– Анастасия Александровна, почему вы избегаете людей? Например, на так называемых тусовках вас не увидишь.
– Дело в том, что я до сих пор не могу преодолеть в себе страх публичных мест. Стараюсь избегать большого скопления людей. Это у меня с детства, ещё после выхода моих первых фильмов – «Алые паруса» и «Человек-амфибия». То, что творилось вокруг меня в те годы, можно назвать истерией. Это был ад в чистом виде. Представляете: вы спокойно жили в интеллигентной семье. На улице к вам никто не приставал, не смотрел, не подходил. Жизнь в Москве тогда вообще была размеренная. В восемь часов вечера улицы вымирали. Идти было некуда. Главное развлечение – книги, которые я читала с упоением. И вдруг в один прекрасный день всё переворачивается с ног на голову! Вообразите: вам начинают бесконечно звонить в дверь и убегать, хихикать, пинать двери ногами. Всем нужно вас видеть, с вами общаться, трогать, брать автографы. Некоторым кажется, что они Ихтиандры: хватают себя за горло и, задыхаясь, падают вам под ноги.

Помню, ехала в Ленинград на съёмки моего третьего фильма «Гамлет», и в поезде мне спать не давали – узнавали, мучили вопросами, предлагали посидеть за бутылочкой. И перед таким вот ежесекундным посягательством на вашу свободу вы ничем и никем не защищены. Мы же не могли тогда нанять телохранителей и белую машину с тонированными стёклами. В институт я ездила на троллейбусе, утром стояла в очереди за хлебом в Елисеевском магазине. И повсюду меня подкарауливали люди! Всё это стало для меня таким адом! Отсюда травма на всю жизнь.



– А почему вас не видно сейчас в кино или на театральной сцене?
– А кого мне играть? Маму киллера? Вы можете представить меня в этой роли? Я в фартуке готовлю на кухне. Приходит домой мой сын киллер. Я говорю: «Сынок, хочешь чаю?» А он: «Мама, отвали, не сейчас». Ну и что это? Зачем? Не попадаются мне хорошие сценарии и пьесы. В театре я больше не хочу выходить в ролях «от-кутюр» и рыдать о вишнёвом саде. Мне хочется живого образа, каким, например, была моя героиня в фильме «Безымянная звезда». Но от хорошей роли я не откажусь. Многие артисты рады любой возможности мелькнуть на экране. Или ходят по разным ток-шоу, чтобы высказать свою глупую мораль. Пытаются догнать поезд славы, который уже давно ушёл. Да, быстро, резко, но ушёл. Грета Гарбо в своё время перестала сниматься. Представляете, если бы она вышла в роли бабушки киллера? Её не поняли бы. А так она в последние годы посвятила себя друзьям. В конце прошлого года ушла из жизни Ольга Аросева, которую редко можно было увидеть в ток-шоу и сериалах. Но она не перестала быть Аросевой, талантливой и неповторимой.

Я вообще против того, чтобы артист играл в преклонном возрасте. Даже в хороших ролях. У нас это возведено в какой-то культ: умри на сцене, это так престижно! И вот артистам делают в антракте уколы, после чего они собирают волю в кулак и пытаются играть. Ну что это такое? Разве это олимпиада? Зачем такая гонка? Можно добиться того, что тебе поставят памятник или поместят твоё имя на аллее звёзд. Но произойдёт землетрясение, и всё это рассыплется. А что останется? Я считаю, что на века остаются живопись, литература и музыка. А исполнительское искусство не вечно. Когда-то люди сходили с ума по Вере Холодной или Чарли Чаплину. А сейчас их искусство такие восторги уже не вызовет. И это нормально, потому что время меняется.

– Вы не чувствуете одиночества?
– Вовсе нет. Одиночества на самом деле не бывает, это выдумка людей. Если у тебя есть дело, любовь – откуда взяться одиночеству? Любовь – это ведь не только муж и жена, это семья. А семья у меня большая: сын Степан, трое внуков, сестра, две племянницы. И всех их я люблю. Степан внешне очень похож на Александра Вертинского. А в характере он особенно унаследовал его доброту. Хотя постоянно ворчит на меня, что я балую внуков. А мне кажется, детей нужно баловать. Как это делал мой папа. Плохое в жизни дети ещё увидят, когда станут взрослыми, а вот добро им должны давать родные.



Папа наш был необычайно добрым. Он нас с сестрой не воспитывал. Никогда не спрашивал, что у нас в дневниках и как мы учимся. Хотя знал, что я учусь на «два». Но ведь он и сам так же учился! Если мама или бабушка начинали на меня жаловаться, он, грассируя, говорил мне: «Я тебя умоляю, да-агая, чтобы ты вела себя чуточку получше». Им был найден удивительный язык общения с детьми. Например, он говорил нам: «Я очень стгадаю, когда знаю, что вы шалите». Вот чтобы он не страдал, я из последних сил сдерживала свой жуткий характер. Очень любила папу и ревновала ко всем. Мне казалось, что он – моя абсолютная собственность. Из-за этого частенько нападала на старшую сестру Машу. Если у неё был день рождения и папа дарил Маше куклу, то одновременно обязательно покупал похожую и мне. Чтобы я не обижалась. Но я всё равно могла разозлиться, что у Маши кукла в другом платьице. И потом старалась сделать всё, чтобы её кукла досталась мне, отбирала силой. Характер, конечно, у меня был жуткий. За мои проделки папа часто называл меня «бурей в клизме».

Сегодня я продолжаю заниматься наследием Александра Вертинского: мы реставрируем и выпускаем на дисках его песни, а недавно издали две книжки – обновлённое издание «Дорогой длинною…» и «Жёлтый ангел», где собраны стихи. Последнюю книгу замечательно проиллюстрировал художник Юрий Купер. Сам эмигрант, он прочувствовал Александра Николаевича. 21 марта исполнилось сто двадцать пять лет со дня рождения Вертинского. К этому событию мы подготовили большую выставку в Литературном музее. Там выставлены мебель из кабинета отца, его личные вещи, письма, фотографии. Сделали отдельный детский зал, где собрали рисунки, разные творческие поделки внуков и правнуков Александра Николаевича. Во всех залах экспозиции звучат песни в исполнении Александра Вертинского. А ещё сейчас идёт работа над художественным фильмом о папе для Первого канала. Уже встречались с Дуней Смирновой, которая собирается писать сценарий и выступит в качестве режиссёра. Пока она знакомится с биографией Вертинского. До недавнего времени я помогала Степану в одном из его ресторанов «Вертинский», где придумывала рецепты блюд китайской, грузинской и русской кухни. (Степан Михалков – крупный московский ресторатор. – Ред.) Но ресторан, к сожалению, закрыли. Также у меня есть благотворительный фонд, который более двадцати лет помогает актёрам. Так что дел много. Я не сижу в одиночестве, а наоборот, стараюсь найти время, чтобы побыть одной.

– Александр Николаевич Вертинский – артист уникальный, великий, ставший уже легендой. А вы сами когда осознали талант своего отца?
– Ко мне это пришло не сразу. Помню, я стояла на линейке в пионерском лагере и вместе со всеми пела песню «Взвейтесь кострами, синие ночи». И думала: «Эх, ну почему это не мой папа написал? Я бы сейчас всем рассказала». А он пел про каких-то балерин, матросов, про бананово-лимонный Сингапур. В то время как мои одноклассники бананов даже и не видели никогда! Я и сама не знала, что такое Сингапур: география в школе заканчивалась границами Советского Союза. Мне казалось, что папа поёт «в Снегапуре» – этакая смесь снега и хачапури. Всю глубину его песен, всю сказочность я ощутила в полной мере только после ухода папы.

– Кстати, про пионерский лагерь: слышал, будто бы это Вертинский решил вас туда отправить и потом пожалел об этом.
– Да-да. Как-то за столом папа сказал маме: «Лиличка, а тебе не кажется, что мы воспитываем девочек не как советских гражданок?» И было принято решение отправить нас в пионерский лагерь. Каждой выдали по большому чемодану с тёплыми, красивыми вещами. Назад мы привезли только один чемодан, причём там лежали только одна маечка Маши и мои шароварчики. Всё остальное у нас своровали. Как только мы зашли в квартиру – чумазые, оборванные, – первым делом страшно выругались, после чего прошли на кухню и схватили грязными руками котлеты. Наши родные остолбенели. К тому же мы постоянно чесались, потому что подхватили вшей. И тогда было решено: больше в пионерский лагерь ни ногой. Вообще папа не хотел и не умел приспосабливаться к власти. Он (и я потом) не вступил в партию, хотя ему, полагаю, предлагали. Не заискивал перед сильными мира сего. Он был чистым и порядочным человеком.

Был такой случай. Вертинский спел концерт в нашей школе, средства от которого должны были пойти сиротам. Через некоторое время позвонил один учитель и сказал, что на эти деньги директриса школы купила себе в кабинет ковёр. До сих пор помню, как побледнел папа. Схватил пальто и побежал в школу. Мы с Машей за ним. Бежали рядом и хохотали в предвкушении скандала. А бедный папа глотал на ходу валидол. Мы вскочили на третий этаж. Папа закрыл двери кабинета перед нашим носом. Не знаю, что он сказал, но потом директриса продала ковёр и вернула деньги сиротам. Папа никогда не мог понять, как можно не помочь, пройти мимо чужой беды, обмануть кого-то.



– Анастасия Александровна, как вы думаете: почему вам не везло в браке? Может, из-за того, что избранников невольно сравнивали с любимым отцом?
– Один мужчина, который в своё время за мной ухаживал, сказал: «Мне в тебе не хватает стервозности». Я рассмеялась. Спрашиваю: «Скажи, пожалуйста, а что такое роковая женщина?» Он стал описывать какую-то даму с чёрной бровью, горящим взором. Да ничего подобного! Роковая женщина – это Манон Леско. Вот она идёт, а кругом жертвы. Почему она уходит от мужчины? Ей же только что было хорошо. Но она в дороге, ей нужно дальше идти. Возможно, это моё качество не давало мне возможности обрести счастье в браке. Не потому что я была какой-то не такой. Просто я всегда находилась в дороге, всегда куда-то стремилась. Многие видят в идеальном браке маниловщину, когда муж и жена вступают в мещанский сговор: «А давай никому не скажем, что мы купили тумбочку». Но это не моя стихия, я до сих пор не приспособлена к этому. Взять, например, брак с Никитой Михалковым. Я очень его любила, но была совершенно одержима своей профессией, фанатично любила свою работу. Готова была перенести все невзгоды. Снималась в массовках, получая копейки. На этот алтарь могла положить всё. А ему нужна была совершенно другая женщина. И правильно, что мы разошлись! Два таких сильных человека не могут жить вместе. Но спустя годы наши отношения стали очень тёплыми и дружескими.

– А с Александром Градским почему не сложилась семья?
– С Сашей Градским у нас не получился брак не потому, что кто-то оказался плохим. Сейчас я понимаю, что поступила недальновидно. Нужно было оставить всё на уровне романа, не следовало выходить замуж. У нас не получилось потому, что мы абсолютно из разных «детских». Он воспитан на своей музыке, я, как вы понимаете, – на музыке Вертинского. Ну да, поначалу всё начиналось как в сказке, но потом – быт, реальность… И вот наши реальности не совпали. Сегодня, хотя мы редко с Сашей видимся, я по-прежнему отношусь к нему с добротой и уважением. Прошли годы, и я сейчас понимаю, что брак – это вообще не для меня. Я – самодостаточный человек, во многом независима. Такой сложный, тяжёлый женский характер.



– Может, причина ещё и в том, что вы жили с известными людьми. Двое публичных людей в доме…
– Это ерунда. Вовсе нет. Каждый человек – это личность, неважно, известен он народу или нет. Публичность в таких вещах значения не имеет. Просто все союзы — разные, как отпечатки пальцев. Взять брак Родиона Щедрина и Майи Плисецкой. Или Ирины Скобцевой и Сергея Бондарчука. Эти союзы получились счастливыми. А то, что оба супруга – звёзды, разве это важно? Ведь между собой они обычные люди. Они же не говорят друг другу: «Эй ты, звезда, где мой чай?»

– В конце этого года у вас будет юбилей. Как вам удаётся так обманывать возраст? Выглядите потрясающе.
– Спасибо. Знаете, я верю, что на лице отражается всё: твоя жизнь, твой характер, твои поступки. В этом смысле считаю «Портрет Дориана Грея» провидческим произведением. Я знаю актрис, которые в молодости были очаровательными красотками. Одна – с прелестными ямочками на щеках, весёлая, другая – холодная надменная блондинка. А потом жизнь сложилась так, что им приходилось много бороться. Кому за мужа, кому за роль, кому за место под солнцем. В результате заложились носогубные складки, появилось выражение стервозности, и это уже не преодолеешь. Есть вещи, которые разрушают любого человека: алчность, ревность, зависть. А ведь, как правило, эти чувства человек испытывает намного чаще, чем, скажем, прилив доброты. Вот что с вами чаще случается: вы улыбаетесь какой-нибудь собачке, радуетесь удачно сказанному слову – или расстраиваетесь из-за того, что вас толкнули в метро, нахамили в магазине? И в таких ситуациях надо просто уметь поворачиваться спиной. Иначе вы разрушите себя, привяжетесь к этим страстям. Мне в своё время эта наука стоила огромных усилий. Но меня это воспитало.

Вот, например, я влюблена. Мой мужчина тоже влюблён в меня, я в этом уверена. Но почему-то в какой-то момент он при мне начинает кокетничать с другой девушкой, целовать ей ручки. Что должно происходить со мной? Конечно, я должна вспыхнуть, но не показать виду при всех. А когда мы останемся одни, надо наорать и съесть его. Но я научилась реагировать иначе. Из последних сил заставляю себя повернуться ко всему происходящему спиной. И успокаиваюсь. Никто меня этому не учил, просто я сама поняла это. В результате пребываю в счастливом неведении относительно многого, что могло бы меня ранить. Я никогда не соглашаюсь, чтобы мне передавали, что люди говорят обо мне плохого. Бывает, встречаешь человека, который тебя ненавидит, а ты ведь этого не знаешь, улыбаешься ему, здороваешься – он обескуражен. Так лучше жить, понимаете? Практичнее. Сейчас понимаю: главное, что я выстояла. Ни в личной жизни, ни в искусстве я не разменяла себя. Осталась сильным, независимым человеком. Для меня это важно! Грехи, как известно, тянут вниз.