Нельзя сказать, что пил ежедневно. Бывало, не пил неделями. Но если уж стопка попадала в руки, он пропадал дня на три, а то и на все десять. И всегда это время проводил интересно и незабываемо.

Однажды Борис с приятелями «в ходе распития спиртных напитков», как пишут в криминальных сводках, решили, что им просто необходимо тут же посетить какую-то крутую базу отдыха под Белгородом, километрах в двухстах от нас. Сели за руль и рванули. Их совершенно не заботило, что они сильно не в себе, что их могут остановить и лишить прав. Там Борис добавил и отправился в казино, где проиграл 20 тысяч. Это произошло лет десять назад, сумма тогда была для нас весьма ощутимой.

В другой раз зимой пропал на два дня. Искала его (я тогда ещё не отвыкла о нём беспокоиться), пока не обнаружила в отделении милиции на другом конце города. Борис потерял всё: шапку, документы, ключи от автомобиля, сам автомобиль. Где всё это – не помнил совершенно. Машина чудесным образом отыскалась на стоянке возле центральной библиотеки, а всё остальное пришлось восстанавливать несколько месяцев.

Сначала он не хотел признавать, что болен. Ну, обычная история, типа я не алкоголик, захочу – буду пить, захочу – брошу. Но когда у него в первый раз отобрали права, всё-таки решил подшить торпеду.

И всё было так славно и здорово! Бывает, зашитые алкаши ходят хмурые и нелюдимые: без допинга и небо не голубое, и трава не зелёная. Мой был не такой, нормальный он был, и два года мы жили в сказочном мире.

Так-то Борис – самый лучший, меня на руках носит, дочек обожает. Как окажется в детском магазине – готов весь скупить. Мне подруги говорят: «Дура, чего тебе надо? Да пусть пьёт, он такой прикольный, когда выпьет». Может, оно и так, да только ни хрена он не помнит и себя не контролирует. Боюсь, сгинет где-нибудь или баба шальная его заманит. Было уже такое, чего скрывать.

Так вот, походил он зашитый, радостный и трезвый два года, а потом с такой же радостью вернулся к прежнему образу существования.

Однажды мы очень крупно поругались. Я даже чемодан его собрала и выставила за дверь. Правда, он так и не ушёл. Посидел-посидел под дверью, а потом дочка из школы пришла, и он с ней просочился. Не могла же я при ребёнке сцену устраивать. Только прошипела:
– Вали отсюда!

А он мне пробубнил:
– Сама вали – это моя квартира.

Месяц не разговаривали. Обычно я первый шаг делаю, а на этот раз страшно разобиделась и держалась стойко. Ну, в общем, я победила, первый подошёл он. Путёвку подарил в Австрию. Давай, говорит, любимая, встретим Новый год в Европе. Вдвоём. Только ты и я.

Я, понятно, не устояла. Да и вы бы не устояли, если бы видели моего Бориса. Он у меня молодой и красивый, даром что алкаш.

31 декабря мы сидели в ресторане австрийского отеля и праздновали по-русски, хотя в Австрии никому не было дела до Нового года – все уже в Рождество напраздновались. Но народу всё равно оказалось полно.

Борис по традиции играл в Д’Артаньяна и заказал шампанское за 120 евро. Мы дождались полуночи по Москве (у нас тогда ещё была двухчасовая разница с Европой) и начали лихорадочно писать на салфетках желания, жечь их, бросать в бокалы, чокаться и заглатывать шампанское с пеплом. Надо ли говорить, о чём я попросила Дедушку Мороза?

Увлечённые процессом, мы в какой-то момент поняли, что в зале наступила подозрительная тишина. Оказалось, что все пятьдесят, или семьдесят, или сколько их там было, гостей и официантов, замерли и с испугом наблюдали за нами.

А потом к нам подошёл человек в смокинге, видимо, администратор, и спросил:
– Уот’с хэппенд?

Я попыталась что-то сочинить, но Борис, уже изрядно к тому времени «гашёный», не дал мне рта раскрыть. Мой муж не знает иностранных языков, он уверен: чтобы тебя поняли за границей, достаточно просто громко говорить и активно жестикулировать. Д’Артаньян встал и сказал:
– Не обращайте внимания. Рашен традишен!

Затем он сграбастал этого разодетого мужика и троекратно расцеловал. Тот побагровел и растворился в подсобных помещениях. Борис, довольный, сел, решив, что инцидент исчерпан, и стал махать руками и кричать: «Человек!» – вероятно, подзывая официанта. Вечер переставал быть томным. У Бориса в кармане лежала тысяча.

Однако подходить к нам никто не спешил. Нас не ругали, не выгоняли, не пугали полицией. Просто не замечали. Может быть, именно благодаря этому боевой задор Бориса постепенно сошёл на нет и он сказал:
– Сволочи. Пойдём отсюда, здесь даже не покуришь.

Мы вышли из отеля. Стояла прекрасная безветренная зимняя погода. На газонах лежал снег, но крыльцо и тротуары были вычищены идеально. Борис огляделся и сказал:
– А сейчас, любимая, я станцую тебе новогодний пасодобль!

Вообще-то муж у меня очень талантливый. В десятом классе он взял первенство Черноземья по латинским танцам. Но пасодобль никогда не был его сильным местом.

Он сделал несколько па, поскользнулся и со всего размаха нырнул головой прямо в тротуарную плитку с лестницы парадного крыльца. Я бросилась к нему, начала тормошить – увы, он не подавал признаков жизни. А ведь там было всего-то пять ступенек…

Не хочу описывать диагноз Бориса и свои дальнейшие приключения в австрийских медучреждениях, скажу лишь, что, очнувшись на второй день, он заявил:
– Всё. Завязываю.

Вы можете сколь угодно скептически относиться к моему рассказу, а только Борис уже почти пять лет пьёт только чай и безалкогольное пиво. Это ли не новогоднее чудо? Ведь крыльцо было совершенно не скользкое.

Ирина ЗАВАЦКАЯ,
г. Липецк