Золушка, та ещё штучка, загоняет Принца под башмачок – хрустальный не хрустальный, но от Гуччи. Транжирит мужнино наследство налево и направо, бьёт дорогие авто, по утрам заявляется из клуба нанюханная, а он ждёт, прощает и лечит её от зависимости.
Под конец жёнушка оборзевает настолько, что тащит в суд заявление: будто бы муж подверг её насильственным действиям сексуального характера, статья 131 УК. Обвинение было настолько сыро и тупо состряпано, что рассыпалось на первых пунктах.
Золушка не угомонилась: закрутила роман с шофёром и заказала ему Принца за 5 тысяч долларов. В последний момент шофёр струсил и сдал подружку с потрохами в полицию.
– Посмотри на меня, – с тоской сказала Вера Принцу. – Я умнее и добрее её в тысячу раз. Во мне скопилось море нежности. Я покажу тебе, как умеет любить женщина.
Вера сказала это про себя, потому что в это время сидела за судейским столом в жёсткой широкоплечей мантии. И, чтобы не компрометировать самый гуманный суд в мире, дала Золушке пять лет общего. Принц всё время сидел у клетки, не отрывая глаз от жены. Всё у него было готово, чтобы немедленно ехать в какую угодно Сибирь, лишь бы рядом.
На зоне Золушка не теряла времени: отчаянно крутила любовь с начмедом и заочно училась на юриста.

В просторном холле Дома правосудия, в глубокой, интимно подсвеченной нише посетителей встречала Фемида с завязанными глазами. Мрамор – как тающая полупрозрачная свеча. В прекрасных античных, хотя и слегка непропорциональных руках – весы с чашами и короткий карающий меч. Живописные складки хитона точно застыли на мгновение, чтобы опять ожить, встрепенуться, заструиться при ходьбе на упругих стройных ногах.
Коридор, слева туалет с кодовым замком, только для работников суда. Справа дверь, поблёскивающая толстой золотой табличкой «Президент гильдии адвокатов Земляникина Н.Е.».
В полуотворённую дверь видно, как после очередного посетителя хозяйка кабинета укладывает купюры в красное портмоне, щёлкает блестящей застёжкой красной сумки. Всё у неё дорогое, броское, из яркой натуральной кожи: папки, визитница, пальто на плечиках, кресло.
Земляникина – эффектная полная блондинка, ей идёт красный цвет. Земляникина и есть та самая Золушка. Принц спился, постарел. Она его пока терпит. Про неё говорят: «не баба, а водка с махоркой».

Земляникина выучилась благодаря благосклонности тюремного начальства и мужниным деньгам. А вот Вере надеяться было не на кого: не на мать же, продавщицу сельпо, которая робела строгой молчаливой дочери. Самой приходилось выгрызать место под солнцем.
– У вас нет желания поменять фамилию? – сочувственно сказал декан, когда группа меняла паспорта. – Вашу фамилию в некотором роде могут не понять, э-э… в вашей работе. Достаточно сменить одну букву, – подсказал он. – Скажем…
– Нет!! – возмущённо вскинулась Вера. – Умные поймут. А в угоду дуракам унижать память отца…
– Вы девушка с сильным характером. Вы многого добьётесь в жизни, – задумчиво сказал старый декан.
На выпускном при вручении диплома он (был мал ростом) привстал на кончики башмаков, обнял любимицу. Она шепнула в пушистое обезьянье ухо: «Спасибо. Вы были мне вместо отца». Сколько лет прошло с того вечера…
Вера поднялась в лифте, прошла по ковру. Толкнула дубовую дверь с золотой табличкой «Верховный судья Блат Вера Павловна».
На столе секретаршей всё приготовлено: дымится чай с лимоном, мерцает включённый ноутбук, топорщится закладками папка с материалами очередного дела на пересмотр. Наезд, причинение смерти по неосторожности, статья 105 УК.
Город в обрамлении спальных районов. Частный сектор: зелёные палисадники, узкая дорога. Фонарей нет, тротуаров тоже. Жители микрорайона терпели, помалкивали, привычные, что у государства на них никогда нет денег.
В тёплую июльскую ночь с дискотеки возвращались парни и девчата, восемь человек. Шли по обочине цепочкой, пританцовывали, подпрыгивали от молодости, болтали. Вынырнувший на скорости 150 джип вынесло на обочину. Восьмерых детей расшвыряло, как горошинки, в радиусе пятидесяти метров. Ни одного выжившего.
Земляникина своей упругой высокой грудью ринулась защищать обвиняемого. Доказывала, что молодёжь была под градусом (с дискотеки – да без градуса?). Экспертиза выявила: прозрачные, как стёклышки, хорошие, домашние ребята. Земляникина нашла свидетелей: мол, ребята сами нарушили ПДД, сунулись под колёса – следствие не подтвердило, и свидетели оказались липовые.
Районный суд дал водителю семь лет условно. Ай да Земляникина – это с восемью-то трупами! Родители погибших, оправившись от шока, подали кассацию на имя Верховного судьи Веры Павловны Блат, известной своей неподкупностью и несгибаемостью.
Вера листала дело. Неуместно нарядно поблёскивали подклеенные в дело фотографии с места трагедии. Снова и снова возвращалась к фамилии преступника. Это был декан юридического факультета, которому она сказала: «Вы мне вместо отца».

Вера вышла из лифта – золотая табличка «Только для работников суда».
– Читать не умеют, – сообщила в пространство секретарша районного судьи Ивакина.
Одышливые, насмерть перепуганные самим фактом нахождения в суде старухи продолжали топтаться у лифта. Секретарша Ивакина досадливо, по слогам процедила: «Толь-ко для су-да! Кому ещё не понятно?»
Брезгливо, на расстоянии вытянутой руки (брысь, нечисть!) очертила вокруг себя невидимый мистический круг. Старухи поняли и отступили за черту. Сквозь образовавшееся чистое пространство секретарша Ивакина прошла в лифт и уехала в одиночестве.
Коридоры всех судов заполнены такими девушками. Посетители подобострастно вскакивают: «Девушка, не подскажете?..» Головки надменно вздёрнуты, нарисованные глазки прозрачно глядят сквозь и над толпой. Судейские коридоры – как подиумы для мисс Вселенных. Тома уголовных дел перекинуты через локотки изящно и небрежно, точно норковые шубки.
Все чьи-то дочки, все обучаются заочно юриспруденции и набираются судейского опыта. Вера Павловна представила, что совсем скоро эти деревяшки будут вершить человеческие судьбы, – и дурнота подступила к горлу. Недавно устроившаяся буфетчицей деревенская деваха Валя, глядя на них, тоже подала документы в институт, «где эт самое… ну, штоб судить людей». Смех и грех.

В буфете подсел Психолог Плюс. Так Вера звала про себя детского психиатра из экспертной комиссии. Интересный мужик, умница, глаза в насмешливых, сумасшедших морщинках. Волосы, спадающие на плечи чеканной тяжёлой серебряной чернью.
– Единственная столовая в городе, после которой не бунтует моя изжога, – поделился Психолог Плюс. – Мой гастрит – тоже своего рода эксперт.
После обеда предложил:
– Госпожа судья! Как врач советую после обеда совершить моцион в вашем судейском садике. Очень способствует пищеварению.
– Единственный садик в городе, после которого не бунтует ваш эксперт хронический бронхит, – усмехнулась Вера. Она поняла, что Психолог Плюс хочет сообщить нечто, не предназначенное для чужого уха.
Под скамейкой ноги уютно погрузились в одеяло из сухих, невесомых, звонко шуршащих листьев. Из щёлкнувшего портфеля была извлечена и легла на Верины колени распечатка.
– Результаты повторной экспертизы по делу дантиста Носкова. Наш Серый Кардинал (так он звал судью Таисию Прокофьевну) доверился заключению вчерашней практикантки. Первый же тест развалил первое заключение всухую. Вера Павловна, советую быть предельно осторожной. Вы недооцениваете Таисию Прокофьевну. Она мстительна, её тактика – работать на опережение. Зять и муж у неё – не последние люди в Системе. Пошатнут чей угодно стул.
Прощаясь, Психолог Плюс чуть крепче сжал Верину ладонь, чуть дольше не отвёл взгляд.
– Служебный роман? – предложил его твёрдый грустно-насмешливый взгляд.
– Конец карьеры? – закончили смеющиеся Верины глаза. Она крепко, товарищески тряхнула его ладонь и поспешила в здание.

Дело Носкова, статья 132 УК. Сексуальное преступление в отношении лиц, находящихся в беспомощном состоянии.
Жила семья: мама, две маленькие дочки трёх и пяти лет, и их отчим, дантист Носков, второй муж. Первый ушёл, не выдержал взбалмошности жены. Носков привязался к удочерённым малышкам. Но и его допекло, подал на развод. Жена, пообщавшись с адвокатом Земляникиной, обвинила мужа в педофилии. Девушка из судмедэкспертизы подтвердила факт многолетнего насилия отчимом над детьми: «Вас папа обнимал, целовал?» – «Тя-а…» – «В ванне спинку, попку намыливал?» – «Тя-а…» и т. д.
Медицинская экспертиза действительно обнаружила следы вторжения в нежное детское лоно. Старейшая судья Таисия Прокофьевна, пылая от гнева, приговорила похотливого самца к семнадцати годам колонии строго режима и конфискации имущества в пользу истицы.
Вера Павловна видела дантиста, когда его по коридору вёл конвой. Лицо у того было буквально вывернуто наизнанку от нечеловеческого, животного ужаса. Глаза вытаращены за интеллигентными дальнозоркими очками. Вот что может сделать из человека месяц нахождения в камере СИЗО, где с ним каждую ночь поступали, как по зэковскому кодексу чести положено поступать с насильниками маленьких детей. Впереди – он уже подсчитал – семь тысяч двести пять таких ночей. Количество добровольных ночных палачей придётся помножить на количество шконок в бараке…
Друзья Носкова подали на кассацию. Как раз из отпуска вернулся Психолог Плюс. И на первом же простом, примитивном тестировании, в первые же пятнадцать минут выяснил: изнасилования не было. Не было изнасилования. Были девочки, часто оставляемы дома одни (папа на работе, мама клубилась в клубах и бутиках). Девчушки часто играли «в больницу», с въедливой пытливостью исследуя особенности девчоночьей физиологии, в том числе при помощи подручных игрушек. Такое у безнадзорных малышей – сплошь и рядом.

Трудно представить, что огромная, неколебимая, как скала, внушающая ужас рецидивистам Таисия Прокофьевна под жёсткой величавой мантией носила уютную вязаную кофту. Она обвязала многочисленных внучат и половину судейского состава. Если бы существовало звание «Заслуженная вязальщица России», оно, без сомнения, принадлежало бы Таисии Прокофьевне.
Через месяц ей на пенсию. В актовом зале Дома правосудия пройдут торжественные проводы. Из Москвы прибудет Большое Официальное Лицо, которое прикрепит орден к огромным каменным грудям Таисии Прокофьевны. В ресторане заказан банкетный зал.
Если Верховный судья Блат В.П. вынесет оправдательный приговор по делу дантиста – это скандал, ЧП. Ни о каком приезде Официального Лица, прикалывании ордена и персональной пенсии не может идти речи.
У Таисии Прокофьевны – гипертония и климакс. Прямо среди заседания она багровеет и чернеет, хватает воздух ртом как рыба, пьёт воду графинами, комкает процесс. Вера подозревает: в такие минуты решение выносится от наспех загадываемой цифры, вроде года рождения или даты совершения преступления: чёт – нечет. Чёт – осудить по полной, нечет – дать послабление или вообще оправдать. Или наоборот. Лишь бы скорее закрыть эту бодягу, доползти до кабинета, залечь в норе, отлежаться.
Да одна ли Таисия Прокофьевна? Опытные адвокаты – та же Земляникина – тщательно ведут календарики критических дней у судей-женщин. Правдами и неправдами укрывают своих подопечных от отправления правосудия в дни месячных недомоганий, когда у судейских дам бушует естественная гормональная стихия… А сама Вера Павловна? Когда разводилась, узнав об измене мужа, кричала по ночам в подушку – всеми фибрами души ненавидела похотливое вонючее волосатое племя. На пушечный выстрел не следовало допускать её в то время к процессам над преступниками-мужчинами… Но кто за неё возьмёт её работу, суды завалены делами.

И снится Вере Павловне сон. Поле, и Верочка в этом поле бегает, резвится. И вдруг видит будку, похожую на телефонный автомат. Будка опутана проводками, проводками. И над ней горят буквы «СУД». И Верочка думает: «Какая странная будка, я никогда не видела такой странной будки».
И слышит Верочка голос, прекрасный, как у Монтсеррат Кабалье, – нет, в тысячу раз прекраснее:
– Люди поняли несовершенство суда человека над человеком и изобрели робота-судью. Видишь, Верочка, как умно придумано. Подсудимого усаживают в кресло перед монитором. Микрочип, вживлённый в мозг человека, в мельчайших подробностях передаёт картинку преступления. Не надо свидетелей, понятых, следователей, адвокатов и, уж прости, Верочка, суд тоже упразднён.
Вот здесь вмонтирован калькулятор: он приплюсовывает отягчающие обстоятельства, отнимает смягчающие, подбивает дебет-кредит. Из прорези, похожей на дисковод, – видишь, Верочка? Ап! – выползает распечатка с готовым приговором и печатью. Из судопроизводства полностью исключён человеческий и административный фактор».
И думает Верочка: «Как это удивительно разумно продумано. И как же люди жили до сих пор и не додумались до такой простой полезной вещи?»
И снова Верочка радуется, резвится. И видит: к будке тянется длинная очередь. А из будки разбегаются много узких, маленьких очередей. И для каждой приготовлены решётчатые вольеры.
– Вот здесь, Верочка, – звенит меццо-сопрано, – здесь так называемые «колоски». Это безграмотные тёмные люди, которые ценят свою и чужую жизни дешевле колосков и вырезают друг друга под корень.
А это, Верочка, те, кто ножей и топоров в руки не брали, но их руки по локоть затоплены в крови. Видишь даму в вечернем платье? (Да, отмечает Верочка, красивая дама и совершенно роскошное платье. Ах, если бы мне такое платье, а к нему прюнелевые башмаки от Королёва!)
– Робот-судья, – продолжает дивный голос, – подсчитал, сколько стоят её платье, бриллианты, автомобили, и перевёл эти деньги в хлеб, в молоко и в лекарства. Далее он извлёк из памяти статистику, сколько людей умерло без этих хлеба, молока и лекарств. Даме предъявлено обвинение в непреднамеренном убийстве. Всего получилось 227 взрослых человек и 904 ребёнка.
И Верочке уже не хочется ни красивого платья, ни прюнелевых башмаков от Королёва.
– А видишь этих элегантных господ? – продолжает голос. – Им инкриминируют хищения в особо крупных размерах, злоупотребление доверием, предательство… На их счету миллионы нерождённых и преждевременно умерших людей. Робот-судья признал их виновными в групповом предумышленном массовом убийстве, совершённом с особым цинизмом и жестокостью. За такое ещё и казни не придумано.
И снова Верочка прыгает, резвится. И видит вольер с открытыми воротцами, и там много понурых несчастных людей. Даже по их опущенным лицам видно, что это исключительно деликатные, порядочные и законопослушные люди. Но отчего они даже не делают попытки выйти на волю?
Голос, будто прочитав Верочкины мысли, говорит:
– А это, Верочка, преступники, которые молчали.
– Разве это преступление – молчать? – удивляется Верочка.
– Это самое страшное преступление, Верочка. Помнишь сбитых на обочине детей? Будь малая малость: пешеходная дорожка – они остались бы живы. Но родители молчали. И теперь им казнь на всю жизнь – смерть их детей.
И тут Верочка замечает, что одна осталась перед красной будкой и дрожит…

Она просыпается, смущённо потирает щеку с отпечатками клавиатуры.
– Вера Павловна, – секретарша с бледным лицом раскладывает на столе свежий номер «Сплетницы» – известной жёлтой газеты. Во всю обложку броский заголовок: «ПЕДОФИЛ СКРЫВАЛСЯ ПОД МАСКОЙ ЭКСПЕРТА – ДЕТСКОГО ПСИХИАТРА!!!» Чуть ниже: «ВЕРХОВНЫЙ СУДЬЯ В ЛЮБОВНОЙ СВЯЗИ С РАСТЛИТЕЛЕМ МАЛОЛЕТНИХ!!!»
И снимок крупным планом: сблизившиеся лица Веры Павловны и Психолога Плюс – там, в садике. В тот миг, когда он глазами спросил: «Служебный роман?»