– Недавно отмечали Восьмое Марта. Что дарили своим возлюбленным?
– Откуда вы узнали, что у меня их много? (Смеётся.) А вообще я всегда дарю подарки не только своим возлюбленным, но ещё и любимым девушкам моих детей – я уже в таком возрасте, когда приходится думать и об этом тоже. Так что стараюсь ежедневно делать небольшие приятные сюрпризики. Например, где-то раз в неделю пишу стихи и размещаю их в интернете в соцсетях.

– А какой подарок лично вас удивил больше всего?
– Был совершенно гениальный случай. Мы с любимой поехали в Грецию. Турфирма всучила нам ваучер на проживание, на фотографиях отель выглядел просто идеальным. Но когда стали заселяться, номер оказался совсем крохотным. Нам сказали, что есть номера с ремонтом и без, я попросил показать. Шикарный громадный номер, вид на море, всё великолепно, одно «но»: без ремонта. Берём, говорю. Мне показалось, что лучшего вида из окна и быть не может.

Заселились, включаем кондиционер – не работает. А жара страшная! Я в ужасе. Девушка пошла остужаться в ванную. Звоню на стойку регистрации, прошу починить. Никто не идёт. Звоню в турфирму, там обещают всё решить, но ничего не происходит. Тишина.

Обливаюсь потом. Вдруг стук в дверь, на пороге стоит какой-то мальчик и говорит: «Кондишен, кондишен». Разобрал кондиционер, посмотрел – тот заработал, но вместо холодного воздуха стал выдавать горячий. Просто жар! Девушка плещется в ванной, ей там хорошо, а я стою, мягко говоря, закипаю и ищу, как все мужчины, выход из положения. Наконец звонок из Москвы: «Вы нас простите, но ничего не получается. У них все номера заняты. Хорошего отдыха!»

Тут снова стук в дверь. Стоит такая делегация, человек пять, говорят: «Собирайтесь!» Ну, собрали вещи, пошли. Нас приводят в громаднейший трёхкомнатный номер, на столике фрукты, вино. И главное – работающий кондиционер, прохладно!

В номер заходит человек во всём белом и такой весь пахучий. Очень стильная небритость. Грек. Но говорит по-русски: «Михаил, я ваш большой поклонник. Знаю, что вы были недовольны заселением, и хочу сделать вам подарок от нашего отеля». Я говорю: «Спасибо, этот номер превосходен!» Он оказался нашим бывшим соотечественником.

И всё в том отеле для нас было бесплатно. Ежедневно в номере – вино и фрукты, по Греции тоже бесплатно ездили. В общем, потрясающе! Приятный подарок.



– А могли бы себе представить другую жизнь? Когда вас никто не знает, никто не узнаёт на улице и в отелях?
– Поскольку я ещё сценарист и режиссёр, то даже написал об этом. Вот просыпается человек – суперзвезда, всемирно известный рок-музыкант, а его никто не узнаёт: кто это вообще такой? А он живёт в каком-то роскошном номере, к нему приходят и говорят: «Вы что тут делаете?» Он: «Как? Я же Пол Маккартни!» «Нет, не знаем. Пол Маккартни – это кто?» В общем, комедия положений.

Да что там… Недавно за границей я сам побывал в шкуре человека, которого никто не знает, и это было ужасно! Не сказать, что из-за узнавания на улице на меня прямо манна небесная сыплется, но какие-то приятные неожиданности время от времени бывают.

А недавно летел из Бонна в Москву. Прохожу проверку багажа, длинная очередь. Рвутся какие-то люди, контролёры сильно возбуждены. А у меня среди прочих вещей на всякий случай с собой гель от расстройства желудка. И вот тётка-контролёр с лицом и осанкой советской училки, когда я подошёл, говорит своему напарнику: «Руссиш!» Тот оборачивается: «Йа, йа». Стали между собой что-то обсуждать, глядя на мою сумку. А что? Нормальная сумка, кожаная, я – прилично одетый джентльмен. А эти надевают резиновые перчатки и брезгливо так открывают сумку. Выбросили из неё всё и вот, наконец, добрались до тубы с гелем. Тут началась настоящая паника! Минуты две обсуждали, взорвётся или нет. Я стою, думаю: как-то пошутить сейчас или не надо? Сдерживаю себя. Все в очереди возмущаются, кричат: «Что вы пристали к русскому?» «Училка» их не слушает и так брезгливо, на расстоянии полуметра от себя, нюхает гель. А у него запаха нет. Поднесла под нос напарнику, тот так же брезгливо понюхал.

Наконец тюбик закрутили, завернули в пакет и отложили в сторону. Я им по-английски говорю: «Это медицинское средство. Я болею, больной я». Ноль внимания. Дальше – одеколон. Смотрят на него, как на бомбу. Вся эта унизительная сцена тянется очень долго. Вот это: «Руссиш, руссиш», – вроде как ты террорист! Стал их просить, чтобы вернули гель. Тётка смилостивилась и тюбик мне отдала. Я его открыл и на глазах изумлённой, измучившейся в ожидании публики, выдавил половину лекарства себе в рот. А потом так поворачиваюсь к контролёрам, хватаюсь за горло, начинаю корчиться в муках и кричать: «А-а-а!» «Умираю», значит, у всех на глазах. Очередь грохнула хохотом, а я взял чемодан и, спотыкаясь, поплёлся на посадку. «Училка» ещё долго смотрела мне вслед, думала: умрёт – не умрёт?
Так что ко всему стараюсь относиться позитивно, с чувством юмора.

– После стольких ролей вас, мне кажется, уже каждый должен знать в лицо. Кстати, никогда не считали, в скольких фильмах и сериалах снялись?
– Уже давно не считаю, хотя раньше что-то записывал-перезаписывал, мне дарили кассеты, диски. Кстати, очень хочу записать старые фильмы, где я был молод, красив, высок и блондинист. (Улыбается.) Чтобы в старости сидеть и плакать по этому поводу. А сколько ролей сыграл – не знаю, думаю, около трёхсот. Если каждую серию в сериалах считать за отдельную роль, то намного больше.

– Когда играете отрицательных персонажей, как-то пропускаете через себя «злую» энергетику? Сложно потом от неё избавиться?
– Гнев, который копится во мне при общении с плохими людьми, выплёскиваю в отрицательных ролях. Недавно снимал своего сына в сериале «След», он играл жертву. Там есть сцена, когда его долго бьют, он весь в крови. А снимали в каком-то подъезде, и вот консьержка, увидев это, сказала: «Что же вы делаете с мальчиком?» А когда узнала, что это мой сын, вообще воскликнула: «Вы больной! Сумасшедший!» И мой сын к этому абсолютно спокойно относится, это профессия, условия работы.



– А почему вы решили заняться режиссурой, даже окончили высшие режиссёрские курсы?
– Я снимался и у плохих режиссёров, мне надоело. И я понял, что надо самому идти в кинорежиссуру. Но путь туда очень сложный. Допустим, прихожу в кинокомпанию, начинаю излагать свои идеи – на меня смотрят как на артиста, говорят: «С большим уважением, но с большим сомнением…» То есть сейчас нужно попытаться занять своё место. Как это сделать? Нужно за свои деньги снимать интересные работы и показывать продюсерам, чтобы заслужить их внимание.

Недавно мои друзья-продюсеры начали очень хороший проект для Первого канала, социально значимый. Сидим с ними, разговариваем, они меня спрашивают: «Ты знаешь кого-нибудь из режиссёров, кто отвечал бы таким и таким запросам, мог бы снять такую драму?» Перечисляю фамилии своих сокурсников по Высшим курсам, учеников Хотиненко, они говорят: «Этот – да, этот – да, этот – да…» Я сижу, смотрю на них и говорю: «Можно, задам вам вопрос, который напрашивается? А почему не я? Почему вы меня не спрашиваете: Миша, а может быть, ты готов снять это? Ты же снял для нас комедию. Вы же знаете, я всё могу, я умею работать с актёрами, умею выстраивать кадр. Кроме того, работаю быстро, оперативно ставлю задачу всем – художникам, операторам. Так почему не я, скажи, пожалуйста?» «Нужно, чтобы режиссёр был с именем»…

– У вас сыновья – актёр и сценарист. Это наследственное?
– Думаю, да. Младшему, Антону Михайловичу, двадцать два года, он окончил актёрский факультет, тоже прорывается с большим трудом. Старается. Ходит на бесконечные кастинги. Иногда обращается ко мне за помощью, и мне кажется, если бы не я, вообще ничего бы не было. Старший сын, Сергей Михайлович, – сценарист, работает в компаниях, мы с ним сейчас вовсю пишем. Ему скоро двадцать четыре года, и он такой же трудяга!

Ему было три года, когда мы его учили цветам: «Серёженька, а принеси, пожалуйста, мне книжечку жёлтенького цвета». И он шёл, находил именно жёлтую книгу и приносил мне. Я говорил: «Нет, жёлтенькую не надо. Давай красненькую». Он бежал и, счастливый, приносил. Ещё он садился, обкладывался книгами и «читал». В три года написал первую сказку, в четыре – первый сценарий. Всё записывалось на магнитофонную кассету: «Медвежонок очень любил лисёнка». В общем, Серёжа бесконечно фантазировал, и это стало началом творчества.

– А ваши разносторонние способности тоже в детстве проявились?
– Непонятно, как всё это произошло. Классе в третьем впервые вышел на сцену, сыграл фашиста. Затем сыграл сначала отрицательного, потом положительного партизана, и началось. Помню, у мамы на родине, в Краснодаре, жили квартирантки, у них висели фотографии известных актёров. Я учился в четвёртом классе, забредал к ним в комнате и, как на иконы, смотрел на фото Никулина, Дорониной. В пятом классе написал книгу, она называлась «Рыцарский роман», потом написал продолжение приключений Остапа Бендера. Стихи тоже рано начал писать. Мне всегда нравилось придумывать новые миры.

– Поэтому вас в школе прозвали – «Мишка-врун»?
– Да. Я фантазировал, всё время что-то придумывал.

– А с алгеброй-геометрией наверняка не дружили?
– Никогда. На уроках литературы мог подолгу разговаривать с учителями о смысле произведения, о том, как в стихотворении нужно ставить правильные слова, и так далее. Любил всех учителей литературы за исключением одной, Ираиды Николаевны, которая меня очень жёстко воспитывала, говорила, что вот, я сын учителя, а стихи не учу. «Давай, иди и выучи!» Я ленился, но в конце концов она меня заставила. И я прочитал Маяковского, «Стихи о советском паспорте». Помню, читал очень гневно: «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» Учительница потом сказала: «Вот видишь, Богдасаров, значит, можешь. Молодец!» В тот момент я был счастлив.

– А первая влюблённость вас тогда же настигла?
– Я влюбился в пионерском лагере в Кабардинке, девочку звали Наташа Авдиенко. До сих пор у меня на пальцах остались следы той любви. (Показывает шрамы.) Хотел перед ней выпендриться. Мы рисовали какие-то плакаты, и Наташе что-то мешало за окном. А в стекле была большая дырка – руку можно просунуть. И я протянул руку и всю её распорол. Кровь сильно хлестала, но я мужественно сказал: «Всё в порядке!» До сих пор вот шрамы, но тогда не разнылся, выдержал боль.

А потом мы решили ещё раз выпендриться. После физкультуры с пацанами увидели, как физрук спрятал в тую бутылку портвейна, и решили её украсть. Это был класс пятый-шестой, мы не знали, как выпить портвейн, чтобы было «красиво». Нашли детскую площадку с высокими горкам из свежеспиленного дерева, залезли наверх и стали пить этот портвейн из горла. А он ужасно противный, и нас, как сейчас помню, тошнило. Тем не менее, выпили больше половины. Особо не опьянели, но стали играть в пьяных. Вдруг смотрим, навстречу идёт моя любовь Наташа вместе с подругами. И мы решили обратить на себя внимание.

В общем, привязали Наташу к дереву и начали насильно поить портвейном. Подруги её быстро разбежались. Такие у нас были детские забавы. Тут пришёл физрук, и нам влетело по полной программе. Встал вопрос, отчислят нас из лагеря или нет. Мы плакали, рыдали, умоляли, а мой друг Вова сказал: «Нас не выгонят, потому что физрук не захочет светиться. Это он прятал портвейн, а не мы». И нас не выгнали.

– Ну, а настоящая любовь когда пришла?
– Её звали Ольга, я с ней познакомился, когда учился в институте. Это было первое и очень глубокое чувство. Ольга многому меня научила – любви, поэзии. Она поэтесса, печаталась в журнале «Юность». Была старше меня, замужем и с ребёнком. Я предлагал ей выйти за меня, но из этого ничего не вышло… Недавно она меня нашла в соцсетях. Встретились, вспомнили, погрустили, посмеялись… Прошло три десятилетия, мы изменились. Молодые и глупые были тогда, но очень счастливые!