Вот уж кто поистине умел кутить и развлекаться с размахом, наводя ужас на всё живое, – так этот римские папы. Не все, конечно, и не всегда. Но Родриго Борджа, ставший римским папой Александром VI, перещеголял всех.

В семейке Борджа вообще творилось чёрт знает что! И сам Родриго появился на свет от связи его матери с её братом, да и дети Родриго были результатом инцеста с его же дочерями.

Но, если говорить о пышных пирах у Борджа, историков больше интересуют даже не сами блюда и напитки, а то, что в них добавляли папа, его сын Чезаре и дочь Лукреция. А добавляли они, разумеется, яд. Травить окружающих у Борджа было чем-то вроде семейной страсти.

Благодаря своим специальным знаниям в этой области и содействию преданных химиков папе удалось создать целый арсенал чрезвычайно тонких ядов. Да и сами акты отравлений были довольно изобретательны.

Прогуливаясь по улицам и площадям, Лукреция или Чезаре могли уколоть иголкой указанных папой прохожих, чтобы те падали замертво. В резервуаре иглы находился яд, капля которого могла сразить здорового быка. Излюбленным у этого семейства считался яд, лишённый запаха и цвета. Получая одну каплю этого яда раз в неделю, пациент умирал постепенно, в установленные сроки.

Чезаре Борджа наловчился разрезать отравленным ножом персик так, что сам, съедая одну его половину, оставался невредим, а приглашённый к обеду гость, которому доставалась другая половина, погибал.

У Лукреции же был ключ, с виду самый обыкновенный, с помощью которого она отправляла на тот свет любовников, когда хотела от них избавиться. Рукоятка этого ключа заканчивалась неприметным остриём, которое она натирала ядом. Обычно она давала какое-то поручение и вручала ключ к замку, который туго открывался. Галантный любовник, крепко сжимая ключ в руке, слегка царапал себе кожу и через сутки умирал.

Не одними отравлениями развлекали себя Боржда, славились они и жутким распутством.

Папа разрешал Лукреции помогать ему в управлении церковью. Очень часто она председательствовала на совещании святой коллегии в одежде гетеры, с открытой грудью, едва прикрытая прозрачным муслином. Присутствие кардиналов не мешало ей быть нежной с папой и даже принимать его ласки.

Епископ Бурхард описывал в своём дневнике следующий эпизод: «Сегодня его святейшество, чтобы развлечь госпожу Лукрецию, велел вывести на малый двор папского дворца несколько кобыл и молодых огненных жеребцов. С отчаянным взвизгиванием и ржанием табун молодых лошадей рассыпался по двору. Гогоча и кусая друг друга, жеребцы преследовали и покрывали кобыл под аплодисменты госпожи Лукреции и святого отца, которые любовались этим зрелищем из окна спальни. После этого отец и дочь удалились во внутренние покои, где и пребывали целый час».

Веселились Борджа не только внутри семьи, они устраивали ужины, на которых присутствовали все кардиналы и высшие придворные священники, причём каждый из них имел у себя по бокам двух благородных блудниц, вся одежда которых состояла из прозрачных муслиновых накидок и цветочных гирлянд. После ужина пятьдесят блудниц исполняли танцы, описать которые не позволяет приличие, сначала одни, а потом с кардиналами. Наконец по сигналу Лукреции накидки были сброшены, и танцы продолжались под рукоплескания святого отца. Затем переходили к другим забавам.

Папа подавал знак к состязанию, и начинался невообразимый разгул. Описать его и вовсе невозможно: гости проделывали с женщинами всё, что им заблагорассудится. Лукреция восседала с папой на высокой эстраде, держа в руках приз, предназначенный самому пылкому и неутомимому любовнику.

Судьба жестоко посмеялась над Александром VI: скончался он от яда, который самолично добавил в пару бутылок вина, чтобы отравить за ужином своих кардиналов. Александр поручил дворецкому строго наблюдать за сервировкой стола и принять все меры предосторожности, чтобы отравленное вино безошибочно подавалось только тем, на кого он укажет. На пиршество Александр с сыном пришли пешком и, жалуясь на усталость, попросили прохладительного напитка. Дворецкий что-то проморгал, и один из слуг бросился выполнять просьбу его святейшества.

Александр, как обычно, выпил свой кубок залпом. Цезарь разбавил вино водой. Опорожнив бокалы, они почти мгновенно ощутили сильную боль в желудке. У святого отца начались страшные конвульсии. Его пришлось тут же перенести во дворец, где он и скончался ночью. Врачи были бессильны облегчить его страдания.

Чезаре находился между жизнью и смертью десять месяцев, но яд, разбавленный водой, потерял свою силу, и крепкий организм сумел победить его.

Иван IV в своих развлечениях не отличался утончённым вкусом и, как известно, добротой. В детстве он любил помучить бессловесных животных, бросая их на землю с высоких теремов. А повзрослев, собирал около себя толпу знатной молодежи, скакал верхом по улицам и площадям, бил, грабил встречавшихся мужчин и женщин, травил собаками, упражняясь в разбойничьих делах.

Однако, помимо садистских забав и пыток, царь Иван IV был не прочь закатывать пир на весь мир, чтобы продемонстрировать своё богатство как подданным, так и иностранным послам. И был этот праздник живота пышным, но изматывающим марафоном.

Пиры при Иване Грозном длились от шести до восьми часов и заканчивались далеко за полночь. Гости успевали отведать за такой обед 150–200 блюд, а если умножить количество этих блюд на количество приглашённых, которые исчислялись даже не сотнями, а тысячами человек, то самое богатое воображение бессильно представить себе все эти горы снеди для царского обеда.

К столу подавали целиком зажаренных лебедей или павлинов, декорированных перьями. В момент демонстрации блюд царю из них вылетали мелкие птички.

Вслед за жареными «царскими» птицами дюжие слуги выносили обжаренные на вертелах туши оленей, вепрей и косуль и даже подавали жареную рысь, которая за белое мясо считалась лакомым блюдом.

Громадные осетры, белуги, стерляди, щуки, сомы всегда производили должное впечатление на иностранцев. И, конечно, дивная закуска из красной и чёрной икры.

После цельножаренных туш и рыбин начинали демонстрировать различные кулинарные изыски, например свиную тушу, половина которой была варёная, а половина – жареная, начинённую различной птицей, фруктами и специями.

После жареного мяса наступал черёд горячих супов, похлёбок, каш и пирогов. Одной только ухи могли подавать 25–30 различных вариантов.

Завершали пир десертом – свежими и приготовленными в различных видах фруктами и ягодами, блюдами из орехов, сладкими выпечками, заморскими деликатесами.

Многие обычаи царского застолья неприятно поражали иностранцев. Бояре в основном ели руками, часто по два-три человека из одного блюда. Персональные столовые приборы, а особенно ложки, вилки и ножи, до конца XVI века предназначались только для наиболее знатных гостей.

Салфетками не пользовались, руки вытирали о край скатерти. Обычным делом было и рыгание за столом.

Естественно, выпивали крепко. После тостов, которых было немало, полагалось пить до дна, и многие гости чуть не замертво падали под стол. За перебравшими следили специальные слуги, которые помогали им «проветриться» и при необходимости опорожнить желудок. Выдержать такой пир, не прибегая к помощи слуг, удавалось немногим.

И никаких тебе танцев, потому как «неприлично честному человеку плясать». Да и с кем там плясать-то? Царица и прочий женский пол на это роскошное безобразие не допускались и тихохонько наблюдали за объевшимися и перепившими мужами из своих покоев ,через специальные окошки.

Настоящая веселуха началась только при Петре I, и пиры тогда приобрели совсем иной вид. Доступ на балы был свободный для всех прилично одетых людей. Ограничение накладывалось только на присутствие крестьян и слуг.

Особо в указе говорилось о непременном присутствии на балах женщин из числа знати, что положило конец старому общественному и семейному порядку.

Ассамблеи проводились в домах сановников, причём от посещения царских гостей их могли спасти только смерть или тяжкая болезнь. Нарушителей правил ассамблей ждало серьёзное испытание – штрафной кубок «Большого орла», вмещавший два литра вина. В итоге провинившийся гость в этот вечер стоять на ногах уже не мог.

Сам Пётр редко напивался до бесчувствия, но почти насильно спаивал гостей и любил смотреть, как они приходят в скотское состояние, делая это с умыслом, чтобы из ссор и хмельных откровений своих подданных вызнать их тайны. И это ему удавалось.

Великий адмирал Ф.М. Апраксин как-то до того напился, что плакал как ребёнок, а князь Меншиков так опьянел, что упал замертво, и его люди, с помощью разных спиртов еле-еле приведя беднягу в чувство, испросили у царя позволение ехать с ним домой.

Но Пётр I не давал гостям встать из-за стола, держал их там часами, а иногда и сутками. При этом сам нередко покидал застолье, чтобы вздремнуть часок-другой в своих покоях. Однако и в его отсутствие покинуть выматывающие балы никому не позволялось. Выставленные в дверях часовые не выпускали гостей даже ради совершения неотложных нужд. Потому полы пиршественных зал предусмотрительно устилались рогожей, сеном и соломой, чтобы спасти паркеты от продуктов жизнедеятельности засидевшихся гостей.

Однако были и танцы!

Обычно сам Пётр с супругой своей Екатериной открывали действо. Царственная пара отличалась неутомимостью и, бывало, выделывала такие сложные фигуры, что пожилые гости, страдающие подагрой и одышкой, шедшие за ними и обязанные повторять предложенные царской парой движения, под конец танца еле волочили ноги. Петра это очень веселило. Зато молодые гости были в восторге, танцы открывали огромные просторы для волокитства.

Царица Анна Иоанновна тоже любила повеселиться – правда, юмор у неё был ещё тот.

Говорят, что о шутах при дворе её императорского величества известно больше, чем о её министрах. Шутовство и скоморошество также были отличительной чертой правления Ивана Грозного и Петра и представляли собой общественную сатиру. Анна Иоанновна к сатире была не склонна, её «дураки и дурки», как называли в то время шутов и шутих, хохмили в пределах дозволенного и дураками выставляли исключительно себя. Юмор их был довольно примитивный и грубый, в основном «ниже пояса», но очень радовал царицу.

От Петра I унаследовала Анна Иоанновны шутов Балакирева и д'Акосту, личным её приобретением был неополитанец Пьетро-Мира, сокращённо звавшийся Педрилло, а так же с десяток лилипутов.

Но особым наслаждением для императрицы было назначить в шуты представителей знатных дворянских фамилий: графа Апраксина, князя Волконского и князя Голицына, и делала она это часто из личной мести. Немолодые достойные мужи были принуждены прислуживать царским левреткам, жениться на козах, рассказывать скверные анекдоты, кудахтать при появлении царицы, сидя в лукошках у её покоев.

Очень веселило Анну Иоанновну, когда шуты по-настоящему дрались между собой, таскали друг друга за волосы, били палками по ногам и расцарапывали друг другу лица до крови. Особенно трагична была судьба шута Голицына по прозвищу Квасник.

Он был внуком князя Василия Васильевича Голицына – первого сановника царевны Софьи, жил с дедом в ссылке, потом был записан в солдаты. В 1729 году уехал за границу.

В Италии Голицын перешёл в католицизм, нашёл своё счастье, женившись на простолюдинке-итальянке, и потом вместе с ней и ребёнком, родившимся в этом браке, вернулся в Россию. Императрица быстренько расторгла этот брак. Что сделалось с несчастной красавицей-итальянкой, ведомо только Тайной канцелярии. Самого Голицына за отступничество от веры назначили шутом и потехи ради женили на царской «дурке» Авдотье Бужениновой, немолодой и некрасивой калмычке.

Свадьба эта была грандиозным, но жестоким и унизительным для самих молодожёнов представлением.

В феврале 1740 года для развлечения императрицы Анны на замёрзшей Неве возвели Ледяной дворец. Возле дворца стояли ледяные кусты с ледяными ветками, на которых сидели ледяные птицы. Ледяной слон в натуральную величину трубил, как живой, и по ночам выбрасывал из хобота горящую нефть. Ещё больше потрясал сам дом: через окна, застеклённые тончайшими льдинками, виднелись мебель, посуда, лежащие на столах предметы, даже игральные карты. И всё это было сделано изо льда, выкрашенного в естественные для каждого предмета цвета! Но Ледяной дворец быстро наскучил Анне Иоанновне, и, чтобы освежить впечатления императрицы, её окружение и задумало свадьбу шутов.

В ледяной спальне дворца стояла «уютная» ледяная постель. После долгих церемоний, более похожих на издевательства, с чтением непристойных и оскорбительных стихов в честь жениха и невесты, их привезли в клетке, как зверей, и под охраной солдат заставили провести брачную ночь в ледяной постели.

Царица и её придворные были очень довольны ледовым праздником.

Примерно в это же время на просторах Франции широко гулял Людовик XIV. Он не увлекался садизмом, не пугал почём зря своих подданных, но при этом его придворное окружение отличалось массовым раболепством и потерей всякой дворянской гордости.

Людовик страдал безмерным тщеславием, страсть к увековечиванию своей персоны была у него всепоглощающей.

Своё величие Король-Солнце захотел выразить и в монументальной архитектуре. На протяжении двадцати лет создавался целый город, Версальский дворец – одно из бессмертных чудес мировой культуры. В приёмных залах могли разместиться до 5 тысяч человек одновременно. В своём дворцовом городе Людовик XIV отводил гостям даровые квартиры, создавая для них всё новые и новые придворные должности с громадными окладами, раздавая пенсии, подарки, доставляя всевозможные удовольствия и развлечения.

Жизнь в Версале сделалась сплошным праздником, непрерывным пиром, заставлявшим старую знать забывать родовые замки и поместья, а с ними и традиции былых времён, когда каждый дворянин сам был маленьким королём в своём поместье. Прежняя феодальная гордость совершенно выветрилась из французской знати ради пустых титулов, почётных должностей в королевской передней, в королевской кухне, за королевским столом, в королевской опочивальне, ради простого доступа к обрядам, сопровождавшим весь день короля, от пробуждения до отхода ко сну. Например, герцог Ларошфуко, управляющий королевским гардеробом, за 40 лет службы только 16 раз не был свидетелем пробуждения короля.

Весь придворный этикет основывался на обожествлении персоны Короля-Солнца. Французские аристократы добровольно превратились в лакеев и шутов.

Говорят, что короля играет свита. Может быть, данное выражение справедливо не только по отношению к Людовику XIV, но и ко всем вышеперечисленным персонам с их окружением? И так уж далеки от нас, сегодняшних, все эти терпеливцы, шуты и дураки минувших дней?