а мы уставились на загадочно улыбавшуюся старушку. Мы бы ещё поняли, если бы она заговорила по-итальянски, в конце концов, её покойный муж был итальянцем и она носила непривычную для русского уха фамилию Салангиери. Но откуда у неё знание английского? А Ленка где научилась так балаболить на иностранном языке?

Придя домой, я рассказала эту историю своей бабушке. И она, обычно склонная порассуждать о том, что нынче всё не так, неожиданно высказалась совершенно в другом ключе:
– Встретились две б…, старая и молодая! Думаешь, где ваша Ленка ребёнка нагуляла? От иностранного моряка! А Женька где своего мужа-итальянца нашла? Тоже в порту. Она и по-немецки, и по-французски свободно болтает – в своё время кавалеры научили.

В общем, во все времена и при любом строе в портовых городах есть девушки и бабушки, которые свободно говорят на нескольких иностранных языках.