СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Мелочи жизни Не обижайся на меня, Матрёшка
Не обижайся на меня, Матрёшка
29.06.2014 22:44
Не обижайся на меняБаданте – по-русски «сиделка» – в Италии одна из самых востребованных женских профессий, хотя в последние годы этой работы не чураются и мужчины. Всё чаще вижу на улицах и в парках Турина наших мужественных земляков, выгуливающих в инвалидных колясках своих подопечных. Но всё-таки подавляющее число сиделок – женщины, как правило предпенсионного или пенсионного возраста, приехавшие на заработки в Италию из сёл и деревень Молдавии и Украины. Для самих итальянцев, несмотря на безработицу в стране, профессия эта не является привлекательной.

Что такое баданте, знаю не понаслышке. За десять лет жизни в Италии мне довелось работать во многих семьях Пьемонта. Во многих – не потому что я, как перелётная птица, искала места, где полегче, или как рыба – где поглубже, то есть поденежнее. Нет! Просто работа, увы, очень быстро и печально заканчивалась. Да и варианты попадались не самые привлекательные. Но у меня было важное преимущество, дающее право выбора: законное пребывание в стране с самых первых дней.

Старшая дочь поступила в Туринский университет, познакомилась там с итальянцем, вышла замуж. Сначала я приезжала сюда, чтобы помогать им, тем более один за другим родились двое внучат. Потом получила разрешение на проживание в Италии «по семейным мотивам». Привезла с собой младшую дочь, она тоже поступила в университет, мы с ней сняли квартиру и стали жить отдельно от молодых.

Так вот, эта самая формулировка – «по семейным мотивам» – освобождала меня от необходимости при очередном обновлении документов показывать властям, на что я живу, где работаю, плачу ли налоги. Для тех же, у кого мотивы «рабочие», обновление документов – головная боль. Всякий раз нужно предоставлять кипу официальных подтверждений. И тут уж, поверьте, бедным женщинам не до выбора. Главное – побыстрее найти семью, где оформят контракт, сделают прописку и так далее. Короче, сплошной стресс.

Когда заканчивалась очередная работа (боже мой, даже имён-то всех, кого проводила в мир иной, сейчас не припомню), я в отличие от женщин, приехавших на заработки, устраивала себе передышку. Например, могла махнуть на недельку в приморский городок Бордигера, где летом оздоравливаются внуки, бесцельно, глазея на витрины, побродить по улице Гарибальди, ночь напролёт просидеть над мудрёным пазлом или отправиться с подружкой в парк, где в тёплое время года каждый вечер допоздна звучит музыка и танцуют пожилые парочки.

Синьоры в фирменных ботиночках
Сигары курят не спеша.
И ждут, когда же выйдет Зиночка?
А вышла – смотрят не дыша.
Ну а подружка моя Зиночка
Сегодня чудо хороша!
Скажи, с какой сошла картиночки?
Куда летит твоя душа?


Да, наши женщины умеют не только работать до одурения, но и лихо зажигать на танцах.

Однако проходила неделя, и я начинала обзванивать знакомых: нет ли для меня какой-нибудь симпатичной старушки или спокойного старичка? Но обычно работу находила через семьи знакомых итальянцев, которые могли за меня поручиться. Да, большинство сиделок здесь передают от семьи к семье, словно эстафетную палочку.

Когда-то, в надежде найти хорошую работу, я записалась на курсы домработниц, организованных католической церковью. Чему там учили? Ну, например, как готовить «весёлую пасту» (макароны с большим количеством разноцветных овощей и копчёным мясом), как пользоваться пылесосом и утюгом. Среди нас были девушки из африканских племён, которые действительно всего этого не знали. Ещё в церкви хорошо кормили.

Вообще-то занятия проводились не затем, чтобы научить будущих служанок чему-то особенному. Да и чему за неделю можно научить тех, кто с трудом понимает несколько фраз по-итальянски? Монашки просто приглядывались к иностранцам, а помогали лишь тем, кто на занятиях молчал как рыба или на все вопросы с заискивающей улыбкой отвечал: «Си, си». То есть со всем соглашался или просто пока не знал других слов. Самым же активным и презентабельным, кто, казалось, был идеальной кандидатурой в любой богатый дом, монашки помогать не хотели, считая, что те и без них пробьются.

Мне они нашли работу на три часа в день. У синьоры Лили был больной муж, меня взяли ухаживать за ним с оплатой 5 евро в час, но загрузили и хозяйственными делами. Пока синьор дремал в инвалидном кресле под звуки классической музыки, я мыла полы и окна, чистила серебро, готовила семейству обед, мыла посуду и бегала закупать продукты. Лили ко мне не придиралась, только всегда поторапливала. За водой посылала в супермаркет «Эконом» – это далековато от дома, но там всё на несколько центов дешевле. Тащить две упаковки воды (20 литров) для меня вообще-то тяжеловато, но что делать. Потом я начала хитрить: покупала воду в ближайшей лавочке, доплачивая свои деньги.

Работать у Лили было физически тяжело, но интересно. Это потом я поняла, что она – самая типичная итальянка, а поначалу всему удивлялась. Восхищалась: надо же, синьоре 75 лет, а она каждое утро начинает с пробежки вдоль берега реки По, трижды в неделю посещает спортивный клуб для богатых. Надо же, думала я, Лили худая, словно тростинка, а ест как мужик. И даже осуждала: муж – владелец частного банка, квартира – словно царская палата, а Лили просит меня заштопать ей старые носочки, носит старую, всю в дырках, футболку.

А ещё у моей хозяйки была такая забота: осенью со своей подругой, тоже небедной синьорой, ездить далеко за город и собирать в заброшенном саду падалицы с яблонь. Обычно она привозила два-три здоровенных мешка. Потом я из этих падалиц вырезала червоточины и готовила шарлотку. Непонятно каким образом Лили и её подружка управлялись в саду с тяжеленными мешками – их же надо поднять и в багажник затолкать. Но когда машина подъезжала к дому, хозяйка звала меня, и я волокла эту тяжесть через весь двор, потом по лестницам до лифта, от лифта – на балкон. Лили жилистая, ей хоть бы что, а я тогда здорово надорвалась, пришлось даже к докторам обращаться.

Я могла бы рассказать много интересного о своих подопечных в Италии. Например, о столетней синьоре Нелли, которая уверяла меня, что спасти мир можно только путём глобальной экономии на всём; однажды она показала мне зубочистку, которой пользовалась уже десять лет. О Джованне, которую распространённая в Италии душевная болезнь превратила из властной женщины в безмолвное растение, но которая всегда, при любых условиях, – так требовала её дочка – должна быть элегантно одетой. О Флавии, что часами заставляла меня молиться вместе с ней. О директоре завода, который сначала забыл своё имя, потом забыл, как ходить, и наконец – как дышать. О профессорше Маргарите; она до последнего своего часа мечтала создать в городе русскую школу для взрослых и даже была готова предоставить под неё свой дом.

Могла бы подробнее рассказать и о том, как я вымоталась, стала чувствовать себя выжатым лимоном и в конце концов решила, что нельзя так много работать. Зачем? Мне не нужно копить, потому что я не умею. Ничего не строю, кроме иллюзий. Даже детям помогать не надо – они сами всегда готовы мне помочь. Зато возникла потребность отдохнуть, расслабиться… Но тут позвонила моя лучшая подружка: «Выручи! Сохрани мои «часы», а то накладка получается».

Поясню. Моей лучшей подруге возможность расслабиться пока только снится, она работает день и ночь, потом ночь и день, и снова – сутки. Я не представляю, когда она спит и спит ли вообще. Иногда ей необходимо одновременно быть в двух местах. Одним словом, не девушка, а веник с пропеллером! Конечно, я обязана ей помочь.

Апартаменты, куда меня привели, были огромны. В течение недели, что здесь работала, я так и не смогла сосчитать, сколько же тут комнат. Дом богатый, и это минус, мне нравится работать в бедных семьях и там, где не очень чисто: что ни сделаешь – сразу виден результат. А здесь ни соринки, ни пылинки, какой интерес? Мне выдали форму, и я стала похожа на уборщицу.

Иду в опочивальню к синьоре. Патриции 67 лет, а на вид – сорок с хвостиком. Хорошенькая, умные карие глазки, лицо без морщин. Вкусно пахнет. Миниатюрные ножки затянуты в специальные медицинские чулки, на руках – чёрные пятна. И живот, как у беременной на седьмом месяце. У Патриции рак, причём какой-то особенный, скоростной. Месяц назад она была здоровой женщиной, но закружилась голова, упала в обморок. Её отвезли в больницу, просветили насквозь, взяли анализы, поставили диагноз. В Италии нечего не принято скрывать от больного; считается, что человек должен подготовиться к смерти и закончить на этом свете свои дела. Сказали как есть: готовьтесь, жить осталось полтора месяца. И выписали домой. Полтора месяца – это, получается, шесть недель. Три недели уже прошли.

У Патриции волчий аппетит, просто булимия какая-то, ей постоянно хочется есть и совершенно всё равно – что, главное, чтобы острее, пикантнее. Меня отсылают на кухню «что-нибудь» приготовить. Видимо, я понравилась хозяйке, может быть, за искреннее восхищение её картинами, развешанными по всей спальне. Чем-то похоже на творчество Мане, такое же трогательное, нежное. Патриция – искусствовед, живопись её хобби.

На кухне муж Патриции, мужчина с лицом Джорджа Клуни, показывает мне, какой тряпочкой вытирать кафель над плитой, какой – саму плиту, какой – раковину. Вот полотенце для рук, для посуды, чашечка для Патриции, ложечка для кота. Я, конечно же, ничего не запоминаю. Переходим в ванную. Синьор не в духе: моя предшественница приготовила для Патриции не те трусики, полотенце повесила в клеточку, а надо с цветочками.

– Пятнадцать человек за ней ухаживают, а порядка в доме нет, – произносит он шёпотом.
– Бастардо (ублюдок. - Ред.)! – раздаётся вдруг истошный вопль.

Клуни несётся в спальню. Пока супруги выясняют отношения, пытаюсь «что-нибудь» приготовить. Открываю холодильник. Морозилка забита, но нет времени размораживать продукты. Впрочем есть вариант на все случаи жизни, который меня всегда выручает: диетический супчик, лёгкий, вкусный и питательный, могу его приготовить из ничего, но обязательно – с любовью. Так, что нам для этого необходимо? Через полчаса снимаю пробу: суп готов! А супруги всё лаются, выясняют отношения.

Накрываю на стол. Подружка меня предупредила: у хозяйки нет расписания, всё делается экспромтом. И вот синьора в инвалидной коляске, словно царица на троне, появляется в столовой. Сначала она требует мороженое! Затем пробует зефир в шоколаде, что я ей принесла. Наконец очередь доходит до горячего. Первая порция съедается с похвалой – «очень вкусно». Требуют добавки, с которой расправляются так же быстро.

А потом мне устраивают допрос с пристрастием: из чего я готовила суп? Синьору буквально начинает трясти, когда узнаёт, что морковка – из морозилки. Оказывается, всё, что оттуда, – «вон для того», то есть для Клуни. Синьоре же необходимо всё самое свежее, никаких заморозок! А почему я зелень в суп не положила? Надо немедленно добавить туда и шпинат, и сельдерей, и рукколу. А также бросить макароны-«звёздочки» и подольше всё кипятить. Я беспрекословно выполняю приказания.

Тем временем Клуни увидел на плите пятнышко и бросился его вытирать. Патриция заметила, что кастрюля прикрыта «не той» крышкой, и ринулась на своей коляске искать «ту» крышку. Я хватаю «не ту» тряпку, бросаю «не туда» мусор, а синьоре даю «кошкину ложку». Дурдом! Меня обзывают самой глупой из всех «матрёшек», которых, оказывается, здесь уже побывало невидимо. «Матрёшки» – понятно, русские сиделки.

Суп, конечно же, переварился и стал, на мой вкус, несъедобным, но хозяева наконец-то удовлетворены.

Слегка споласкиваю посуду, потому что мыть её мне запрещают: это обязанность Клуни. Хватаюсь за швабру, чтобы подмести пол, снова крик: это тоже не моя работа! Отвожу синьору в спальню, делаю ей лёгкий массаж, и бедняжка засыпает. А я вываливаюсь на улицу в состоянии переваренной картошки.

Вечером по телефону интересуюсь у подружки, почему Патриция орёт на мужа так, что стены трясутся, почему нервничает? Подружка объясняет, что всё это из-за бриллиантов. Дело в том, что Клуни хранит драгоценности жены в сейфе своего банка. Патриция знает, что скоро умрёт, и хочет передать семейные реликвии брату – для своих племянниц. Женщину бесит мысль, что бриллианты, которые носила ещё её бабушка, могут достаться дочке мужа от его первого брака. Своих детей у супругов нет. Клуни не спорит, но драгоценности не отдаёт.

Утром следующего дня, осторожно массажируя ножки, усеянные чёрными пятнами, слушаю печальную историю любви.

Патриции было уже около пятидесяти, когда она встретила, как ей показалось, героя своей мечты. Она, успешная богатая женщина, гордая и независимая, не на шутку увлеклась мужчиной не «своего круга» – то есть бедным, а судя по его чистым, но заштопанным рубашкам, совсем никудышным, безденежным. Дарила ему дорогие подарки, даже в круиз за свой счёт повезла.

Знакомые ахали: какой моветон – Патриция и нищий! Да он тебя за деньги полюбил, будь с ним осторожнее. А она не могла совладать с нахлынувшими чувствами и согласилась пойти с нищим под венец. И лишь перед свадьбой выяснилось, что её возлюбленный – миллиардер, несмотря на рваные рубашки. Вот такая история. Двадцать лет прошло, а Патриция всё не может успокоиться.

– Того, нищего, я любила. Не только деньги, но и сердце своё готова была ему отдать. А этот человек, которого ты видела сегодня на кухне, – мэрда (дерьмо)! Два года водил меня за нос, испытывал, проверял самым позорным образом. Не доверял мне, а значит, и не любил. Да, вместе живём, но я так и не смогла простить обманщика.

На следующее утро я с нежностью и любовью приготовила для синьоры своё коронное блюдо – паровые куриные котлетки. Заранее купила филе, накрутила дома фарш, чтобы быстро и аккуратно их пожарить. Она эти котлеты всё утро ела, ела… А перед моим уходом вдруг начала кричать, чтобы я больше не смела покупать ей курятину! Что она, синьора, из-за меня скоро сама превратится в «галлину», то есть в курицу! И начала меня обзывать теми же словами, что и своего Клуни. Мне стало очень обидно, сказала Патриции, что больше к ней не приду, не привыкла, чтобы на меня кричали.

Синьора замолчала. Испуганно посмотрела на меня своими огромными тёмными глазами и тихо-тихо промолвила:
– Не обижайся на меня, Матрёшка. Это ведь не я кричу на тебя, это кричит моё отчаяние.

Наталья ЦИТРОНОВА,
г. Турин, Италия

Опубликовано в №25, июнь 2014 года