Мы папины, а ты - нет |
13.08.2014 13:35 |
Нутром чую, не нашенская это девка У дяди Васи, как и у шекспировского короля Лира, тоже было три дочери. Из королевства – дом с двенадцатью сотками огорода. Ценности они не представляли – так всем казалось, пока был жив дядя Вася. В этом доме по молодости жили все вместе, а когда старшие дочери вышли замуж, то в нём поселились и мужья. И вот дочки разъехались по своим квартирам. Дед остался с бабкой. А потом один. Ухаживать за ним, всё бросив, приехала младшая дочь, которую он недолюбливал. Ничего с собой поделать не мог: с её рождения как-то так повелось. Ещё тогда не поверил жене, что это его ребёнок, вот и оборвалось что-то в душе. Как бабка ни старалась, доказать свою верность не могла. Уж больно две старшие были в отца – смуглые, тёмноглазые, прямоносые, с разлётистыми бровями, а младшая – и носик пуговкой, и беленькая, и глаза цвета морской волны. А подрастать стала, так и вовсе какие-то незнакомые повадки проявились. По деревне слухи поползли, прямо из дома свекрови: – Нагульная девка, нагульная! Нутром чую – не нашенская! Мать лила горькие слёзы, но защищалась слабо, только причитала: – Тебя, Вася, только тебя любила, никого к себе не подпускала! Твоя Галочка, твоя! Так и жили годами, вроде мирно, а только появись какая-нибудь трещинка – запьёт отец и опять вспоминает «про Галочку». Свёкровь младшую внучку демонстративно не замечала, подарки только двум старшим приносила, а когда младшая, маленькая ещё, подбегала к бабушке со слезами, не понимая, почему ей нет подарка, та отталкивала её без стеснения и отвечала: – Какая я тебе бабушка? У матери спрашивай, кто твоя бабушка! Сёстры тоже сразу сплотились против Галочки: – Мы папины, а ты – нет! И Галочка с детства всё пыталась доказать, что она родная. Прощала, терпела притеснения и унижения, а уже взрослой, когда стала зарабатывать, заваливала подарками, ожидая, что рано или поздно всё-таки признают своей. И не удивлялась, что сёстры принимали дары как должное, причём с критикой и высокомерием. Дядя Вася уходил тихо, хлопот много не доставлял. Большей частью лежал или сидел в кресле, смотрел «Просто Марию». И по-прежнему видеть не мог Галочку, хотя та всегда готова была угодить, сделать его жизнь удобнее. Прогонял её с глаз долой, когда изредка наведывались старшие дочки. Тогда он вставал, лично «по-любимому» жарил картошку, смеялся и почти летал по дому. Притихшая Галочка сидела в углу на сундуке, стараясь не попадаться на глаза, не раздражать, и с восторгом смотрела на чудесное преображение отца. Уговаривала сестёр остаться ещё, лишь бы отец подольше побыл счастливым. Но те жили в больших городах, там их ждали мужья и работа, и они, похохотав с дедом денёк-другой, уезжали восвояси, оставляя чуть ли не руины: после их отъезда старик несколько дней молчал, отказывался есть, вставать, и казалось, не хотел даже дышать. Галочка ругала его, плакала, пыталась как-то расшевелить, но старик не реагировал. Только глянет тяжёлым взглядом – она и отойдёт. А потом он упал. Встал посуду помыть, Галочка на огороде была. Только вошла в дом, а он, как в замедленном кадре, со всего своего огромного роста стёк на пол. Она с трудом втянула его на кровать, уложила и села читать «Отче наш», а старик, вцепившись в её руку, шептал: – Доченька, доченька, доченька… Уже потом Галочка думала: «Кто бы знал, что я могу так орать?» – Папа! Папа, не умирай, живи, папа! Жизнь, казалось, совсем уже ушедшая из побелевшего дяди Васи, вдруг от этого пронзительного крика передумала и вернулась. Несколько лет Галочка ухаживала за стариком – колола лекарства, кормила, обтирала, вставала ночами, по многу часов разговаривала, усаживала смотреть кино, читала ему книги. – Надо, чтобы ему было интересно жить. Он ведь живой, всё понимает. Старик постепенно восстановился. Говорил, правда, нечётко, порой отказывала память, но, казалось, сердце старика оттаяло. – Галочка моя золотая! – говорил он и всё время просил прощения. – Прости меня, старого, прости. А она только плакала и целовала его в морщинистое лицо. Не одна Галочка такая в деревне была, кто ухаживал за родителями, но только она одна как будто не мучилась этим, не страдала. Однажды поделилась с подругами: – Как ни странно, мы теперь оба счастливы. Рады, что он мой отец, а я – его дочь. Нам так друг друга всю жизнь не хватало! Дом дед оставил младшей. Сёстры долго не могли успокоиться, недоумевали: – Так ты ж ему даже не родная! А она долго думала, передать им записку отца или нет: «У меня одна дочь, единственная – Галя». Елена СМОЛИНА Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru Опубликовано в №31, август 2014 года |