Многие русские сказки начинаются так: «Было у отца три сына…» Впрочем, у моего деда было четверо сыновей. И все они, когда тень германского орла накрыла нашу страну, ушли на фронт. Вернулся лишь самый старший – мой отец, простреленный пулемётной очередью на развалинах Тракторного завода в Сталинграде. Одно утешение, что каждый из троих погибших братьев успел оставить по трое ребятишек, в основном погодков. Словно торопились, предчувствуя неминуемое.

У отца родилось четверо сыновей: трое довоенных и я, дитя благополучных лет. Каждый башкир должен знать назубок имена своих предков до седьмого колена. Не уверен за нынешнюю молодёжь, но, когда я рос, это даже не обсуждалось. Составляя для внуков родословную, я добрался и до десятого поколения. Один из дедов, Юмагул Галин, 1801 года рождения, согласно Именному списку урядников и казаков 12-го Башкирского юрта, к своему 46-летию поучаствовал в шести военных походах.

Говорю это к тому, что защита Отчизны во все времена являлась делом чести для представителей моего рода. Из поколения в поколение они несли казачью службу. Я несколько скептически отношусь к некоторым нынешним ряженым, изображающим себя есаулами и атаманами. В прежние времена казаком мог стать не любой желающий. Не каждый имел возможность за свой счёт приобрести полную экипировку и вооружение и по первому приказу отправиться в дальний поход. Притом что до оставшейся без кормильца семьи государству не было никакого дела – справлялись сами.

Двое старших сыновей моего отца-будённовца стали офицерами. Самый старший, Марат Нурыевич, после того, как Хрущёв сократил численность ВВС, из морского лётчика переучился на танкиста. Средний, Динам, пошёл в ракетчики. Оба дослужились до полковников. Старший незадолго до своей кончины со всей семьёй приезжал в Уфу. Я был очень рад принять брата с женой и особенно счастлив увидеть своего племянника с женой и сынишкой – хотел познакомить их со своими детьми.

Как правило, сыновья военных, выросшие в гарнизонах, тоже выбирают военную стезю. Не стал исключением и мой племянник Тимур. Почти все детские годы он провёл близ славного города Чойбалсан, где стояла танковая часть под командованием его отца, так что сын не представлял для себя иной профессии.

Что бы ни говорили очернители советского прошлого, понятие справедливости тогда существовало. Свою отставку Марат Нурыевич встречал в Киеве – матери городов русских. Так командование попыталось компенсировать ему тяготы и лишения долгих лет, проведённых в монгольских степях. Хорошо помню, как брат пытался перебраться на Родину. Вроде бы даже договорился поменять свою двухкомнатную квартиру в Киеве на трёхкомнатную в центре Уфы. Но не срослось. Не захотела жена брата, коренная уфимка, поменять благополучный Киев с цветущими каштанами на нищую, как она выразилась, Уфу.

Так началась цепь трагических событий в истории нашего рода. Но тогда никто об этом не догадывался. Отставной подполковник Тимур Габдуллин, последним местом службы которого стало министерство обороны Украины, погостил у нас в Башкирии, а затем отбыл с семейством к себе в Киев, пригласив нас нанести ответный визит. Впрочем, мы с женой таких планов не строили.

А потом случился Майдан, за ним – «антитеррористическая операция» ВСУ. Мой племянник Тимур периодически появлялся на телеэкранах, одетый в камуфляжную форму и получавший какую-то награду из рук высокопоставленного военачальника Незалежной. Этому я не удивился: если племянник воюет, то воюет наверняка хорошо. Как его дед, как его отец на Даманском, как родной дядя Динам во Вьетнаме и на Ближнем Востоке, как двоюродный брат, то есть мой старший сын Руслан, – десантником в Чечне. А ведь у Тимура уже подрос собственный сын – парень призывного возраста.

Когда-то мы вместе смеялись, рассматривая паспорт Тимура, где значилась национальность – «украинец». Досмеялись. Пока олигархи делали бабки, пока наш посол на Украине в течение восьми лет корешился с теми, кто готовил нацистскую нечисть, – из страны сделали то, с чем мы сейчас имеем дело.

Согласен, большая политика имеет свои тонкости. Может, зря я суюсь со свиным рылом в калашный ряд. Но у меня не укладывается в голове, как можно годами равнодушно взирать на кошмарные метаморфозы в соседней стране, ведь эта земля обильно полита кровью наших предков.

В башкирских и татарских селениях каждому знакомо выражение «ут куршэ», то есть «огненные соседи», или «соседи по огню». Но молодое поколение вряд ли понимает его смысл. Только люди, пережившие суровые военные годы, помнят, как ранним утром, и в снег, и в мороз, и в слякоть по улице пробегали домохозяйки, бережно неся совок с горячими углями для растопки печи.

Не каждый мог кресалом выбить искру, чтобы запылал домашний очаг. Вот и выглядывали хозяюшки по утрам узнать, из какой трубы валит дым. Сподручнее было, конечно, сбегать за углями к соседям. Впоследствии первоначальный смысл выражения был утрачен, оно стало обозначать просто близкие, добрососедские отношения.

А сейчас мы с Украиной уже не в переносном смысле, а по-настоящему стали «огненными соседями». Там каждый день столько огня, что чертям в преисподней завидно. Однажды это закончится, но сколько лет пройдёт, прежде чем забудутся горе и страдания?

Мне не даёт покоя ещё одна мысль. Неужели наступит время, когда и мои правнуки, а может, даже внуки, будут смотреть друг на друга через прицел на какой-нибудь границе? Скажете, бред сивой кобылы?

Я тоже так думал, когда в девяностые в шутку говорил жене: «Смотри-ка, двоюродные братья представляют элитные войска двух стран. Не приведи господь, чтобы два Габдуллина сошлись на поле брани». Она до сих пор считает, что я тогда накликал беду.

Когда внуку исполнилось шесть, он пошёл с мамой покупать подарки. И первой покупкой стала игрушечная копия снайперской винтовки Драгунова. Это я ему расшифровал, когда он восторженно говорил: «Картатай (дедушка. – башк.), смотри, мне купили СВД!» А уже по настоянию мамы ему купили шикарную модель автомобиля «Мерседес-Гелендваген». Навещая внука, ни разу не видел, чтобы он играл с этой машинкой. А вот всё, что связано с оружием, у него на первом месте. Генетическая память поколений сбоя не дала.

Раздумывая над вышеизложенным, сомневаюсь, стоит ли поощрять тягу внука к продолжению военной династии. Но запрещать точно не стану. Уж лучше быть в ряду тех, кому предначертано защищать Родину, чем примкнуть к отродью, чья мечта – расхищать её.

А может, и в самом деле наступит время, когда Габдуллины, проживающие в разных частях бывшего Советского Союза, вновь станут гражданами единой державы. Или хотя бы смогут общаться друг с другом, как прежде, ездить беспрепятственно в гости. Ведь таких семей, разделённых не только километрами, но границами и визами, – миллионы.

Сам в это почти не верю, но очень бы хотелось.