Маша Кукушкина, то есть мама, не ест ничего жирного, не ест мяса, не ест копчёного, маринованного и солёного. Маша работает инструктором в фитнес-клубе.

Она пьёт ровно два литра воды в день.

Раз в год устраивает себе гречневую диету. Десять дней по стакану гречки. Четыре порции на день. На четвёртый день к каждой порции гречки добавляются четверть луковицы и четверть морковки. Час до гречки – не пить, после – тоже. Кошмар.

Один раз я поддался на Машину пропаганду и устроил себе гречневую декаду. Дальше всё было банально.

На третий день мне стали сниться стихи Некрасова. «Доля ты! – русская долюшка женская». «Назови мне такую обитель». «Только не сжата полоска одна». Во сне щемило сердце. Раньше я как-то совсем не любил Некрасова. А тут вдруг проникся.

На пятый день ангеловидная девушка в перламутровых дредах уступила мне место в трамвае, с состраданием заглянув в мои угасающие глаза. О, это сероглазое милосердие! Никогда его не забуду!

На седьмой – пронзительная тоска опалила мою душу. Я зачем-то включил телевизор. Там, разумеется, шла передача про еду. Толстый счастливый мужчина с ясными глазами младенца, сидящего на горшке, жарил свинью в вишнёвом маринаде. Я малодушно переключил канал.

Реклама. Семья за столом. Двое счастливых детишек, братик и сестричка, жрут куриные ножки. У мамы на лице – выражение Сикстинской Мадонны. У папы – недельная небритость Ясира Арафата. Щёлк.

Фильм из лихих девяностых. Братва на кладбище. Скорбные загривки, похожие на ляжки. Бритые затылки типа коленок, закономерно вытекающие из ляжек. Хоронят братана Чумку, которого застрелили в ресторане. В общем, тоже в тему… Щёлк.

Григорий Лепс в очках кота Базилио желудочным визгливым басом: «Рюмкя водки на столе!..» Блин! Щёлк.

Новости. Про ответные санкции. Весёлый упитанный трёхподбородочный эксперт: «Теперь насчёт сыров…» Щёлк.

Женя целуется с Надей. Почему-то вспомнилось булгаковское: «Не целуйтесь, а то меня тошнит». Щёлк.

Реклама «Мезима». Щёлк.

Мультик. Лиса, неуловимо смахивающая на Путина, Колобку (чисто Меркель!): «Колобок, колобок, я тебя съем».

Я выключаю телевизор.

Удивительно, я бы сказал, как-то параноидально устроен мир. Колобок, Чумка, Лепс, Женя с Надей – всё про одно и то же. Про меня на гречневой диете.

На девятый день я перечитал «Гамлета». «Ту би ор нот ту би» – это тоже было в моём измождённом гречкой менталитете про гречку с луком в контексте меня.

Десятый день был ужасен. Но он кончился. Потому что всему в этом мире наступает конец. Извините за философский нудёж.

Характер я выдержал, но больше к диете не возвращался никогда.

Машин муж, Егор Кукушкин, и гречневая диета – это антонимы. Он ест всё, особенно любит жирное, жареное, солёное и острое. Если Маша готовит что-нибудь диетическое, а она всегда готовит что-нибудь диетическое, вроде варёного риса, то у Егора всегда есть «МЧС». Так он называет кетчуп. Машу он зовет «Греча». Иногда – «Пароварка». А Греча зовет Егора Всеядным Вредителем.

Дело в том, что Егор когда-то окончил биофак. Профессия – энтомолог. Потом Егор, в эпоху Чумки, был вынужден бросить энтомологию. Беспозвоночные членистоногие денег не давали.

По иронии судьбы первой работой, которую предложили Егору, оказалась травля тараканов. Тараканов в 90-е было почему-то очень много. Я сам это хорошо помню. Особенно в дефолт. У меня этот самый дефолт твёрдо ассоциируется с тараканами. В моей квартире их было страшное количество. Их травишь – а они опять идут. Тихие такие, но настойчивые. По стояку санузла. Я к тараканам отношусь нормально. Жена увидит – визжит, как Лепс. А я ничего. Правильно сказал Сергей Довлатов: в тараканах есть изящество гоночного автомобиля. И на самом-то деле: почему они – «вредители»? Чем вреден таракан? Тем, что усами шевелит?

Егор гневно отказался травить насекомых. Хотя деньги ему предлагали вполне приличные.

Дело в том, что Егор защищал диплом на тему «Специфика полового диморфизма Gromphadorhina portentosa семейства Blaberidae в условиях неволи». Я из этого названия понимаю только то, что у кого-то что-то меняется – надо думать, ухудшается, в половом отношении в условиях неволи. Ну, типа как у нас – до женитьбы и после. Или в нормальной жизни – и во время гречневой диеты. Это я знаю по себе.

На самом же деле, как мне объяснил энтомолог Кукушкин, его диплом был про так называемых шипящих мадагаскарских тараканов. Таракан – это, как записано в словаре у С. Ожегова, «прямокрылое всеядное насекомое, вредитель в хозяйстве». Вот Маша и называла Егора Всеядным Вредителем.

Мадагаскарцы – это вам не наши плебейские прусаки. Они десять сантиметров длиной, шипят, свистят, живут до пяти лет. Серьёзные ребята. Но добрые и безобидные. Похожи на жуков.

На биофаке Егор разводил мадагаскарцев в террариуме. Сначала у него было только две особи. Мальчик Юра, в честь Юры Шатунова, и девочка Жанна, в честь Жанны Агузаровой. Юра был, как и полагается мальчику, меньше Жанны. Он больше шипел, а Жанна больше свистела. А жрали оба они очень много и всё подряд. Пожрут – пошипят, пожрут – посвистят. Полиняют – пожрут, пожрут – пошипят. Очень содержательная жизнь. И никаких диет. В целом же оба они были очень певучие.

Через пару месяцев Жанна и Юра досвистелись до беременности Жанны. И в террариуме появилось двадцать шесть таракашек. Их называют почему-то нимфами. Наверное, потому что они совсем белые и с чёрными глазками.
Сначала у Егора появилась утопическая идея каждого как-нибудь назвать. Но это было нереально. И тогда Марфа Бульварова, сокурсница Егора, писавшая диплом на тему «Специфика анабиоза опарышей при низких температурах», сказала:
– Жорж, назови их всех Бакинцами.
– Почему же Бакинцами, Мартэль?
– Ты плохо знаешь историю, Жорж.
– Я не историк, я энтомолог. И всё же, Мартэль, почему Бакинцами?
– В честь двадцати шести бакинских комиссаров, Жорж.
– Но они плохо кончили.
– Ты думаешь, твои свистуны кончат лучше? Ты защитишь свой диплом, Жорж, и всех твоих шептунов отдадут Максу Фигину с четвёртого курса.
– Максу? Почему же Максу, Мартэль?
– Потому что Макс будет писать диплом на тему «Специфика поведения южнорусского тарантула в условиях засушливой степи».
– И что из этого, Мартэль? Причём здесь засушливая степь? К тому же у Макса есть своя специфика по сравнению с тарантулами.
– Какая, Жорж?
– Насколько я знаю, Макс почти никогда не просыхает. Я думаю, можно было бы даже написать диплом на тему «Специфика работы над дипломной работой Макса Фигина в условиях перманентного запоя».
– Ему напишет диплом жена.
– Варя Чумейко? Но она же сама пишет диплом на тему «Специфика конституции навозной мухи в условиях южной тундры».
– Варя напишет диплом Максу, Жорж, уверяю тебя. А дальше… Никому, Жорж, неизвестно, что будет дальше…
– И всё же, возвращаясь к Бакинцам…
– Как ты думаешь, тарантулы кушают?
– О да, Мартэль… И что же?
– О, как ты недогадлив, Жорж!..
– О боже! – Егор схватился за голову.

Так, кстати, оно и случилось. Егор защитил диплом на «отлично». К этому времени в его террариуме было уже сто двенадцать мадагаскарских тараканов. Из них восемьдесят четыре – безымянные.

После вручения дипломов и распития спирта «Рояль» Егор в чувствах зашёл проститься со своими питомцами. Они приветливо засвистели и зашипели своему хозяину. В углу террариума печально сидели самые крупные мадагаскарцы, патриархи террариума – Юра и Жанна. Они прощально пошевелили усиками-антеннами. На глаза Егора навернулись слёзы.

Через два месяца Юру и Жанну, а заодно и ещё пару десятков подопытных Егора Кукушкина съели тарантулы Макса – Хмурый, Пистолет, Манька-Облигация и Ханума.

Варя Чумейко написала диплом мужу. И он защитил его на «хорошо». А Варя ушла в декрет. Из которого так на биофак и не вернулась. И осталась без диплома. А Макс зашился, ушёл от Вари, оставив Варю с его собственным сыном, и женился на Марфе Бульваровой. Такова жизнь со всеми её «спецификами». Все мы в чём-то тараканы, в чём-то – тарантулы.

Но моя вставная ретроновелла затянулась. Возвращаюсь к Кукушкиным.

В девяностые Егор нашёл работу в автосалоне. Потом они встретились с Машей. Поженились. В двухтысячных у них родилась дочь Анастасия, по-семейному – Стасик.

Относительно еды Стасик занимает не очень честную, прямо скажем, двурушническую позицию. С мамой она вдохновенно обсуждает диеты, ест, постанывая от удовольствия, варёную морковку и так далее. Но с папой втайне трескает уличную шаурму и пьёт фанту. Очень уважает бутерброд с колбасой и кетчупом. Стасик, если не считать колбасное двурушничество, – девочка хорошая. Учится неплохо. Любит животных. Но дома у Кукушкиных животных нет, потому что мама против. Категорически! К тому же у неё аллергия на шерсть. А это железное алиби.

И вот однажды в выходные Егор сидел за компьютером и вдруг крикнул:
– О!
– Что, пап? – спросила Стасик.
– Гляди! «Выставка-продажа насекомых»!
– Где?
– На ВВЦ.
– Ух ты! Пошли, пап!
– Пошли, Стасик.
– Мам, а ты пойдёшь?
– Ещё чего… Что я, мух с комарами не видела?
– Там не только мухи, мам. Там красивые бабочки, жучки…
– Ага… Вредители всякие всеядные… Нет, я эту гадость смотреть не буду. К тому же у меня сегодня последний день диеты. Сил нету.
– Греч, пошли, – сказал Егор. – Там интересно. Чего ты как мать из «Простоквашина»?..
– Не пойду.
– Мамулечка, пошли!
– Нет, сказала. Идите сами к своим червякам.
– Червяк, Греча, это не насекомое.
– А что же это? Парнокопытное млекопитающее?
– Червяк, Греча, это бескостное, подтип первичноротых.
– Каких?
– Первичноротых.
– О господи!.. Ну и словечко…
– Прикольно, – закончила диалог Стасик.

Папа и дочка собрались и поехали на ВВЦ. По дороге поели вредной шаурмы, мороженого, хрустящей картошки. Попили того, чем заборы красят. В общем, поиграли во всеядных вредителей.

На выставке-продаже было действительно очень интересно. Не буду мучить вас подробностями. Гуляли они часа два. И когда уже собирались уходить, в павильон занесли террариум, на котором было написано: «Gramphadorhina portentosa».

Егор засиял:
– Смотри, Стасик!..
– Ух ты, какие халясятики!.. Это такие как бы жуки, пап, да?
– Нет, Стасик. Это, – он глубоко вздохнул, – мои самые любимые животные. Мадагаскарские шипящие тараканы.
– Ух ты! Мадагаскарские! Какие огромные! Они живые и шипят!

Стасик стала рассматривать насекомых. Егор тоже. Он не видел их уже четверть века. Представить страшно. Треть жизни. Их было штук двадцать. Юры – поменьше, Жанны – побольше. Они действительно шипели и свистели.

Стасик раздула ноздри.

Это значило только одно: она что-то решила. И спорить с ней бесполезно. Характер. Вся в мать.

– Пап, давай их купим.
– А нас мама дома не убьёт?
– Маму я беру на себя, – ноздри Стасика пульсировали, как щучьи жабры. Из носа шло глухое равномерное присвистывание. – Маму я беру на себя.
– Ой, боюсь, Стасик, что…
– Маму я беру на себя, – с расстановкой повторила Стасик. – Папа, давай их купим.

В голосе Стасика звучал холодный металл смертоносного клинка.

Егор вздохнул. Ему и самому очень хотелось.

– Давай, – безнадёжный вздох.
– И стеклягу.
– Что?
– Сте-кля-гу.
– Террариум?
– Да. Тираниум. Чтоб им, халялёсикам, был родной домик. И еду. Что они едят, пап?
– Всё.
– Они вездеядные?
– Всеядные… но не вредители.
– Они кусаются?
– Нет. Ну, иногда, если их очень злить. Но не больно.
– Я их не буду злить, пап. Я их буду…

Стасик задумалась, что-то припоминая:
– Я их буду холеить.
– А! Холить и лелеять?
– Да. Я их буду холилеить.
– Хорошо. Давай купим двух тараканов: мальчика и девочку. Чтобы им было весело.
– Они будут как семья?
– Ну да…
– Как вы с мамой?
– Ну, примерно…
– А детков?
– Если всё будет хорошо, родятся и детки.
– Сколько?
– Ну… двадцать или тридцать…

Глаза Стасика метнули в папу две карих молнии счастья.

– Купай!
– Сколько стоят мадагаскарцы? – спросил Егор у продавца. У продавца лицо не покидало выражение удовлетворённого безумия.
– Полста за индивида.
– А террариумы у вас есть?
– Есть. От пятисот. Далее – в соответствии с фантазией клиента.
– Давайте за пятьсот и самку с самцом.

Егор сам выбрал двух мадагаскарцев, крепеньких, здоровых.

По дороге назад купили бананов.

Встреча с мамой была бурной. Стасик, как и обещала, взяла маму на себя. Это выражалось в том, что она обняла её за шею и не выпускала час, нашёптывая в мамино ухо обещание за обещанием. От утренней застилки постели до клятвы стать круглой отличницей.

Потихоньку всё улеглось. Стасик назвала их Муня (мальчик) и Буня (девочка). Она часами смотрела на Муню с Буней и хлопала в ладоши, когда Муня с Буней свистели и шипели. Кормила их бананами, киви, манго, клубникой и черешней. Пела им вечером колыбельную. Гладила. Рисовала Муню с Буней. На Стасиных рисунках они были похожи то на куцых броненосцев, то на ёжиков.

Мама вроде бы смирилась с тараканами. В руки их, конечно, не брала. Но когда они начинали свистеть и шипеть, даже улыбалась.

– Гляди-ка, тоже… свиристят, вредители…

Через пару месяцев произошло ужасное. А именно: Муня исчез. Просто пропал, испарился.

Стасик проснулась утром, взяла банан, подошла к террариуму, чтобы по традиции сказать тараканам «доброе утро» и угостить завтраком, и – взвизгнула. Муни не было. Буня трагически присвистнула и отвернулась от банана.

Через минуту три тревожных попы – Егора, Маши и Стасика – сканировали квартиру в поисках Муни. Тщетно. Проверено было всё – от антресолей до помойного ведра. Ноль.

В квартире Кукушкиных объявили суточный траур. Все увеселительные мероприятия в виде поедания котлет с кетчупом отменили. То и дело все продолжали судорожно искать Муню. Муни нигде не было.

Самое ужасное: Буня перестала есть. Она чахла, как лебедь. Её усики-антенны повисли, как увядший укроп. Мало того что исчез Муня, надо было спасать Буню. Но как?

На второй день вечером Егор решил найти свой диплом. Просто нахлынуло. Егор долго его искал и, наконец, нашёл в шкафу на нижней полке, вместе с зимней обувью. Он взял зелёный увесистый брусок, сдул пыль. Открыл.
И здесь из округлившегося черешка показались деловые усики-антенны. Это был Муня.

Такое бывает.

Через полгода в террариуме состоялось прибавление: двадцать четыре Весёлых Чижа. Две дюжины белоснежных нимф с чёрными глазками.

Всё это случилось несколько лет назад. А сейчас Стасик выросла и уже стала барышней.

Через два года она собирается поступать на биофак.