Летом 1972 года мне, 19-летнему студенту-второкурснику судомеханического факультета, предстояло пройти морскую плавательную практику. Деканат дал карт-бланш: устраивайтесь мотористами кто где сможет.
В те годы на Камчатке гремело имя капитана Армара Аршамовича Амирбекяна, Армо, как все его звали, – орденоносца, бравшего рекордные уловы рыбы. «По совместительству» он приходился мне родным дядей, был женат на маминой сестре.

Естественно, я обратился к нему за помощью, он как раз готовил свой траулер «Зутис» к сельдяной путине.

– Вови-джан, – сказал Армо, – моторист у меня уже есть, но не хватает матроса-уборщика. Я впишу тебя матросом, а там разберёмся. Выход завтра.

15 июля мы вышли в рейс в Охотоморскую экспедицию на лов сельди. Я поселился в тесном кормовом кубрике, заняв койку на втором ярусе. Мне, конечно, всё было внове – первый раз в открытом море.

Согласно судовому расписанию, меня приставили в помощь к коку – молодому парню Вите, москвичу, случайно оказавшемуся на Камчатке в поисках длинного рубля. Поварских навыков, как мы вскоре убедились, он практически не имел, Армо взял его в последний момент из берегового резерва.

Витёк окончил художественное училище и специализировался на мозаике из шпона. Работал в основном по заказам церкви, что меня, далёкого от религии, сильно удивило. Он уверял капитана, что ему доводилось работать поваром в геологических партиях, но нам трудно было в это поверить. Был он к тому же стилягой и красиво пел песни под прихваченную в рейс гитару.

Сразу после выхода из Авачинской бухты на судне сломалась морозильная камера. Пришлось многомесячные запасы мороженой говядины в тушах порубить и засолить в бочках.

В мои обязанности входила помощь коку: чистка картошки, мытьё посуды и бачков, выдача продуктов из судовой кладовой, а также дважды в день – уборка кают комсостава и внутренних помещений судна.

21 июля прибыли в промысловый район между островами Спафарьева и Завьялова близ Тауйской губы, в которой ютится город Магадан.

Для всех членов команды, кроме капитана, были обязательны четыре часа подвахты на палубе между основными вахтами. Вот и мне, более-менее освободившись от кухонных и уборочных дел, приходилось облачаться в оранжевую робу и идти на палубу помогать «собирать урожай».

Первые выловленные селёдки были торжественно переданы на камбуз, и мы с Витьком, не шкеря, то есть прямо с потрохами, уложили их в два «этажа» в высокие противни, посолили, поперчили, добавили лавровый лист и засунули в духовку. Через час рыба плавала в противнях в собственном жире. Получилось невероятно вкусно! В дальнейшем экипаж требовал подавать такой противень к каждой трапезе, особенно к чаю.

Между тем работать становилось всё труднее. В четыре часа утра, за час до общего подъёма, мне нужно было сервировать столы для утреннего чая, сначала убрав кают-компанию после ночной вахты.

Завариваю чай, режу сыр и колбасу, хлеб, выставляю сливочное масло. Кружки, ложки, большие эмалированные миски с сахарным песком. Пока экипаж завтракает, мою коридоры. Смытая с матросских роб чешуя забивает сток воды намертво, то и дело приходится чистить вручную. Морская соль (пресной воды мало, всё мою забортной) разъедает руки. Потом нужно начистить два ведра картошки. Качество её известно, урожай-то ещё прошлогодний. Затем – работа на палубе. После обеда – мытьё посуды и уборка. Опять палуба, ужин, вечерний чай, кино.

Старпом интересуется, что будем готовить на обед. На Витька жалко смотреть. Вчера ему швыряли миски в раздаточное окно – не понравился пересоленный гуляш из плохо отмоченной солонины. Вспоминая кулинарные уроки, преподанные мне мамой, и походный опыт кашеварства, предлагаю приготовить обед. Капитан благословляет и сразу принимает решение: Витька переводят в матросы-уборщики, а я становлюсь хозяином камбуза.

Кулинарных книг на судне, естественно, не было, но мой первый опыт удался. Двадцать пять человек, работавших на износ, ели и похваливали. Теперь Витёк у меня в подмастерьях, и мы вместе пытаемся испечь хлеб. Теоретически вроде бы ничего сложного, а вот на практике… Первые спёкшиеся бруски пришлось выбросить. Опыт пришёл только с третьей выпечкой и после того, как на плавбазе удалось выменять на водку свежие жидкие пекарские дрожжи и получить пару практических уроков у тамошних пекарей.

Вечером, умаявшиеся, смотрим только что вышедший фильм «А зори здесь тихие», это единственная картина в нашей фильмотеке. В киноустановке «Украина» потрескивает старая 16-миллиметровая плёнка. Хорошо!

Ночная вахта достала. Еле выкроенные три-четыре часа ежедневного сна постоянно прерываются просьбами принести из кладовки колбасы, сыра или сливочного масла. В итоге вбиваю гвоздь в переборку кают-кампании и вешаю там ключ: «Жрите, черти ненасытные!»

Лето выдалось жаркое. Кто-то из палубной команды попросил приготовить для них квас. Да не вопрос! Насушил сухарей – благо было из чего, хлеб у меня по неопытности получался всё же не ахти какой, попросил боцмана закрепить в кают-компании двухсотлитровую бочку. Вставил в неё полиэтиленовый вкладыш, налил кипячёной воды, добавил сухари, сахар, дрожжи и за суетой текущих дел забыл о квасе. Через несколько дней замечаю в окошко камбуза, что матросы зачастили к бочке и пьют сразу по нескольку кружек. Хорошо, думаю. Но тут подходит капитан и спрашивает:
– Кок, почему команда пьяная?

Пробую пойло из бочки и понимаю, что при постоянной качке квас стремительно, как в стиральной машинке, превратился в крепчайшую брагу. А может быть, я дрожжей и сахара переложил.

– Немедленно за борт! – приказал капитан. Но тут навалился шторм, и недостаточно прочно закреплённая бочка сама вылила своё содержимое на пол. А по периметру кают-компании, в скамьях, хранилось штук сорок бобин с 16-миллиметровыми фильмами из обменного фонда фильмобазы, за которые был внесён немалый залог. Липкая жижа испортила их все! Долго рыбаки вспоминали недобрым крепким словом этот «квас», когда из зарплаты по итогам рейса у них вычитали стоимость испорченных фильмов.

Мастерство и опыт росли. Нареканий по качеству пищи почти не было, кроме одного раза, когда Армо, увидев, что я готовлю из отмоченной солонины фарш для котлет, посоветовал:
– Добавь соды, будут пышнее.

Из-за его армянского акцента я расслышал «добавь соли», что и выполнил беспрекословно. Естественно, пересоленные котлеты полетели за борт.

На флоте принято есть супы и борщи не только в обед, но и вечером. Поэтому первое я готовил в четырёхведёрном котле. Ещё вечно надоедал старпом с постоянными просьбами поджарить лично ему картошечки.

Досаждали шторма. Казалось, никто из команды, кроме меня, морской болезнью не страдал, и даже при самой жестокой качке все приходили на камбуз по расписанию. Чтобы миски не катались по столам, их приходилось застилать мокрыми простынями.

Второму помощнику капитана как-то удалось на транспорте, пришедшем в Охотоморскую экспедицию из Вьетнама, купить большую партию свежих помидоров и огурцов в пять раз дешевле, чем они тогда стоили в Петропавловске. Каждому выдали по два ящика овощей, и народ повалил на камбуз делать себе салаты. О майонезе тогда и не слышали, а вот растительное масло и уксус текли рекой.

По возвращении в Петропавловск несколько месяцев у меня был какой-то бзик: вместо обыкновенных кухонных ножей я купил полуметровые секачи, как на судне, пытался печь хлеб в маленькой духовке, извёл семью сухим молоком и яичным порошком. А по ночам меня качало Охотское море.

На полученные за рейс огромные по тем временам деньги (40 моих месячных стипендий) мы с женой приоделись, обставили жильё, а на остатки слетали на зимние каникулы в Москву.

Отчёт о механической практике я всё-таки успешно защитил, хотя спускаться в машинное отделение судна мне довелось всего несколько раз за рейс.