СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Мелочи жизни «Мы счастливы, что вы были пациентом нашего госпиталя!»
«Мы счастливы, что вы были пациентом нашего госпиталя!»
14.08.2014 18:22
Вам срочно нужен «лоер»

«Мы счастливы...»Всё началось с того, что мама вместе с подругой решила отправиться в Нью-Йорк. По акции купили дешёвые авиабилеты, а жить должны были у Ольги – сестры подруги, сделавшей им приглашение. Я была против этой поездки – лететь далеко, а мама – пенсионерка.

– Ты же эту Ольгу совсем не знаешь, – заметила я ей. – Может быть, на всякий случай, у своих друзей возьмёшь телефоны их родственников, живущих в Нью-Йорке?
– Это неудобно, – ответила мама, – и хватит учить меня жить!

Из Нью-Йорка мама позвонила всего раз – сообщить, что прилетает в субботу и встречать её не надо. Но в субботу, во второй половине дня, когда мы с мужем ждали ребёнка у школы, раздался звонок, и незнакомый женский голос сказал:
– Ваша мама сломала ногу, лежит в больнице. Это очень серьёзно, вам срочно нужен «лоер»!
– Кто нужен? – не поняла я.
– Адвокат. Вам надо будет судиться с Нью-Йоркским университетом. Полиция всё зафиксировала.
– А у вас есть адвокат, который поможет? – спросила я в растерянности.
– У меня нет, ищите своего, – последовал ответ.

Я была в шоке! Что такого могла сделать моя интеллигентная мама в Нью-Йоркском университете, раз потребовалось вмешательство полиции и нужно искать адвоката? И при этом она ещё сломала ногу!

После пятнадцати минут сумбурных объяснений я наконец поняла, что произошло. В университете была большая крутящаяся дверь, и лихие студенты так резко её рванули, что маму отбросило в сторону, она ударилась о пол и сломала ногу. Шейку бедра. В Америке в таких случаях сразу вызывают «скорую» и полицию, чтобы последняя «зафиксировала травму».

– А зачем адвокат? – спросила я.
– Чтобы университет оплатил медицинские расходы. Ищите «лоера»! Мне некогда с вами разговаривать, мы сейчас едем в представительство «Аэрофлота», чтобы решить проблему с билетами.
– Но мама оформила медицинскую страховку.

Голос на другом конце потеплел.

– Да? Ну, решайте этот вопрос. И вообще хорошо бы вам приехать в Нью-Йорк, я не могу бросить работу и заниматься вашей мамой.

В Москве стояла осень, шёл противный мелкий дождь – сын всё не выходил из школы, а где-то там, в чужой стране, на другом конце света, в больнице, среди боли и одиночества лежала моя мама.

Страховка помогает, но не спасает

Мама оформила страховку в известной компании, и я поехала к ним в офис. А по дороге позвонила Инне – знакомому адвокату. Выслушав мою историю, она заметила: «А где будем судиться? В Москве или Нью-Йорке? Думаю, вам лучше поискать американского юриста».

В страховой быстро нашли мамину страховку и даже назвали сумму, на которую она была застрахована, – 50 тысяч долларов. И тут выяснилось, что в компанию нужно было позвонить сразу, как только произошёл несчастный случай. Но ни мама, ни её подруга, ни Ольга этого не сделали. Впрочем, время ещё оставалось – звонок следовало совершить в течение 24 часов. Я сообщила об этом маминой подруге, а потом сама позвонила в страховую компанию. «Да, мы знаем об этом случае, – сказали мне. – Мы его зафиксировали».

Я сидела дома на кухне и лихорадочно листала записную книжку – искала людей, у которых могут быть знакомые в США и которые помогут мне найти американского адвоката. За окном лил дождь, и чёрное небо выглядело зловещим.
Я позвонила подруге Нине, чей брат живёт в Нью-Йорке.

– Я сейчас сама в Нью-Йорке, – бодро ответила та. – Где лежит твоя мама? Я её навещу.

Вскоре выяснилось, что у многих наших приятелей есть друзья в Нью-Йорке. И те обещали помочь. Некоторые даже вызвались проведать маму в больнице на Манхэттене, благо она удобно расположена.

Маме сделали операцию, заменили часть сустава. Оперировал её русский врач Владимир Шор. В 90-е годы он, молодой хирург, кандидат медицинских наук, уехал из Ярославля в Штаты, и сейчас – один из успешных медиков в Нью-Йорке. У него два офиса – на Манхэттене и в Бруклине. Ассистировал ему во время операции тоже русский доктор. Слава богу, операция прошла успешно.

Мне казалось, что 50 тысяч долларов – солидная сумма. Но я ошиблась. Маму положили в госпиталь в субботу, а в среду счёт составил 70 тысяч. Позднее мне рассказали, что в Америке не просто дорогая медицина, а очень дорогая! Например, обычные роды, без патологии, – приехала, родила, на следующий день уехала – стоят 35 тысяч долларов. И для многих американцев при выборе работы очень важна не зарплата, а оплачивает ли фирма медицинскую страховку. Поэтому в больницах пациенты не задерживаются, лежат недолго, и с медицинскими учреждениями по поводу оплаты услуг там принято торговаться.

А лежать в больнице маме предстояло в течение месяца… Ведь после подобной операции необходим тщательный уход. И нельзя летать – при длительном перелёте из-за того, что человек долго сидит, есть угроза возникновения тромбов. А если самолёт попадёт в зону турбулентности, то ещё не прижившийся искусственный сустав может «выскочить».

Жизнь в госпитале

Целыми днями я сидела на телефоне, в скайпе, писала письма по электронной почте.

– Да не волнуйся ты так, – утешала меня подруга Нина, уже навестившая маму в больнице. – У неё всё отлично. Там такой уход! За ней смотрят шесть человек! И кормят прекрасно. Правда, она ничего не ест. И вообще хорошо, что сломала ногу в Нью-Йорке, а не в Москве.

Последнюю фразу мне потом повторяли многие, и чаще всего – знакомые врачи.

Кстати, на второй день после операции маму уже заставили ходить.

День в больнице проходил по определённому графику. Кормили три раза – в шесть утра, в час дня и в шесть вечера. Еду можно было заказывать заранее по меню, которое включало котлеты из индейки, салаты из свежих овощей и фрукты. Каждая медсестра отвечала за свой участок работы. Одна брала кровь, другая мерила давление, третья давала таблетки, четвёртая мыла пациентов, пятая меняла постель, шестая приносила еду. А палату убирала уже не медсестра, а подрабатывавшая студентка.

Мама лежала в двухместной палате, где пациенты отгорожены друг от друга занавеской. В палате имелись туалет и раковина. Каждый день пациентов мыли, меняли им бельё, выдавали новую ночную рубашку и носки с «тормозами» (предотвращающими скольжение), новую зубную щетку, пасту и мыло.

В девять часов приходила медсестра со стаканом воды, таблетками и двумя телефонными трубками. Одну она передавала маме, другую оставляла себе.
– Здравствуйте, я ваша переводчица Яна, – раздавался голос в трубке. – Вам сегодня назначают такие-то лекарства, – и далее переводчица подробно объясняла, какое от чего. – И красные таблетки от тошноты.
– Меня не тошнит.
– Хорошо, – переводчица что-то говорила медсестре, и та отодвигала часть таблеток. Затем мама в присутствии медсестры принимала таблетки, а та внимательно следила, чтобы мама проглотила всё, что ей положено. Днем её осматривал врач.

Мама потом рассказывала, что медсёстры называли её «Раша». По утрам к ней приходила весёлая латиноамериканка, ставила на тумбочку поднос с едой и радостно говорила: «Раша, ням-ням!» Если мама что-то не съедала или недоедала, остатки еды тут же выбрасывали.

Был забавный случай, когда к ней пришёл высокий афроамериканец и громко сказал: «Вошь!»

– Почему он называет меня вошью? – удивилась мама. Как оказалось, он просто предлагал ей идти мыться («Wash»). Среди персонала был и медбрат Грегори, в прошлом Гриша из Тирасполя, с которым мама могла поговорить по-русски, и медсестра Наташа, бывшая учительница начальных классов, ухаживавшая преимущественно за богатыми пациентами, которые лежали на других этажах, но временами заходившая перемолвиться с мамой словечком.

По субботам дежурившие по ночам латиноамериканские и африканские санитары что-то распевали в своих комнатах, и до мамы доносились томные звуки гавайской гитары или бодрые африканские ритмы.

Условия американских адвокатов


Я продолжала воевать со страховой компанией, которая не хотела платить, искала американского адвоката, думала, как мне получить визу в США и писала заявление в «Аэрофлот». Честно говоря, я наивно полагала, что если человек не летит из-за болезни – и есть тому документальное подтверждение, – если вовремя сдал билеты, то ему должны автоматически вернуть деньги. Как бы не так! Потребовалось заполнить множество бумаг, сделать колоссальное количество звонков, получить «положительное решение» сначала начальника отдела, потом зама генерального директора, чтобы спустя полгода получить деньги.

Впрочем, я забегаю вперёд – с «Аэрофлотом» я разобралась только зимой, после новогодних каникул, а пока на дворе стоял октябрь. Я стала жить по нью-йоркскому времени и не спать по ночам. Я знала, что ради мамы осталась её подруга, которая каждый день приходит к ней в госпиталь, и что многие наши знакомые и друзья звонят маме и навещают её.

Из Америки приходили жёсткие послания о том, что пребывание мамы в госпитале надо оплатить, что без оплаты её из США не выпустят. Я начала вздрагивать от каждого телефонного звонка и с ужасом читать послания по электронной почте. Подумала, что мне придётся продать квартиру, чтобы расплатиться. Так же нервничала и Ольга – женщина, сделавшая сестре и маме приглашение. Она не снимала трубку, если видела на определителе незнакомые номера. Ведь в приглашении Ольга гарантировала, что берёт все расходы сестры и мамы на себя! И госпиталь по этому документу вполне мог предъявить ей счёт.

Мне многие помогали – родственники, друзья друзей и даже их недруги, знаменитые люди и занятые бизнесмены, родители одноклассников сына и даже фотомодели. И в тот момент я поняла, почему никогда не уеду из нашей страны. Потому что нигде в мире нет таких людей – готовых разделить чужую боль и прийти на помощь.

– Вам не надо лететь в Америку, – объяснила мне одна знакомая, жена нашего бывшего дипломата. – Американскую визу даже по блату вам будут делать три недели, ваша мама уже вернётся к тому времени. Кто она сейчас в Америке – одинокая пенсионерка, что с неё взять? Приедете вы – все деньги тут же повесят на вас.

– Мне сказали, что её не выпустят из страны, если она не заплатит за лечение.
– Полный бред, не верьте!

Другая приятельница нашла мне американских адвокатов.
– Пишите телефон, – сказала она деловито. – Майкл, фамилия неразборчива, он наш бывший соотечественник, должен помочь. Так, есть ещё один адвокат – Майкл Геллер. Может, это тот же? Нет, телефон хоть похож, но другой.
– А этот Геллер по-русски говорит?

– Не знаю. А вот приписка – «сказать: от Эдика», значит, говорит, – знакомая сделала паузу. – Адвокат или его представитель должен выслушать историю вашей мамы и решить, берётся он за это дело или нет. Выигрышное оно или нет. Если да, то в случае выигрыша вы платите ему гонорар – 33 процента от суммы полученной вами компенсации. До этого вы не платите ему ничего. Но учтите, судебный процесс может тянуться год, а то и три.

Условия американских адвокатов мне показались весьма приемлемыми. Дело им представлялось выигрышным. Однако было одно «но». Чтобы судиться, мама должна была остаться в Америке ещё на полгода. Но мама судиться не хотела. Единственное, чего она хотела, – покинуть госпиталь и вернуться на родину.

В какой-то момент я поняла, что спасти эту ситуацию может только чудо! И пошла в маленькую церковь в центре Москвы и поставила свечку.

Вслед за ураганом


Тем временем выяснилось, что наша дальняя родственница, давным-давно живущая за границей и до сего момента даже не подозревавшая о нашем существовании, недавно вышла замуж за адвоката. И так случилось, что его на днях перевели в Нью-Йорк. Именно этот молодой адвокат убедил госпиталь, что мама – одинокая пенсионерка и её случай подпадает под особую социальную программу. В общем, за неё должно заплатить правительство США. Потом маму навестила моя подруга, актриса и модель Ирина Дмитракова, которая помогла ей заполнить все документы. Ира также подержала линию молодого адвоката, объяснив персоналу госпиталя, что мама не в состоянии заплатить такую внушительную многотысячную сумму.

Ситуация начала исправляться. Мамина нога шла на поправку, я уже купила маме и её подруге обратные билеты. И тут выяснилось, что маму выписывают из госпиталя, а Ольга – женщина, у которой они остановились, – категорически не хочет брать её к себе домой.

– Поймите, у меня квартира на последнем этаже, лифт туда не идёт, и надо пройти два лестничных пролёта! – говорила она мне по телефону. – Как она будет ходить по ступенькам со своей ногой?

Вскоре позвонил Вадим, мой знакомый из Минска, который в 90-е годы уехал в Израиль, оттуда в Австралию, а теперь обосновался в Нью-Джерси.

– Я знаю, что случилось с твоей мамой! – сказал он. – Я готов взять её к себе. Она может жить у нас на первом этаже. Родители жены всегда дома, твоя мама не будет чувствовать себя в одиночестве.

Пока я раздумывала, что делать, позвонила мамина сестра Вика, биолог по образованию.

– Пусть лежит в госпитале! – сказала она. – Ведь для людей с такой травмой должны быть созданы особые условия. Например, должны быть высокие стулья и специальные сиденья в ванной или душевой кабине. В больнице за ней будет соответствующий уход, а в обычном доме всякое может произойти… И тогда снова в госпиталь её не возьмут.

Дело уже шло к счастливому финалу, но вмешался ураган Сэнди. Нью-Йорк и частично штат Нью-Джерси затопило, в городе перестало работать метро, во многих домах отключили электричество. Люди грелись в кафе. Друг Вадик рассказывал мне, что они с женой, детьми и родителями жены теперь проводили все вечера вместе, а раньше каждый сидел за своим компьютером. «Мы ужинали при свечах, играли в настольные игры и очень много ели, – сказал он. – Надо было съесть все запасы, которые хранились в холодильнике».

В госпитале из пациентов мама осталась одна. И только ради неё вышли на круглосуточное дежурство врач и медсёстры.

– Что там происходит? – спрашивала она недовольно, когда я ей звонила в больницу. – У нас тут перебои с электричеством.

Взлётные полосы в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди затопило, самолёты не летали, но наш «Аэрофлот» держался до победного. Я позвонила в компанию за несколько часов до вылета – в одиннадцать, а затем в двенадцать ночи, но мамин рейс по-прежнему значился в расписании. Лишь когда я позвонила в час ночи, усталый голос сказал мне, что да, рейс Нью-Йорк – Москва всё-таки отменён, можно сдать билеты или поменять.

Неделя ушла на восстановление Нью-Йорка после урагана. Маму из госпиталя в аэропорт отвёз мой приятель Вадик. «Мы мчались одни по пустому городу!» – вспоминала она. По пустому, потому что большинство бензоколонок не работало, а цена бензина в иных местах доходила до 100 долларов за литр.

Они хотели мне их продать

Я встретила маму в Шереметьеве. На специальной коляске высокий молодой человек довез её до машины и на руках перенёс на заднее сиденье. У меня защемило сердце. Мы подъехали к дому. И тут мама выбралась из машины и – пошла, помахивая ходунками.

– Представляешь, они хотели продать мне эти ходунки за сорок долларов! – заметила она. – Я ответила «нет», и они их подарили.

А ещё маме в госпитале дали сумку, где лежали завтрак – сухой паёк, влажные салфетки, упаковка носков с «тормозами», какая-то специальная шапочка, аппарат для дыхательной гимнастики и конверт с огромными рентгеновскими снимками. И папка с документами, где на английском языке было подробно расписано, как проводилось лечение и какие лекарства давали. И рекомендации, какие таблетки принимать в течение трёх месяцев.

Но больше всего меня поразила стильная открытка, на которой было изображение больницы, где лежала мама. Внутри открытки был текст, отпечатанный типографским способом: «Мы счастливы, что вы были пациентом нашего госпиталя!» И под этими словами стояло несколько подписей, написанных от руки разными чернилами, – имена тех, кто в течение долгих дней ухаживал за моей мамой.

Наталия ГРИГОРЬЕВА
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №31, август 2014 года