Я сидел в очереди на приём к нотариусу. Хотел оформить доверенность на старшего сына, чтобы всю эту юридическую муть, вроде оформления страхования и тому подобных иезуитских изразцов, он взял на себя. Ему, человеку новой формации, это всё даже нравится, а у меня, мезозойского совка, вызывает лишь скорбную чесотку.

Очередь была небольшая. Звучала американская музыка в стиле кантри. На стенах развешаны картины с пейзажами среднерусской полосы. На экранах с номерами посетителей журчали японские водопады – судя по цветущим сакурам. Нормальный постмодернистский интернационал.

Впереди меня сидел явно не постмодернистского, а отчётливо местно-почвеннического вида мужчина лет шестидесяти с красным курносым носом и голубыми глазами. Под номером посетителя В004.

Мой номер В006. Я скромно поинтересовался:
– Извините, а вы не знаете, после вас кто-нибудь стоит?

Мужчина шмыгнул носом, отчего нос стал ещё более курносым и багровым, почесал глаза сальными манжетами пуховика, отчего те стали синими, и ответил:
– Ни разу.

В это время в приёмную нотариуса по-хозяйски, как в собственную кухню, вошла женщина, очень похожая на Валентину Ивановну Матвиенко. Она властно посмотрела на синеглазого.

– Сашок, ты, что ли?
– Ух ты, Валюха! Надо же… Ты чего тут?
– Доверенность оформляю на своего оболтуса. А ты?
– Та же тема. Номер у тебя какой?
– А у тебя? – прямо как Жеглов Кирпичу.
– Ну, какой…Вэ-ноль-ноль-четыре.
– Правильно. Значит, я за тобой.
– Можем вместе зайти.
– Тут не баня, чтобы вместе пускали.
– А я бы, Валюх, с тобой вместе, ей-богу, ой бы как попарился… Как тогда, в Сочах, в пятнадцатом году. Помнишь?
– Размечтался, падишах чертановский.
– Уж и помечтать нельзя… Кстати, ты когда зайдёшь моего кота помыть? Он уже два года не мылся.
– Как, он жив ещё?
– Сам удивляюсь. Из последних держится. Есть, конечно, звери-хозяева, которые котов вообще не моют, но этих я бы на Колыму лет на семьсот, как Трампа.

Синеглазый скорбно вздохнул:

– Ты уж, Валюха, приди, пожалуйста, помой моего Кекса. Очень тебя прошу. Тебе-то всё равно, ты ему диаметрально чуждая личность, а вот если я его помою, Кекс меня, боюсь, навек разлюбит. Я, бывает, на него шампунем котячьим слегонца побрызжу, так он со мной потом неделю не разговаривает. Полный бойкот. А у меня ж сердечко-то стонет.
– Нет, брызгать на них нельзя. Это им лютый стресс. Мыть так мыть.
– Вот и я про то же. Так зайдёшь? Заодно и меня помоешь.
– Опять он про своё… Ты тоже, что ли, свинтус Пепе, два года не мылся?
– Нет, я себя регулярно, как машину.
– Вместе с ней, что ли, в автомойке паритесь?
– Шутишь. Так зайдёшь?
– Ладно, не рыдай, Доронина. Зайду. Вот отмою твоего Кекса, и оформишь на него доверенность. А то, небось, на запаршивевших-то кошек доверенность не оформляют в Российской Федерации. А?
– Язва ты сладостная, Валюха… Не зря я на тебя тогда в Артеке запал. Какой при Леониде Ильиче была, такой и осталась.
– Так закалялась сталь, Сашок. Советская закваска.

Раздался нежный женский голос:
– Посетитель номер вэ-ноль-ноль-четыре, просьба зайти в кабинет номер шесть.

Красноносый:
– Это меня. Пойду доверенность моему Федьке оформлять.
– Как он?
– Нормально.
– Работает?
– Работает.
– Кем?
– Банщиком в Сандунах.
– Вот чесоточные…

Через полчаса я тоже всё оформил. Чтобы не быть чесоточным.

Кстати, своих котов я ни разу не мыл. Наверное, как Трамп. Они сами себя вылизывают. А заодно и мои уши. Шершаво, но приятно.