Мы с Ильхамом знакомы уже четверть века: в конце 80-х он, когда бывал в Москве в командировках, иногда по нескольку месяцев, снимал комнату у моей тёти. Мы, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, сразу нашли общий язык – то я тренировал его в шахматах, то он на тётином ковре демонстрировал мне всякие приёмы самбо, по которому был кандидатом в мастера спорта.

Профессия Ильхама – инженер-электронщик. Однажды мне кто-то из наших общих знакомых рассказал вот что. Когда ещё не было настольных компьютеров, а вычислительные машины, по мощности равные среднему современному телефону, занимали в научных институтах и крупных конструкторских бюро не одну комнату, Ильхам изобрёл компьютерную «мышку». Просто потому, что она ему была нужна для удобства построения каких-то кривых. Изобрёл и изобрёл, патентовать ему даже в голову не пришло – такое было время, такие были люди. И хотя мышка эта, по рассказам, была раз в пять больше нынешних, по-моему, это всё равно круто.

Крушение СССР Ильхам воспринял как-то очень по-особенному. Прожив к тому времени в браке лет двенадцать, он вдруг в течение года после августовского путча как минимум трижды развёлся и женился, словно это советская власть ограничивала его неукротимую матримониальную активность. Но последняя жена, робкая маленькая женщина с тихим, словно задушенным, голоском, крепко прибрала к рукам этого чернобородого орла и вскоре родила ему сына. Я видел и сына, и жену только однажды, когда Ильхам привез их из своего Новосибирска на обследование в московскую клинику и они все вместе снова жили некоторое время у тёти. Вроде ничего серьёзного у малыша тогда не нашли.

Потом, вслед за вспышкой семейной активности, у Ильхама что-то перемкнуло на тему религии. Он, воспитанный в духе советского атеизма, подкреплявшегося материалистическим инженерным образованием, вдруг твёрдо решил, что верит в Бога. А вот конфессию он выбирал. Практически как князь Владимир в Херсонесе. Ходил по церквам, мечетям, костёлам и синагогам, сравнивал священные тексты, молитвы, традиции. Мы с тётей думали, что он естественным образом остановится на исламе – всё-таки если не родители, то деды его были мусульманами. Но тут жена, стопроцентная азербайджанка, как и Ильхам, вдруг неожиданно решительно заявила почему-то – только православие. Видимо, это и предопределило выбор, Ильхам опять-таки пошёл по стопам киевского князя. Как все новички, он был радикален в своей религиозности и буквально каждый чих рассматривал с точки зрения Евангелия.

Потом были трудные годы. КБ, где работал Ильхам, закрылось, не стало и командировок в Москву. Мы больше не виделись, но непременно созванивались несколько раз в год – на дни рождения и почему-то, так уж повелось, на День космонавтики. По разговорам этим мне было ясно, что живётся Ильхаму тяжело. Когда он рассказывал о том, чем приходится заниматься ради заработка в частных компаниях, становилось грустно: использовать таких специалистов, как он, для подобной ерунды – всё равно что колоть орехи микроскопом.

Но была в нём ещё и другая грусть. На вопросы о сыне он всегда отвечал очень неохотно и неопределённо. Настолько, что вежливее уже казалось не спрашивать вовсе. Ни я, ни тётя не могли этого никак объяснить. Постепенно, когда его сын Ашир был уже подростком, Ильхам стал немного откровеннее. Оказалось, он разочарован тем, что сын не так религиозен, как они с женой, что заповеди для него не абсолют и тому подобное. Я был удивлён. Напомнил, что сам он прожил до крещения три с лишним десятка лет и, в общем, не был пропащим человеком, хотя и образцом смирения его тоже вряд ли можно было назвать – однажды получил год условно за драку, когда его «черножопым» обозвали. Сказал, что, в конце концов, мальчик ходит в современную школу, смотрит современное телевидение, поэтому неудивительно, что он не особо ортодоксален. Я спрашивал: человек-то он добрый, хороший? Тут Ильхам обычно снова замыкался.

А потом, когда Аширу исполнилось 15, отец отправил его посмотреть Москву. Естественно, что роль Вергилия, водящего этого подростка по кругам «столичного ада», выпала мне. Перед этим Ильхам несколько раз разговаривал со мной по телефону в том духе, что ему очень неловко обременять меня заботой о своём сыне. Просил отнестись к нему снисходительно и тому подобное. Он не сказал ничего конкретного, но был так настойчив в этих извинениях, что у нас с тётей сложилось твёрдое впечатление, что мальчик умственно отсталый и Ильхам просто стесняется сказать об этом прямо.

И вот Ашир приехал. Я встретил его в аэропорту и сразу узнал – те же, отцовские резкие черты лица. Только Ильхам был невысокий и крепкий, почти квадратный, а Ашир – высоченный и хрупкий, как девушка. Я водил его по Москве, показывал всё, что только можно охватить за три дня. Парень оказался очень вежливый, понятливый, любознательный. Был пост, и я про себя отметил, что он, несмотря на отсутствие строгого родительского ока, его соблюдает – ничуть при этом не обременяя меня своими запросами. В Пушкинском и Третьяковке я заметил, что в живописи он не разбирается совершенно, но большинство библейских и исторических сюжетов, запечатлённых на картинах, ему отлично известны.

Через три дня я посадил порядком уставшего от долгой ходьбы парня в самолёт, а уже на следующий день мне позвонил Ильхам и очень благодарил за оказанный приём. Но между благодарностями подтекстом звучал вопрос: «Ну, как он тебе?» Я совершенно искренне от души похвалил Ашира, ненавязчиво попытался объяснить, что он не такой, как отец, – жёсткий, яркий, решительный, подчёркнуто мужественный, что у него совсем другой характер, темперамент, склад ума. Но другой – не значит хуже. Сказал, что нам с тётей непонятно, за что вообще он наезжает на сына.

Ильхам слушал это с явным удовольствием, но убедил я его всё-таки не вполне. Во всяком случае, разговор он закончил ворчанием: не знает, сможет ли Ашир окончить школу, ведь он, прости господи, дурачок. Зная прямоту Ильхама, не сомневаюсь, что для Ашира это мнение отца не было тайной.

А потом, ещё через год, Ильхам позвонил и радостным голосом сообщил, что за сыном приходили из прокуратуры и министерства обороны, потому что он со своего домашнего компьютера ради упражнения взломал какой-то засекреченный и суперзащищённый военный сервер. Я изумился не столько самому факту, сколько отцовской радости. А потом понял: очень серьёзные люди восприняли его «дурачка» абсолютно всерьёз. Видимо, этого авторитетного доказательства полноценности сына отцу почему-то все эти годы не хватало. Для меня так и осталось загадкой – почему?

От моего естественного беспокойства, не посадят ли парня, Ильхам отмахнулся, как от мухи. Теперь он мог себе это позволить: ведь почувствовал себя отцом настоящего, умного, умелого, самостоятельного, сильного сына, с которым ничего плохого случиться не может. Который способен сделать то, чего его отец сделать не смог бы!

Кстати, ничего плохого действительно не случилось – военные, впечатлённые хакерскими талантами парня, сняли с него все обвинения в обмен на обязательство после срочной службы отучиться в специализированном вузе и несколько лет отработать на министерство обороны.

В этом году его призвали, недавно Ильхам прислал фотографии с присяги: тощий длинный очкарик с орлиным носом неловко стискивает «калашников». Стрелять Аширу в армии не придётся, весь положенный год он проведёт, совершенствуя компьютерные навыки на благо обороны страны. Отец счастлив и о сыне теперь говорит много и охотно.

А я думаю: неужели для этого непременно надо было взломать военный сервер?