Сердце радуется при взгляде на эту красивую дружную семью. Ещё не старые, крепкие муж-жена пенсионеры, дочь-зять, внук-внучка. Полный комплект. Умеют от души и работать, и веселиться.

Дом – дворец, строили сами от и до. Перед коваными металлическими воротами вечно паркуются разнокалиберные машины – гостей здесь любят и умеют встречать. Вот и сегодня праздник: лихо промчался на внедорожнике молодой хозяин Дима, привёз ящик вина, целые сумки мяса для шашлыка. А спустя пять минут, задыхаясь, вслед проковыляла полная женщина. На ней темноватое платье, но на плечи наброшен яркий платок с кистями. Позвонила у калитки, её впустили.

Это мать Димы. Он мимо проехал и даже не притормозил. Мол, чего тут, осталось метров сто до дома. Небось, не рассыплется. О том, чтобы за ней специально заехать, и речи не идёт.

Думаете, это в первый раз? Сколько Лена здесь живёт, никогда его маму в машине не видела. Тёщу с тестем постоянно возит – это да.

Веселье у соседей в самом разгаре, а женщина в тёмном уже тихонько вышла из калитки и направилась к остановке. Лена, бывшая заведующая отделом культуры, человек прямой и открытый, не стала молчать.
– Что же сынок вас домой не подкинет? Других гостей развозит до подъездов…
– Ой, да что я его буду отрывать? Тут пройти всего ничего. Хоть прогуляюсь, свежим воздухом подышу. А вон и автобус, прямо у дома останавливается, – слишком беззаботно и оживлённо воскликнула Димина мама. – Зачем человека из-за стола выдёргивать?

Лена кипит от возмущения. Никогда, слышите, никогда она не потерпит с собой такого обращения!

Мы притихли, слушая Лену. Да… Быть матерью – трудное искусство, как между двух огней пройти, как между Сциллой и Харибдой проплыть. Перелюбила ребёнка – вырастила эгоиста себе на шею. Недолюбила – не простит, на всю жизнь затаит обиду… Что произошло в Димином случае? Чужая душа потёмки. В каждой избушке свои погремушки и свои скелеты в шкафу.

У Лены таких нравоучительных историй – воз и маленькая тележка. Десять километров не заметишь, как отмахнёшь под её быстрый, слегка задыхающийся говорок.

Каждый день, погода-непогода, она звонит, командует: «Всем гулять!» В лесу: «Дышать кислородом!» Накануне мела позёмка, ноги проваливаются в сугробы по колено, мы пыхтим и ноем. На наши стенания следует суровый окрик: «Пройти не меньше десяти тысяч шагов! И не филонить, у меня шагомер!» Грозится: «Погодите, я вас ещё на лыжи поставлю». И ведь поставит.

Она старше нас, но по сравнению с ней мы – доходяги, старые развалины, симулянтки, притворяшки, нытики. Высохли за своими компьютерами, смотреть противно. Лена не скупится на эпитеты, которыми подхлёстывает нас как плёткой. Мы вздыхаем: что есть, то есть.

Лена рассказывает про внука:
– И вот он окончил пединститут и заявляет: «Ба, я буду «усатый нянь». С завтрашнего дня воспитатель в садике». Я от ужаса позеленела. Внучек, говорю, ведь тебя в извращенцы запишут. У нас как: работаешь с детьми – сто процентов педофил.

Лену в данный момент трудно представить зелёной от ужаса. Мороз крепко, кругло, свекольно натёр её вялые щёчки, смахнул гримёрной кистью морщины и заодно два десятка лет. Она от нетерпения пританцовывает, гарцует жеребёнком, нарезает вокруг нас круги, как молодой щенок. Нетерпеливо притопывая, убегает вперёд, машет оттуда ярко-красной варежкой, возвращается, снова убегает. Возмущается, тормошит:
– Вы теряете время! Только быстрая ходьба имеет пользу, а плестись прогулочным шагом – трата времени.
– Не мешай, мы любуемся и фотографируем красоты природы.

Ах, как хорош лес, хвойные медвежьи лапы под тяжёлыми голубыми пластами снега.

Практичная Лена машет рукой: мы в лесу не за красотами, а за здоровьем. Впрочем, красоты – это ведь тоже положительные эмоции, а значит, здоровье. Она всегда всё знает лучше всех. Было время, изводила наставлениями сына: что в жизни имеет пользу, а что – трата времени. Это касалось выбора жены, профессии, друзей, жилья, питания, места проведения отпуска, покупки мебели, автомобиля, ремонта ванной… До тех пор пока сыну не стукнул сороковник и он не отрезал что-то вроде: «Ша, мать!» или «Баста!»

Лена остолбенела, притихла, затем воспрянула и с утроенной силой переключилась на внука.

Итак, в знаменательное утро внук должен был в первый раз пойти в садик выращивать цветы жизни. Она выбежала из ванной, рухнула поперёк двери как была – в халате и тюрбане из полотенца.

– Не пущу! Только через мой труп!

Внук не посмел переступить через бабку. Ничего не скажешь, молодец Лена, сумела себя в семье поставить. Хотя кто знает, может, дошкольная педагогика лишилась в его лице Шацкого и Соловейчика?

Вы не слышали об этих выдающихся советских педагогах? Да что вы вообще слышали о советском времени? В том числе о тогдашних девушках, таких, какой была Лена, – целомудренных недотрогах: «только после свадьбы». Все как одна труженицы на производстве, чистюли, мастерицы вязать кофточки и томить борщи… Разумницы, скромницы, глаз не смеющие поднять не то что на свекровь – на жениха. В девчачьи альбомы каллиграфически вписывали: «Умри, но не дай поцелуя без любви!» И рядом сбрызнутая «Красной Москвой» сухая ромашка.

В советское-то время раскрываешь газету – глаз радуется, душа хохочет. Достижения, надои, привесы, народные стройки, тонны золотого зерна, километры яркого ситца, молочные реки… А сейчас – мрак, хоть заворачивайся в простыню и ползи в сторону кладбища.

Здесь жена наняла киллера для мужа. Там ушлая дамочка спала с кем ни попадя, а муж не будь дурак сдал тест ДНК и бросил с ребёнком без алиментов, негодяй и подлец. Тут же куча отзывов: а сама-то мадам согласилась бы на свои кровные растить чужого? Вон, даже в природе лев давит чужое потомство…

Или того шибче, тоже на первом месте в новостной ленте: девушка, дабы залететь и выскочить замуж, протыкала резиновые изделия иглой, пока парень отлучался в душ! Оказывается, даже страница в интернете есть, так и называется: как дырявить контрацептивы. Кто-то советовал парню не расставаться с заветной упаковкой ни в душе, ни в туалете.

Читаешь и хочется в голос взвыть: а простые парни и девчата ещё остались? Любовь-то на этом свете ещё осталась, как в фильмах 50-60-х? И в этот террариум, в этот паноптикум выпускать невинного, послушного, скромного как девушка Лениного внука?

Вот говорят – «ящик Пандоры». Да нынешняя девушка – и есть ящик Пандоры! Не то что открывать – приближаться опасно.

Лена, пока высказывалась, в гневе истыкала скандинавской палкой сугроб, как дуршлаг. Сугроб-то чем виноват?

Внук познакомился (через соцсети, конечно) с девушкой под нежным, поэтическим ником «Вилланель». Лена думала – нечто вроде Гретхен или Лорелеи. Оказалось, это псевдоним киношной киллерши, кумира нынешних девочек. В советском детстве девочки мечтали стать Юлиями Белянчиковыми в белых халатиках, в девяностые – путанами, а сейчас – киллерами. Чтобы каждую серию появляться в сногсшибательных нарядах, кататься из Парижа в Амстердам как на соседнюю улицу. И чтобы спрашивали: «Как там туманный Лондон?» – или: «Что в Амстердаме?» Имея в виду, удачно ли в этих городах перерезано горло у жертвы. Свобода! Да уж, такая девушка – хрустальная мечта свекрови!

Не надо нам никаких Вилланелей. Нам девушку попроще подавай, хозяйственную.

Свадьба – событие, счастье, рассуждала Лена. Пока молодые не отрывают друг от друга влюблённых глаз, умудрённые люди (к ним Лена причисляла себя) должны предвидеть разные нюансы. Дорога устлана отнюдь не розами. Да-да, имеем свадьбу, а в голове держим и возможный развод, и возможный делёж имущества, и алименты в перспективе.

– С ума сошла, накаркаешь! Жениться, держа в мыслях развод? Это же жирная капля дёгтя в чистые отношения.
– Знаете, – парировала Лена, – один писатель сказал: глупо, что после долгих злоключений романы заканчиваются – «и пошли они под венец». В сущности, тут-то самое интересное и начинается. Заканчивать роман свадьбой – то же самое, что сказать: а в конце герои попали к разбойникам, вот и сказочке конец.

Лена ощетинилась со всех сторон, как ёж, вооружилась до зубов цитатами из классики. Спорить с ней бесполезно.

– Как говорится: надейся на лучшее, но готовься к худшему, – говорит она.
– Чего там, давай сразу: хочешь мира – готовься к войне.

У Лены были свои планы насчёт «правильной» невесты, которая не поднимая глаз в светёлке вышивает крестиком. Так вот, её планы растаяли как сон, как утренний туман. Она возбуждённо рассказывает:
– Представляете, внук звонит: «Ба, четырнадцатого числа женюсь». Ни смотрин, ни знакомства с родителями: собраться за столом, обсудить детали свадьбы. Кто за ресторан отвечает, кто за кольца. Так ведь и свадьбы, сказал, не будет, это пережиток и пыль в глаза. Маленькая вечеринка для своих – и всё.

Мы бурно радуемся:
– Молодец парень, поставил перед фактом. Кудахтай не кудахтай, дело сделано. Поперёк загса в халате и тюрбане не брякнешься. И насчёт свадьбы молодчина. Раньше как пятница – караваны гудящих авто с шарами и метровыми куклами на капотах. Убожество, пережиток! Сейчас молодёжь лучше возьмёт ипотеку или съездит страну посмотрит.

Лена уговаривала себя: «В конце концов, загс – это только бумажка. Сбежались – разбежались». Но любимый внук, видимо, решил добить бабку.

– Представляете, хочет венчаться! Зачем? Не пожив, не узнав характера, не съев пуд соли, не разделив, как говорится, ночной горшок. Он хоть понимает, что это на всю жизнь, назад хода не будет?
– А ты что, ждала ход назад? Типа пробный брак? Такая репетиция отношений? Ну ты даёшь!

Лена от расстройства даже приболела, наши загородные прогулки на некоторое время прекратились. Когда однажды ранним утром она позвонила, торжествующе крикнула:
– Всё узнала! Нынче можно спокойно развенчиваться до четырёх раз! Ну, я побежала, нужно покупать венчальную икону и полотенца!

Непоколебимая, упёртая атеистка Лена потом рассказывала: у неё брызнули слёзы, когда молодые склонили головы у алтаря, и она прорыдала весь обряд. До сих пор, рассказывая, промокает платочком глаза.

Листает в телефоне фотографии с самого начала: вот убирали невесту в её спальне, прикалывали последние цветы, подшивали невесомый шлейф. Кричали жениху: «Сюда нельзя!» Рассказывает:
– Вспомнили со сватьей, что при этом нужно петь венчальные песни. А какие, не знаем, откуда? Мы же ярые комсомолки, атеистки. Заглянули в интернет – лучше бы не заглядывали. Там свекровь рычит: «К нам медведицу ведут!» Свёкор поддакивает: «Людоедицу ведут!» Золовки подпевают: «К нам неткаху ведут!» Девери не отстают: «К нам неряху ведут!» Вот что за человеконенавистничество? Пришлось петь: «Не плачь, Алиса, ты стала взрослой…» Алисой мою невестку зовут.
Теперь Лена убеждена:
– У меня чувство, что нас всех в своё время жестоко обокрали. Вместо намоленных храмов – залы бракосочетания из бетона и стекла. Вместо благословения и освящения – напыщенный Мендельсон: «Па-а-ра-ра-ра-рам-па-ра-ра-ра!» А икона – видимо, это тётенька в красной ленте через плечо.

А уж когда в церкви запел невидимый хор – такая сладчайшая боль, и вот будто какая-то пружина разжалась, которую всю жизнь внутри себя носила. Так славно, легко. И плыву, плыву как в облаке, будто в детских снах. А облако то – тёплое молоко, а в нём золотистые искры… Молоко и мёд!

На свадебной вечеринке пели, плясали, говорили тосты про совет да любовь, про одно целое и две половинки. А Лена встала и говорит:
– А я вам не желаю быть одним целым и двумя половинками. Нет-нет, совсем не желаю.

Сын уронил голову в ладони: мамочка в своём репертуаре. Внук насторожился. Стол притих, её толкали локтями, тянули за рукав, шикали. Решили, что бабка перебрала шампанского.

– Живите наоборот, – храбро и упрямо продолжала Лена. – Помните всю дорогу – а она ох терниста – рядом с вами живой человек. Личность со своей собственной жизнью, с выкованным характером и привычками. Не нужно точить, вырезать и выпиливать половинку под себя. Не будьте бензопилой «Дружба» и лесопилкой на дому. Идите по жизни каждый, будто несёте в ладонях хрустальные сосуды друг друга, которые так легко разбить. И случись что, будет потом горько… Горько!

Однажды ночью чей-то голос сказал ей: «Крестись». Лена села у окна ждать, когда взойдёт солнце. Нарядно оделась. Разбудила гостившую у неё младшую сестру, позвала с собой. Та зевнула: «Креститься? Зачем? Вот когда буду старушкой…» Перевернулась и снова уснула.

До храма от их городка сорок километров на автобусе и семь – пешком. Не заметила, как прошла, никогда нога не была такой лёгкой.

В тёмной деревянной церковке оказалось пусто. Женщина, мывшая крыльцо, сходила за священником. Он был похож на студента-первокурсника, который из озорства отпустил бородку. Из-под второпях надетой рясы торчали голубые джинсы.

Стараясь быть строгим, он велел Лене снять заколки, распустить волосы, снять туфли и чулки. Налил в тазик колодезную прозрачную воду – женщина нагрела кипятильником. Взял за шею и обмакнул Ленину голову с крутыми кудряшками в бронзовый старинный чан с водой. Потекла тушь с тщательно накрашенных глаз. И кудри развились, которые утром крутила, – ради такого события хотелось быть красивой. Обрезал прядь волос. «Не дёргайтесь, я чуть-чуть».

Велел три раза дунуть, три раза плюнуть на запад, в сторону тьмы и нечестивости. Потом следовало встать лицом на восток и вознести молитву. Начертил на лбу елеем крестик, на шею повесил крест на шнурке. На обратной дороге Лена, как ребёнок, машинально трогала лоб и нюхала душистые пальцы…

Теперь она ходит на службы. Снимая ситцевый беленький платок и укладывая в сумку, говорит: «Молодые-то оказались мудрее нас, пятидесятилетних. Что мы сотворили с собой, со страной расхристанной – оглянуться страшно».

Впрочем, время от времени в ней просыпается прежняя Лена. Вдруг срывается и панически кричит в телефон:
– Не вздумай закупать для малыша эти ужасные китайские тряпки! И подгузники – это же как в термосах ходить. Я подрубила пелёнки, косыночки из старого постельного белья…

Или:
– Не покупай пюре и соки! Мало ли что на них написано «0+». На цианистом калии тоже можно написать «диетпитание». Я закатала бутылочки, отжала из своих огородных ягод, никакой химии! И не вздумай отказываться!

Невестка и не думает отказываться. Ультразвук уже показал: будет двойня, мальчик и девочка.