Как я сыграла в ящик |
18.11.2011 00:34 |
А хотите, я раскрою вам один страшный и ужасный секрет – как распиливают женщин. У меня в этом смысле большой опыт.
Нет, сама лично я никого не распиливала. Пилили меня. Ровно пополам: верхняя часть туловища с головой в одном ящике, нижняя с ногами – в другом.
Знаете такой бородатый цирковой номер? Фокусник опускает в длинный чёрный ящик живую и, главное, целую барышню-ассистентку, потом берёт пилу и вжих-вжих-вжих… Когда я согласилась на этот эксперимент, мне было весело и интересно. Ах, если бы я только знала заранее, что мне предстоит пережить, то скорее согласилась бы, чтобы меня распилили по-настоящему, поверьте, мои мучения были бы короче! Но нам не дано предугадать… Итак, я подписала договор о своём участии в рекламном ролике одного слабоалкогольного напитка. Главный герой этого рекламного сериала в исполнении тогда ещё малоизвестного, а ныне любимого всеми артиста постоянно дул пиво и вечно опаздывал на своё рабочее место. Некоторая странность рекламного сериала заключалась в том, что у главного героя каждый раз было новое место работы: то он был шахтёром, то космонавтом, то Дедом Морозом… Хотя если рассудить трезво, то получается вполне логично, ведь его отовсюду гнали за пьянство. В моём случае герой был факиром. Я – его ассистенткой, которую он распилил на представлении, а собрать заново не удосужился, потому что спешил, как обычно, к собутыльникам. Вернувшись несколькими часами позже, герой заставал мою героиню в разобранном и очень свирепом состоянии. Нижняя её часть, нервно подёргивающая ножкой, была в одном углу гримёрной, а верхняя яростно скребла кроваво-красными когтями по чёрному ящику и кроваво-красными губами шипела сакраментальный вопрос: – Ты где был? – Пиво пил… – с детской непосредственностью признавался факир. Безусловно, мне было страшно любопытно, как же меня станут делить пополам. Обратиться с этим вопросом непосредственно к факиру, роль которого исполнял знаменитый «толстяк», я не могла – все его сцены отсняли днём раньше. Пока на площадке ставили свет и решали постановочные вопросы, помощник режиссёра подвёл ко мне крохотную вьетнамку и весело представил её: – Знакомьтесь, это Нго Ха, ваши, так сказать, ноги! – Очень приятно, – как можно бодрее ответила я своим, так сказать, ногам. – А я – ваша, ха-ха, голова! По счастью, мой каламбур никто, кроме меня, не понял. Однако ноги и в самом деле были просто обхохочешься. Нет, я и сама не являюсь обладательницей модельной длины, но в данном случае милая вьетнамка с говорящей фамилией едва доставала мне до плеча, и чисто пропорционально мой верх и её низ в целом не доставляли удовольствия нам обеим. Хотя в моей жизни случалось и не такое, как-то мне предлагали сыграть в детской сказке женскую половину Тянитолкая. Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним: как же повезло Нго Ха и как не повезло мне, я поняла спустя час, когда нас обеих замуровали в ящики. Со стороны мы напоминали две бандероли, запечатанные пьяным почтальоном. Правда, крохотная вьетнамка уютно устроилась на подушечке внутри своего ящика, просунув наружу в специальные отверстия обе ножки. Меня же упаковали, сложив пополам и оставив на свободе только руки и голову. Мои настоящие ноги, сплетя по-турецки, прижали к груди, закрыли фанерой, которую для верности закрепили четырьмя болтами с помощью шуруповёрта. Вероятно, в настоящих цирковых номерах такого плана использовали женщину-каучук, да и лежать ей в этом положении приходилось всего-то нескольких минут, пока длился номер. Мне же предстояло провести в столь унизительно-мучительном положении весь съёмочный день. Кроме моментально затёкших ног, я обнаружила ещё одно неудобство: шея отказывалась держать голову на весу дольше двух минут. Тогда к голове решили приставить человека, который поддерживал бы её между дублями. Но поскольку проблем с моей головой никто не предвидел заранее, то и абсолютно свободных членов группы для этих целей не оказалось, у всех были свои профессиональные обязанности. Поэтому голову в свободную минутку поддерживал кто попало, от помрежа до проходящего мимо монтировщика с другого проекта. Иногда в суете про мою голову и вовсе забывали, и она болталась сама по себе, безвольно и жалко. Теряя голос от нечеловеческого напряжения в мышцах шеи, я обессиленно шептала в сто первый раз: «Ты где был?» Но режиссёру всё не нравилось: «Жёстче! – требовал он. – А теперь хищно! Попробуйте сексуальные нотки, вы же женщина-вамп! Мягче! Тише! Громче! Я не слышу, что вы там бормочете!!!» По закону подлости, всегда очень хочется почесаться, когда такой возможности нет. И у меня вдруг зачесалось всё, что находилось внутри ящика, но доступа к телу не было и я беспомощно скребла накладными ногтями по стенкам своей пыточной, отчего ногти стали отклеиваться и разлетаться веером. Рассерженная гримёрша пошепталась с реквизитором, и они приклеили эти пластмассовые когти-нашлёпки к моим тонюсеньким ноготочкам суперклеем «Момент». Я вяло сопротивлялась. Но чем я могла напугать их в моём положении? Я была не в состоянии даже отплёвываться, потому что монтировщик повернул мою голову в противоположную от мучительниц сторону. Со мной могли делать всё что угодно: подрисовать усы, играть на мне в домино или крестики-нолики, использовать как барную стойку. Что воля, что неволя – всё равно… Но стоп! – на какой-то миг я очнулась – мимо со стаканом чая прошла крохотная Нго Ха. – Почему она на свободе? Почему ходит? Как она выбралась? – зашептала я изумлённо стоявшему рядом администратору. – Переставляют кадр, будут снимать ваш крупный план, а её выпустили поразмяться, – объяснил администратор, попивая чай. – А когда будут снимать её крупный план, меня выпустят поразмяться? – с надеждой спросила я. – А её план уже отсняли, но вы в это время заснули и мы решили вас не тревожить, – спокойно ответил администратор. – Что-то не припомню, чтобы спала! – задохнулась я возмущением. – Может быть, просто потеряла сознание? – Не волнуйтесь так, – ко мне подошла гримёрша и принялась исступлённо тыкать кисточкой в мои губы. – Быстренько отснимем крупняк, объявят обед и вас вытащат. Когда же объявили обед, вся группа наперегонки бросилась к коробкам с кинокормом. – Выпустите меня, наконец! – я отчаянно царапала ящик. – Поверьте, мы делаем всё возможное, – давясь от смущения пловом, клялся администратор, – но декоратор куда-то запропастился вместе с шуруповёртом. Хотите, я вас пока покормлю с руки? Минут через двадцать нашёлся декоратор. – Ты где был?! – накинулся на него администратор. – Шуруповёрт искал, – виновато признался декоратор. – Нашёл? – Я принёс монтировку! – Нет, так дело не пойдёт, – администратор нахмурился. – Если мы её вскроем монтировкой, то без шуруповёрта обратно уже не закроем. Послушайте! – бодренько обратился он ко мне. – Ну что мы с вами будем мелочиться? До конца обеда каких-то десять минут. Давайте уже мужественно отснимем несколько средних планов и отправим вас домой! – Отправите как? Бандеролью? – спросила я гневно. – Потому что ходить, по-видимому, я уже не смогу. Администратор жизнерадостно заржал моей отнюдь не весёлой шутке. Но внезапно на помощь ко мне пришла бухгалтерия. – Это что же вы такое творите с артисткой? – вмешалась в общий цинизм эта святая женщина. – Это что ж за отношение такое к человеку бесчеловечное, когда ни пожрать, прости господи, ни… Вы в туалет-то хотите? – склонилась она ко мне сочувственно. Я залилась краской смущения и тихо сказала «да». – Актриса хочет в туалет! – закричала бухгалтерша на весь павильон. – Срочно несите шуруповёрт! – и торопливо зашептала мне в самое ушко: – Надеюсь, паспорт у вас с собой? – А у вас что, в туалет только по паспорту пускают? – испугалась я. Бухгалтерша небрежно отмахнулась, тема туалета волновала её в последнюю очередь. – Договорчик мы с вами неверно заполнили, – шептала она вкрадчиво. – Мне ведомости надо сдать кровь из носу. Вылезайте, и по-скоренькому всё перепишем. Однако по-скоренькому не получилось – хотя шуруповёрт и отыскался нежданно-негаданно, но меня ведь ещё надо было вытащить! Два сильных джентльмена в синих рабочих комбинезонах осторожно достали меня из ящика и уложили на маты. Ноги мне какое-то время пытались разогнуть, потом плюнули на это дело – всё равно скоро придётся их снова складывать. Но больше всех была раздосадована бухгалтерша: «Что же вы, дорогуша, голову-то мне морочили?!» – сердилась она, собственноручно заполняя все документы. Оказалось, что вызволяла меня на свет она совершенно напрасно – ничего заполнять и даже подписывать я была не способна. Накладные ногти мои были столь длинны, что я не могла удержать шариковую ручку, даже зажав её в кулаке – ногти не позволяли пальцам сомкнуться. А впрочем, если бы я её и зажала, что с того? Писать кулаком я всё равно не умела. Отцокали торопливые каблучки Нго Ха, стихли споры техников с монтировщиками, жужжание шуруповёрта и лязганье собранной аппаратуры, разобрали длинные свадебные столы с закуской и коньячком, за которыми заказчики с продюсерами весело руководили процессом съёмок, укатил на своём авто режиссёр, развеялась в пространстве администрация, словно её и не было вовсе. В опустевшем гулком павильоне монотонно ворчала уборщица, ругая кино, телевидение и рекламу вместе взятые за то, что мусорят, мусорят и мусорят. И только я всё сидела над мисочкой с подозрительно-вонючей жидкостью, отмачивая в ней свои многострадальные ногти. За жидкость эту ядрёную гримёр мне клятвенно поручилась, собрав свой чудо-чемоданчик и слиняв к метро. И ведь действительно, пальцы мои покраснели, кожу нещадно щипало, казалось, ещё немного и она слезет с рук парой перчаток, и только когти эти проклятые по-прежнему сидели намертво и не думали отклеиваться. – Ну чё, горемышная, никак? – вздохнула над моим ухом уборщица, поигрывая большими хозяйственными ножницами. – Давай уж, я тебе маникюрчик сделаю, а то ведь и жетон в метро не засунешь, и добрых людей распугаешь… С оттяпанными секатором ногтями, зато на своих двоих я радостно брела вечерней Москвой. Возможно, походка моя, слегка в полуприседи, была не вполне элегантна, а чересчур закинутая назад голова наводила прохожих на странные мысли, зато я видела звёзды, на которые давно не обращала внимания, мне подмигивали из космоса далёкие спутники, и главное – я была, наконец, свободна, совершенно свободна! Наталия СТАРЫХ |