– Александр Моисеевич, вам удалось реализовать мечту миллионов мальчишек и девчонок – объехать весь мир. Вы об этом мечтали с детства или всё получилось само собой?
– Конечно, я об этом мечтал, но не думал никогда, что получится. То, что удалось объехать весь мир, – это улыбка фортуны, ведь по всем позициям я не должен был получить такую возможность. Хотя бы потому, что выбрал секретную специальность и меня не должны были выпускать за границу лет семь или восемь. Мне просто повезло: оказался в Институте океанологии. При всех исходных данных, начиная с «пятого пункта», я не мог попасть ни в какие элитные подразделения, тем более что пытался сочетать несочетаемые вещи – науку и литературу. Хотя первые лет десять меня интересовала не наука, потому что я в ней мало что понимал, а образ жизни, сам процесс экспедиций, приключения. Я совсем не интересовался существенной стороной дела. Позднее несколько поумнел, и наука оказалась не менее интересной, чем приключения.

– Как вам удаётся организовать свою жизнь, чтобы всё успевать?
– А кто вам сказал, что я всё успеваю? Ничего не успеваю! Вокруг света меня возили за зарплату. Я попадал на экспедиционные корабли – меня везли, пробился в обитаемый подводный аппарат – опустили на дно океана. Если бы я сам нырял с аквалангом, это была бы моя заслуга, а так – нет.

– Вы когда-нибудь отдыхаете?
– В моём возрасте опасно отдыхать, я как велосипед: если остановлюсь, могу упасть.

– Из всех мест, где были, какое больше всего запало в душу?
– Новая Зеландия. Это удивительная, странная маленькая страна, которая вообще находится как бы на другой планете. Там все климатические зоны, другие люди, живущие совершенно иными интересами. Кроме того, с Новой Зеландией у меня связана романтическая история.

Прекрасных мест на земном шаре очень много, но хотелось бы жить на юге, потому что рай – это всё же юг. Я всю жизнь прожил на севере, моя родина – дождливый Ленинград. Семнадцать лет посвятил Арктике, Заполярью.

– А что за романтическая история была в Новой Зеландии?
– Когда мы плавали у её берегов, на судне произошла поломка. Зашли в порт Веллингтон и в ожидании необходимого для ремонта агрегата простояли три недели. В это время я познакомился с женщиной по имени Джуди, которая была не только ярой сторонницей коммунистических идей, но и удивительно хороша собой, мы с ней очень подружились. В день перед отплытием она должна была проводить меня, но почему-то не пришла. Я до последней минуты ждал её, но так и не дождался и тогда на нервной почве написал песню «Новая Зеландия».

Спустя сорок лет снова оказался в этом городе, нашёл Джуди и только тогда выяснил, что, оказывается, она приходила, но на корабле заметили наше нежное отношение друг к другу, и меня отправили на вахту, а ей сказали, что я занят и увидеться с ней не смогу. Тогда она спросила, кто главный коммунист в команде? Дежурный вызвал замполита, тот ответил: я главный коммунист. И Джуди вручила ему конверт, в который вложила письмо для меня с признанием в любви и предложением остаться с ней в Новой Зеландии, а также золотое кольцо в знак помолвки. А надо сказать, что в те времена за попытку невозвращения на Родину мне грозило лет пять в крупную клетку. Но замполит оказался очень порядочным человеком: колечко оставил себе, письмо выбросил, вбежал в каюту, взял портрет Ленина и вручил его Джуди со словами: «Товарищ Городницкий просил вам передать это с выражением огромной любви и преданности делу коммунистической партии». Джуди вставила этот портрет в рамку и разговаривала с ним, жаловалась ему, спрашивала, где я, почему не еду к ней и даже не пишу. Он до сих пор висит на стене в её комнате.

– Перед вами открыты все границы, или для путешествий каждый раз приходится получать разрешение?
– Конечно, все визовые вопросы приходится решать в общем порядке, никакого преимущества у меня нет. Пару раз наши власти закрывали мне выезд. Я думал: то ли из-за развода, то ли из-за песни «Жена французского посла», но на самом деле – за отказ стать стукачом. Я об этом узнал значительно позднее, уже в перестройку.

– Александр Моисеевич, вы – обладатель множества наград и премий. Какая из них для вас наиболее ценна?
– Из тех, что однозначно дороги, – значок блокадного ленинградца и жетон за кругосветное плавание на паруснике.

– Недавно вышла книга «Городницкий – детям». Почему доверили её оформление юным художникам, а не профессионалам?
– По двум причинам. Во-первых, потому что ребёнка невозможно обмануть – если он что-то слушает и рисует, значит, ему нравится, а это самый верный критерий оценки твоего творчества, тем более что в книге есть совершенно не детские стихи и песни. А во-вторых, ни один взрослый художник не сможет нарисовать так, как рисует ребёнок, дети видят мир совершенно иначе, чем мы, у них не замыленный глаз. Для меня эта книга – огромный подарок, потому что я получил признание от самых главных читателей, и теперь этого хватит до конца, а это очень важно. Ведь рисунков было прислано более тысячи, и сам факт того, что моё творчество их задело и побудило рисовать, – это потрясающе.

– Как относитесь к тому, что ваши произведения становятся народными?
– Положительно. Я уже рассказывал историю моего выступления в Иркутске, когда на мой концерт пришли геологи и один из них сказал другому: «Интересный мужик приехал, все наши песни знает». Это же самая лучшая награда, когда тебя не знают, а песни исполняют. Я стал как бы и частью архитектуры моего родного города, в котором девочки на выпускных вечерах поют «Атлантов», и частью жизни зэков, которые поют «На материк», будучи уверены, что я тоже сидел.

– А как насчёт авторских прав?
– Ну это сущая ерунда. В интернете есть все мои песни, я никогда не забочусь о защите авторских прав. Диски купят, если захотят, – это копейки, а любовь народа стоит дороже.



– В одном из ваших стихотворений есть такие слова: «Я так сожалею, что я атеист, уже ничего не исправишь». По прошествии времени ваше отношение к Богу изменилось или осталось прежним?
– Оно стало сложнее. Я воспитывался под сталинский атеистический барабан. Хотя именно сейчас пытаюсь отходить от теории эволюции Дарвина, ведь она устаревает. В целом я пришёл к полному непониманию того, что понимал раньше, учась в школе.

– Вы много времени и сил отдаёте пропаганде авторской песни. Не возникало желания создать на телевидении проект, посвящённый этому жанру?
– Да не нужна на телевидении авторская песня! Когда мы предложили редактору одного из телеканалов сделать цикл передач об авторской песне, он сказал: «Да вы что? Это же духовняк! (Так телевизионщики называют всё, что содержит духовное начало.) Это неформат, не берём». Выгоднее брать русский шансон, который на самом деле и не русский, и не шансон.

– Что думаете по поводу конца света? Он возможен в обозримом будущем?
– Это как в старом анекдоте: больной спрашивает: «Доктор, скажите, я могу умереть?» А тот говорит: «А как же? В любой момент!» Мы можем отбросить коньки когда угодно. Есть множество факторов, которые могут существенно изменить нашу жизнь и привести к гибели всего живого, начиная от метеоритов и кончая инверсией магнитного поля Земли. Человечество – это настолько зыбкая плёночка непонятной жизни на планете, что любое нарушение поддерживающих её факторов может привести к бедствию. Нагреет солнце планету градусов до сорока или, наоборот, охладит до нуля, и мы загнёмся. Изменится атмосферное давление – и всё. То есть мы живём в таком узком диапазоне физических параметров, что погибнуть ничего не стоит. Человек – очень капризное, изнеженное и нежизнеспособное существо.

– Получается, что основная опасность всё-таки исходит от Вселенной, а не от самого человека?
– Да, я считаю, что опасность исходит не от нас, а от окружающей нас природы. То же глобальное потепление, о котором сейчас много говорят, по моему мнению, связано не с человеческой деятельностью, а с расстоянием от Земли до Солнца. Теме глобальных катастроф посвящены многие мои научно-популярные фильмы.

– Если бы вам представилась возможность изменить мир, вы бы его изменили или оставили таким, какой он есть?
– Конечно, оставил бы таким же. Как-то, будучи в Лондоне, на Хайгейтском кладбище, на могиле Карла Маркса я прочитал такую надпись: «Философы стараются объяснить этот мир, а его не надо объяснять, его надо переделывать». Неслабо, да? Прочитав это, я испугался. Не надо переделывать этот мир, я за то, чтобы его не трогать и не ломать!

– Расскажите, пожалуйста, о погружении на дно Атлантического океана. Говорят, что вам удалось найти чуть ли не доказательства существования Атлантиды.
– Эта экспедиция не имела отношения к поискам Атлантиды и была организована с целью изучения подводных гор Атлантики. Случайным образом мы наткнулись на странные сооружения, напоминающие развалины древнего города. Мне удалось доказать, что эти горы сложены базальтом, который образовался не под водой, а на воздушной поверхности, то есть это были острова, причём большие, целый архипелаг, который потом в результате геологической катастрофы погрузился на дно океана. Значит, там имеет смысл искать Атлантиду. Считаю, что именно там она могла быть.



На старости лет я, видимо, впадаю в детство и стараюсь обосновать сказки с научной точки зрения. И миф об Атлантиде, и цунами, настигшее войско фараона, когда Моисей выводил свой народ из Египта, и взрыв метана при землетрясении, накрывшем Содом и Гоморру, и многое-многое другое.

– Какое путешествие считаете наиболее интересным и плодотворным?
– Рейс научно-исследовательского судна «Дмитрий Менделеев» в 1970 году, когда я написал много песен, включая «Жену французского посла», «Донской монастырь», «Новодевичий монастырь» – для меня это как Болдинская осень для Пушкина. Второе – на том же судне, когда я случайно попал на биологический рейс, где треть личного состава экспедиции составляли молодые женщины, да и я был чуть-чуть моложе. Кроме того, чтобы консервировать различных зверюшек, было взято огромное количество спирта. Было столько высадок на различные острова – потрясающе! И коралловые рифы, и антарктические острова Маккуори, и Гавайские… Это был самый жизнерадостный рейс в моей жизни! И третье, как ни странно, – это рейс из Архангельска в Николаевск-на-Амуре, по всей трассе Северного морского пути в 1972 году, с ледовой проводкой, которая стоит многих зарубежных рейсов. Тогда были написаны песни «Тени тундры», «Остров Вайгач» и многие другие.

– Поделитесь, пожалуйста, своими ближайшими планами.
– Главное – ещё пожить. А так у меня нет конкретных планов. Вот сейчас завершил фильм «Мой Питер», выходят мои книги, пытаюсь ещё что-то писать – а это большая редкость, когда после восьмидесяти лет человек ещё что-то пишет.