Генчик вздыхает и уходит к себе на третий этаж.

Вовочка – жизнерадостный оболтус двадцати пяти лет, по воинскому званию – старший лейтенант и непосредственный подчинённый Генчика, ну и по совместительству «боль» – головная, зубная, сердечная, предстательная – какая угодно.

Вовочка – наш служебный комик, наш шут Балакирев по прозвищу «Сыночек» или «Сынок». Раздавая людям таланты, Бог подумал-подумал – и одарил Вовочку способностями пародиста; любого сотрудника нашей части, да и вообще любого человека Сыночек может изобразить с таким гротеском, что впору или рыдать, или смеяться, или умереть – четвёртого не дано.

Вовочка обожает вкусно поесть: случись у кого-нибудь в части день рождения (а народу в нашем учреждении – больше ста человек), Сыночек тут как тут, дёргает с клумбы цветок – и, без приглашения, за стол.

После третьего тоста Вовочка начинает методично по часовой стрелке (или против) оскорблять всех присутствующих, заканчивает непременно виновником торжества, целует дамам ручки и уходит.
– Вот сволочь! – вздыхает кто-то ему вслед, но при этом все знают – без Сыночка застолье будет унылым и скучным, на то и нужен шут Балакирев.

Вовочка – единственный строевой офицер в нашем учреждении, до него на должности инженера-химика состоял фиолетовый от портвейна капитан третьего ранга Мишка Тунцов по прозвищу Майкл Джексон. Мишку так прозвали потому, что раз в две недели он улетал «на гастроли», то есть в запой.

Последняя гастроль Майкла Джексона состоялась на корпоративе в честь Дня медицинского работника: пьяный Мишка в семейных труселях пошёл мыть помидоры и упал в Ванну Молодости.

Ванна эта, как известно, расположена в Большом каньоне Крыма: ледяной горный поток, низвергаясь, выдолбил в скале купель метров в пять глубиной. Температура воды в Ванне Молодости даже в жару не превышает пяти градусов по Цельсию.

«Утонувшего» в купели Майкла Джексона извлекал наружу весь мужской коллектив части вместе с подошедшей туристической группой. Перепуганный командир, отлёживаясь в тени, пил валокордин, на следующий день уволил Мишку в запас, а через месяц представил нам Вовочку – застенчивого, улыбчивого старшего лейтенанта.
– Если бы я знал! – восклицает теперь командир. – Если бы я знал, я бы эту сволочь на пушечный выстрел к части не подпустил.

Старший лейтенант Вовочка, непосредственный подчинённый подполковника Генчика, зовёт своего начальника «мой корейский шеф». У Вовочки с Генчиком сразу установились «нежнейшие» служебные отношения.

– Представляешь, – жалуется мне Генчик. – Вернулся я из отпуска и стал по очереди заслушивать подчинённых в отделе: кто чем за минувший месяц занимался. Вызываю Сыночка, пытаю часа полтора и с ужасом убеждаюсь, что эта сволочь четыре недели груши околачивала.
– Знаешь, Вова, что мне сейчас ну очень хочется сделать? – говорит маленький Генчик нависшему над ним 190-сантиметровому Сыночку.
– Что, шеф? – участливо переспрашивает Вовочка.
– Как же мне хочется разгладить кулаком эту страдальческую складку у тебя между глаз!
– А уж мне как хочется, шеф! – восклицает Вовочка, потирая ладонью кулак размером с голову своего начальника.
– Своло-о-о-очь! – жалобно хнычет Генчик, заявившись ко мне в отдел попить чайку.

Через неделю – московская инспекция. Командир приказал начальникам отделов привести в порядок служебные помещения, чтобы на столах был порядок, а под стеклом разрешается держать только годовой календарь, копию месячного плана работы, в лучшем случае фото жены с ребёнком.
– Проверяю столы и вижу – у этой сволочи под стеклом лежат советские десять рублей, а вместо Ленина в овале, представляешь, приклеено моё фото! Спрашиваю: «Володя, что это такое?» А он мне знаешь что отвечает? «Тен рублей, шеф!»

Тен – это корейская фамилия Генчика, а ещё «тен» по-английски означает «десять». Всё правильно!
– Сво-оло-очь! – жалобно хнычет Генчик: вчера у Гены был «сорокалетний юбилей». По праву шута Балакирева Вовочка попросил слово и произнёс: «Мой идеал мужчины и шефа – высокий, широкоплечий, русоволосый, голубоглазый скандинав по фамилии Тен».

Генчик поперхнулся вином. Потом его ещё пару лет величали «корейским викингом».

Однажды в конце рабочего дня мы с Генчиком пошли купаться на Херсонес. За нами, естественно, увязался Сыночек.
– Что за фамилии такие – Гуд, Тен? – издевался по пути Вовочка. – Белорусско-корейские простолюдины! Предлагаю ввести для вас ирландскую приставку «О»! О’Гуд! О’Тен! О’Нил!.. Звучит?
– Давай его утопим? – предложил Генчик. – Если ты не согласен, я эту сволочь сам утоплю!

На берегу Вовочка разделся первым, сиганул со скалы в воду, вынырнул, увидел меня, стоящего на берегу в плавках и носках (заговорился с Генчиком о работе), и радостно завопил: «Купайтесь в носках, О’Нил!» Рядом загорали девчонки. Как же они смеялись!

– Представляешь, – жалуется Генчик, – эта сволочь сегодня с утра отпрашивалась у меня пять раз. Раз пять подходил, и пять раз я ему отказывал. Так он что сделал? Подождал, пока я пообедаю, прилягу в кабинете на диванчике, и суёт свою рожу в дверь без стука. Я спрашиваю: «В чём дело?» И слышу в ответ: «Шеф, вы такой добрый и мягкий человек…»
– А ты? – спрашиваю я.
– А я не выдержал, заорал: «пошёл на…, пошёл в…, чтобы я тебя не видел» и тому подобное. Просыпаюсь через час, а его нет! Спрашиваю у сотрудников – отвечают: Сыночек сказал, что вы его отпустили. Может, рапорт командиру накатать?

В тот раз я уговорил Генчика воздержаться.

1 октября Вовочка зашёл ко мне в кабинет и поставил на стол цветок в пластиковой бутылочке. На вопрос, какой сегодня праздник, улыбнувшись, ответил:
– День пожилого человека!

Мне тогда было сорок два.

Ещё через год в актовом зале командир торжественно вручил мне удостоверение «Ветеран Вооружённых сил».

Я повернулся к аудитории, как полагается, произнёс: «Служу Отечеству», – и увидел, как на галёрке сияющий Сыночек трясущимися руками изображал, как я буду предъявлять эти «корочки» в метро.

Ещё через полгода Вовочка ласково обозвал меня Д’Артаньяном. Такое сравнение было очень приятно, но я всё же спросил: почему?
– Всех напоил, накормил, одел, обул, сам остался в голубой накидке с белым крестом, без штанов и со ржавой шпагой.

В ту пору я продал за бесценок свою севастопольскую квартиру. Оставшиеся вещи – мебельную «стенку», диван, пылесос, холодильник, одежду, книги – я просто раздавал друзьям и знакомым девчонкам. Чем не Д’Артаньян?

В его собственном отделе женщины Вовочку не любили за то, что съедал без спросу из холодильника их обеды. Зато мои сотрудницы в Вовочке души не чаяли, поэтому с утра, сразу после совещания, Сыночек шёл к нам.
– Что матушка принесла? – спрашивал «от невинности» Вовочка, заглядывая в сумочку вирусолога Раисы Петровны. И мы лежали от умиления вповалку.

А однажды я был весь день на кораблях, в отдел вернулся голодным. Сотрудники уже разошлись, и только Раиса Петровна дописывала в ординаторской какую-то свою работу.
– Матушка, у нас осталось что-нибудь перекусить? – спросил я.

Вирусолог всплеснула руками:
– Я вам оставила! Но… приходил Сыночек и всё съел…

Мы пили «постный» чай и смеялись.

– Куфать есть? – издевательски спрашивает меня Сынуля.
– Ничего не осталось, – отвечаю. – На втором этаже спроси.

Сыночек походил взад-вперед по кабинету и говорит:
– А давай сделаем ну хотя бы белорусский плов!
– Белорусский плов?! Это как? – изумился я.
– Да проще простого! Три ведра картошки – два ведра морковки!
– Сволочь! – отвечаю. – В Белоруссии тебя за такое прибьют!

Потом снова ждали московскую инспекцию. Готовились серьёзно. Сотрудницы приводили в порядок лаборатории. Я доводил до ума документацию. Одного своего зама отправил проверять закреплённые за отделом части и корабли. Второй зам – майор Юра по прозвищу Гагарин – занимался не творческим, но очень важным делом. Командир приказал все таблички в отделе разместить по ГОСТу – на высоте 170 сантиметров от уровня пола. Табличек было десятка три. Майор Юра с утра вооружился измерительной рулеткой, дрелью и пахал…

В конце рабочего дня к нам заявился опухший от безделья Сыночек.
– Гагарин! – сказал Вовочка. – Что-то ты медленно работаешь, Гагарин. Хочешь, подскажу, как автоматизировать процесс?
– Ну? – устало переспросил Юрик.
– Ты, Гагарин, до майора дослужился, а не соображаешь… У тебя шеф (то есть я) ростом сколько? Сто семьдесят! Вот и бери своего шефа, ставь к стене и дрелью на уровне макушки вж-жик! Заодно мусор подметать не надо, за шиворот, потом дома вытряхнет.
– Можно? – только и спросил меня усталый Гагарин.
– Можно! – ответил я.

Двухметровый Юрик (мастер спорта по дзюдо) сгрёб отчаянно сопротивлявшегося 190-сантиметрового Сыночка, сложил пополам и со звоном отлупил по заднице линейкой.

Недели две Вовочка на нас дулся, зато Генчик просиял: «Давно бы так!»

…В нашем учреждении был заведён такой порядок: подменять дежурного офицера на обед сроком на два часа. «Кормить дежурного» (так это называлось в быту) должен был тот, кто заступает дежурить на следующие сутки. В тот день дежурным по части как раз стоял Юрик, а я временно замещал уехавшего в Москву командира.

В полдень я вызвал в дежурку Генчика, и мы стали обсуждать, как лучше исполнить неожиданную вводную по флотской телефонограмме. В этот миг отворилась дверь и на пороге возник Сыночек. Потом оказалось: Вовочка явился, чтобы подменить дежурного на обед.

Сыночек увидел нас с Генчиком, озадаченных вводной, постоял-постоял на пороге и произнёс: «Карлики, кормите Гагарина сами!» И ушёл!
– Ты как хочешь, а я напишу на него рапорт! – кричал потом возмущённый Генчик. И написал, на что обиженный Вовочка потом ему сказал: «Шеф, вы поступили со мной по-корейски».

Однажды Вовочка вызвался по-дружески проводить меня на питерский поезд. Проводница в моём вагоне неожиданно оказалась молодой и очень красивой девушкой.
– Присмотрите за пожилым человеком! – убедительно попросил её Сыночек.
– Конечно! – ответила проводница. – Можете не сомневаться! Присмотрю в лучшем виде.

Девушка была очень занята и даже не посмотрела на нас.

В ожидании отправления мы стояли на перроне и пили шампанское. Наступил момент прощания.
– Провожающие, выйдите из вагона! – воскликнула проводница и, обращаясь к нам, спросила: – Так, а дедушка где? Где ваш дедушка?
– Да вот же он! – расцвёл до ушей Сыночек и потрепал меня по плечу.

Проводница расхохоталась и сказала: «Этого дедушку я, пожалуй, заберу в своё купе!»
– Везёт вам, Д’Артаньян! – молвил мне Вовочка на прощанье.

…В последний год моей службы я страдал от страсти к красивой, но стервозной стриптизёрше Нонне, которая то приближала меня, то снова иезуитски отдаляла. Девушка проживала в соседнем дворе. Её мама была моей ровесницей, очень прониклась нашими отношениями, сопереживала, а потом, похоже, тоже в меня влюбилась… Когда мы окончательно расстались с Нонной, её мама даже приносила мне в половине седьмого утра горячие сырники или омлет, чтобы я позавтракал и не чувствовал себя одиноким.

Вовочка разрубил гордиев узел просто:
– Женитесь на маме, Д’Артаньян! – воскликнул Сынуля, и мы расхохотались. Кажется, с того мига я и стал выздоравливать от патологической страсти.

Когда я перебрался жить в Питер, Генчик поведал мне в письме, что Вовочка ушёл из нашей части на повышение в штаб флота: «Вот так вот, Вовчик, валял Сынок у нас ваньку восемь лет и ушёл с шута Балакирева на должность капитана первого ранга!»

На прощанье Генчик выразил надежду, что теперь у нас в штабе будут свои люди, и услышал в ответ от Сынульки: «Какие такие свои люди, шеф?»

Но мне Вовочка всё-таки однажды помог. В ту осень я никак не мог достать билет из Севастополя в Петербург. Отчаявшись, позвонил Сыночку и услышал в ответ: «Папка, не волнуйся! Упакую и отправлю в лучшем виде!»

Мы встретились в винном бутике, где я, как завсегдатай, выбирал коллекционные вина для Питера. Радостный Вовочка в погонах капитана первого ранга ворвался в магазин, потрясая билетом, и заорал: «Оккупанты, гоу хоум!»

Расхохотались не только мы, но и девочки-сомелье. В тот вечер в магазине были опущены шторы, погашен свет, а дверь закрыта изнутри. Мы пили новосветовский брют и танцевали танго среди винных стеллажей.

С тех пор ещё четыре сентября подряд я приходил в этот бутик, и девчонки радостно кричали: «Ура-а!.. Оккупанты приехали!» Если верить этим милым озорницам, осенний план бутик выполнял только благодаря мне.

Первые четыре-пять лет моей новой питерской жизни Сынуля встречал меня на рассвете с поезда восклицанием: «Привет, тинейджер!» Таким образом капитан первого ранга реагировал на мои пёстрые майки, бриджи и шорты. И были у нас традиционные посиделки в рыбном ресторанчике и вечера с загорелыми шальными студентками.

Генчик о Сыночке теперь отзывается однозначно: «Зажравшееся мурло».

Бывшие коллеги-сотрудницы ехидно воркуют: «Подушечки Сынуля на боках та-акие отрастил!»

Знакомый адмирал, у которого Сынуля служит в подчинении, называет его Вованом: «Держат Вована теперь за одно качество – встретить, проводить, напоить, уложить, достать что угодно!.. Человек-нужник!»

Увидеться с Сыночком в последние годы никак не получается. Недавно он прилетал в командировку в Питер, обещал зайти в гости, но…

Мы ждали Вована часа полтора, потом я позвонил и услышал в трубку, что Сынуля, мягко говоря, пьян.
– Питер-Питер! Ха-ха-ха!.. – кричал в трубку Вован. – Питер-Питер! Ха-ха-ха!

А потом и вовсе перестал отвечать. Уснул.

А недавно мне показали видеоролик элитного флотского корпоратива. В танцевальную паузу на танцпол первым вышел огромный человек, одетый в сандалии, шорты и красную с чёрными петухами рубаху. Вышел и стал самозабвенно танцевать сам с собой.

Но я до сих пор благодарен Сыночку: за службу, которую он делал для всех нас нескучной, а ещё за то, что, когда накатывают в душе болотистой мутной лавой безнадёга, грусть и хандра, я весело говорю себе: «Купайтесь в носках, О’Нил! Женитесь на маме, Д’Артаньян!»
И жизнь сразу налаживается.