В нашу небольшую студию йоги люди ходили разные. В большинстве – женщины почти всех возрастов, но были и мужчины, совершенно замечательные в своих разностях.

Моим самым любимым мужчиной-йогом был Евгений. Каждое занятие, которое он посещал, превращалось в переживание эротического толка. Как он стонал в позе голубя! Как глубоко и шумно дышал, стоя в позе собаки, мордой вниз! Как поскуливал, закидывая ноги назад, в позе лука! Конечно, все мы время от времени пыхтели, стонали и поскуливали, но только Евгений не отказывал себе ни в громкости, ни в регулярности.

Другой мужчина, Виталий, увлечённо сморкался. Не было ни одного занятия, на котором в разгар позы расслабления – шавасане, когда мы ложились на спину и пытались успокоить и дыхание, и мысли, – Виталий не делал бы в одноразовую салфетку оглушительное «пс-с-спф-ф-ф!» Иногда мне казалось, что Виталий специально ждёт, когда в студии воцарится тишина, чтобы выступить со своей сольной партией.

Был ещё Дмитрий – он, к счастью, появлялся на занятиях редко, но метко, точнее, громко. Судя по всему, Дмитрий хотел казаться окружающим птицей высокого полёта, поэтому никогда не отключал мобильный телефон. Стоишь себе в какой-нибудь тадасане – позе горы, – и вдруг на весь зал раздаются сначала два звучных удара колокола, а затем красивый женский голос звучно печалится: «Наступает минута прощания, ты глядишь мне тревожно в глаза…» Да, в качестве мелодии звонка у Дмитрия было установлено «Прощание славянки». Сначала казалось, что этот хит всех времён поставлен у Дмитрия на звонок дражайшей супруги, однако, судя по всему, начинать разговор с «Прощания» Дмитрию нравилось со всеми без исключения. «Петрович! – поспешно выходя из асаны и хватая телефон, громко шипел в трубку Дмитрий. – Я сейчас не могу – я на йоге! Перезвони через полчаса!» Петрович сменялся Михалычем, потом Павелстепанычем, Люсиком, но «Прощание» оставалось неизменным.

Наша преподавательница неоднократно делала Дмитрию замечания. Тот смотрел на неё честными голубыми глазами: мол, он-то прекрасно знает, как себя вести в общественных местах, и первым выключает на телефоне звук. Но у «Славянки» был свой взгляд на правила приличия, поэтому она продолжала слёзно прощаться в любой удобный и неудобный момент.

Не могу сказать, что Дмитрий бесил окружающих, ведь йога подразумевает погружение в себя и умение не реагировать на внешние раздражители. Следовательно, раздражители в виде Дмитрия и других становились не досадной помехой, а хорошим поводом для работы над собой.

Поэтому, когда в нашей студии появился новичок Макс – лет сорока с хвос-том, с седыми прядями в густых волнистых волосах цвета тёмного пепла, – мы не то чтобы напряглись, но затаились. Самая эффектная из наших барышень и по совместительству моя приятельница по йоге, белокурая бухгалтер Марина, обстреляв глазами ладно скроенную фигуру Макса, три занятия подряд одинаково шутила:
– Что Макс грядущий нам готовит?

Однако прошла неделя, за ней – другая, но ни одного сюрприза Макс так и не преподнёс. Он держался особняком, приходил к самому началу занятия, после окончания ловко сворачивал свой коврик и первым выходил из студии. Марина попыталась было втянуть его в коллектив, однако он вежливо отлынивал от бесед, ссылаясь на занятость, и быстрым шагом уходил в мужскую раздевалку, куда Марине, разочарованной таким безразличием, входа не было.

Макс занимался так хорошо и так тихо, что месяца через два стал абсолютно своим – как тишина, которую просто не замечаешь. Ему легко давались даже самые сложные асаны, пластика у него была почти юношеская, дыхание – глубокое и ровное, а лицо всегда сохраняло спокойное, полное достоинства выражение. Наверное, так бы всё и продолжалось, если бы в студии не появилась Лиза.

Это была маленькая белокожая хрупкая девушка – почти девочка – с волосами цвета воронова крыла, на фоне которых её фарфоровое личико казалось просто нездорово бледным. Тонкие запястья и щиколотки, острые скулы и ключицы, тихий, неуверенный голос…

Когда Лиза впервые пришла на занятие, нашего хладнокровного Макса как подменили.

– Рептилия! – шептала очень недовольная Максом Марина и нервно передёргивала плечиками.

Может, это бросалось в глаза только Марине и мне, с которой она щедро делилась своими переживаниями, однако Макс не сводил с Лизы глаз. Стоило той покачнуться в позе дерева – стойке на одной ноге, как Макс, казалось, готов был сорваться и в случае потери Лизой равновесия подхватить её почти невесомое тельце на руки. Стоило Лизе сжать от напряжения в позе воина и без того всегда бледные губы, как взгляд Макса немедленно устремлялся к ней, словно приободряя и поддерживая. Марине и, разумеется, мне было ясно как день: наш Макс влюбился в «это привидение». По-другому Марина Лизу не называла – так велика была её женская ярость.

Волей-неволей, заинтригованная Мариниными наблюдениями, я тоже начала поглядывать на Макса. И действительно: как всегда, хладнокровный и спокойный внешне, он, казалось, гипнотизировал Лизу взглядом, хотя старался это маскировать. «Бедный дядька, – искренне жалела я Макса. – Она же совсем девчонка, ей от силы семнадцать, да ещё и вон какая зажатая. Ясен пень, ничего у них не получится».

В отличие от меня Марина в выражениях не стеснялась:
– Педофил! – поставила она Максу диагноз, однажды случайно подсмотрев, как тот, остановившись у двери мужской раздевалки, о чём-то нежно воркует с Лизой, а потом легко касается губами её щеки.

Этот невинный в общем-то поцелуй послужил поводом для объявления войны. Если раньше Марина Лизу просто недолюбливала, то теперь у неё появилась весомая причина возненавидеть девушку. Каких только эпитетов Марина в Лизин адрес не отпускала: и швабра, и наркоманка, и бесноватая, и анорексичка, и мощи, и даже панночка – видимо, намекая на бледность соперницы.

На крупные пакости Марина неспособна, однако по мелочи удержаться от вредительства не могла: то втискивалась прямо перед Лизиным носом в дверь, бесцеремонно отодвигая девушку плечом, то хваталась с ней за один и тот же коврик и, разумеется, всегда в этой схватке побеждала. То просто кидала на Лизу едкий взгляд, отчего девушка виновато опускала глаза и ещё больше уходила в себя.

Конечно, весь этот цирк не укрылся от внимания Макса, однако он в женские отношения не вмешивался. Реальная угроза от Марины не исходила, а встревать в относительно невинные женские разборки – себе дороже, это любой мужчина понимает. Однако я видела, что Макс за отношениями Марины и Лизы очень внимательно наблюдает и в случае чего Марине не поздоровится.

Марина же, казалось, совсем потеряла страх от ревности. Если у Лизы не получалось встать в какую-нибудь асану, Марина могла громко и пренебрежительно фыркнуть. Ей ничего не стоило завести перед началом занятия беседу в духе «мужчины не собаки – на кости не бросаются» и выразительно кидать в Лизину сторону злые взгляды. Да много чего ещё.

Чем злее становилась Марина, тем сложнее мне с ней было общаться и тем больше я по закону равновесия симпатизировала и сочувствовала Лизе. Я была неприятно огорчена тем, что другие женщины поддерживают Маринино зубоскальство и ополчаются против Лизы, которая не сделала никому ничего плохого. Всё это напоминало птичий двор и случайно оказавшегося во дворе птенца лебедя, которого клюют просто за то, что тот не похож на других.

Не сказать, чтобы мы с Лизой начали дружить или общаться. Девушка оставалась настолько замкнутой и зажатой, что порой я будто заражалась её внутренней тишиной и стеснялась лишний раз к ней подойти. Но какие-то мелочи мне всё же сделать для Лизы удавалось: я могла поделиться с ней мятной карамелькой, когда мы сталкивались в раздевалке, показать фотографию своей собаки на телефоне и вызвать у Лизы улыбку, рассказать о спектакле, который видела накануне. Да просто подняться вместе с ней на второй этаж, где проходили занятия, зная, что, пока я держусь рядом, Марина не посмеет подойти слишком близко, толкнуть девушку плечом или захлопнуть дверь перед её носом.

Я думала, со временем Марина смирится и успокоится, понимала, что Макс ей нужен просто из вредности, из глупого женского желания взять реванш. Однако она вела свою партию всерьёз – до первой крови.

Как-то раз всегда пунктуальный Макс почти опоздал на занятие и ввалился в студию буквально за минуту до начала. Свободное место – крохотный кусочек как раз для одного коврика – оставалось только рядом с Мариной, и мужчина, не раздумывая, раскатал там свой коврик и поспешно сел в позу лотоса.

От такого неожиданного соседства Марину захлестнули эмоции – обычно Макс садился в самом конце зала, у стены, рядом с Виталием. Рядом с Лизой он не садился никогда – то ли стеснялся сам, то ли не хотел стеснять девушку. А тут плюхнулся на коврик и как ни в чём не бывало начал делать асаны, невероятно соблазнительные с точки зрения Марины. Да и не только с точки зрения Марины: тело у Макса красивое, тренированное – загляденье, а не тело.

Когда дело дошло до прокачки мышц пресса – лопатки прижаты к полу, а идеально прямые ноги вытянуты вверх под углом девяносто градусов и опускаются в таком положении из стороны в сторону, – Марину окончательно повело. Макс не просто сидел или стоял, а лежал рядом – такой близкий, разгорячённый асанами, дышащий прерывисто и тяжело. Не засмотреться на него было сложно, и Марина, конечно, не устояла перед соблазном. Поэтому, когда преподавательница в очередной раз скомандовала: «Хорошо, хорошо… А теперь – ноги направо», – Марина полностью утратила концентрацию и, вместо того чтобы развернуться в указанную сторону, резко развернулась в обратную и обеими пятками врезалась прямо в пятки Макса.

– Тс-с-са-а-а! – закричал Макс и скривился от боли. Он молниеносно сгруппировался и схватился обеими руками за правую ступню.
– Папа! – внезапно раздалось из другого конца зала, и вот уже Лиза подскочила к Максу, ещё более бледная, чем обычно, и плюхнулась рядом на колени. – Что, нога? Скажи, нога? Больно?
– Палец… – прохрипел Макс, хотя пояснений не требовалось: мизинец правой ступни краснел и распухал прямо на глазах.

Обалдевшая Марина осипшим от волнения голосом повторяла, переводя взгляд с Макса на Лизу и обратно:
– Максим, простите, я не хотела, Максим… – но её, конечно, никто не слушал.

После Лизы к Максу подлетели мы с нашей йогиней. Она – как ответственная за своих учеников, я – как человек с двумя курсами медицинского училища.

Судя по тому, что Макс не орал от боли, перелома не было – разве что трещина.
– Лиза, поехали, – кивнула я девушке. – Скорее всего, ничего страшного, но надо показаться травматологу. Я на машине, давай за мной.

Ни Макс, ни Лиза не спорили. Опираясь с одной стороны на моё плечо, а с другой – на хрупкое Лизино и стараясь не наступать на повреждённую ногу, Макс спустился к моей машине и покорно залез на заднее сиденье. Поймав мой взгляд, Лиза села на место рядом с водителем.

– Аня, спасибо, – морщась от боли, подал с заднего сиденья голос Макс, едва мы тронулись. – Прямо не знаю, как благодарить.
– Ну что вы, – улыбнулась я, поймав его взгляд в зеркале заднего вида. – Представляю, как наши там сейчас всполошились.
– Да, особенно некоторые, – поджала губы Лиза, которая впервые на моей памяти выглядела относительно расслабленной и спокойной, несмотря на Максову травму.
– Ну, знаешь, – начала я издалека. – Марина же не догадывалась, что ты – дочь. Собственно, никто не догадывался. И она наверняка думала, что…
– Что папа совсем сошёл с ума и на старости лет влюбился в школьницу! – без обиняков заявила Лиза, для которой, учитывая её нежный возраст, старость начиналась лет этак в тридцать семь.
– А ты ничего так, можешь дать отпор! – сказала я. – Что же ты Марине не сказала сразу всё как есть? Мы ведь все неправильно про вас думали, и я – тоже, если уж совсем честно.
– Мне её высочество строго-настрого запретила говорить, что я – её отец, – съязвил с заднего сиденья Макс. – Это было одно из условий договора: она соглашается заниматься, а я свято храню нашу тайну и никому не говорю, что Лиза – моя дочь.
– Нет, ну а кто ходит на занятия с папой? – поспешила вспыхнуть Лиза. – Что я, маленькая?
– Да большая, большая, – смягчился Макс.

Дальнейшее я выяснить не успела – мы подъехали к травмпункту. С парковкой в центре города всегда сложно, поэтому я высадила Лизу у входа в клинику, попросила её всё разузнать и занять очередь к врачу, пока мы с Максом кружим в поисках свободного местечка.

– Аня, вижу, вы ничего не поняли. Я объясню, – продолжил Макс, пока я вертела головой во все стороны, высматривая, куда бы втиснуться. – Семь лет назад я развёлся с женой, Лизиной мамой. Точнее, развелась она со мной, но это детали. Хм… Так вот, Оля долго не разрешала мне видеть Лизу, всячески препятствовала встречам. А полгода назад Лиза пошла на контакт сама – позвонила и предложила встретиться в кафе. Когда я её увидел, испугался: это был скелет, обтянутый кожей. Это сейчас она худая, а тогда вообще была похожа на мумию.

Не хочу вас мучить малоприятными подробностями, но, в общем, Оля пустилась во все тяжкие, постоянно меняла ухажёров и в результате нашла себе какого-то садиста, который и руку на них с Лизой по пьяни поднимал, и из квартиры их выгонял, и на балконе мог запереть зимой. Лиза страшно переживала, на нервной почве у неё началось серьёзное расстройство, она не могла есть, замкнулась в себе, почти перестала спать. Когда мне Лиза всё это рассказала, думал: вот поеду сейчас и убью его. Но Лиза умоляла этого не делать и просила только об одном – чтобы я оставил её у себя. Да если бы даже она не попросила, я бы всё равно её больше никогда не отпустил. Вот живём сейчас вдвоём, постепенно привожу её в чувство. Поначалу было сложно: она могла закрыться, не разговаривать со мной по нескольку дней, расплакаться на пустом месте. На йогу ходить отказывалась наотрез – ей было боязно выходить в люди, заново учиться общаться, строить отношения. Да ещё и стыдно: взрослая девица с папой под ручку. Ну, эту часть истории вы сами знаете. Так что спасибо, что держались рядом, помогали ей, – Лиза мне о вас постоянно рассказывала.

– Обо мне? – я чуть не поперхнулась, припарковав наконец своего «Жука». – Но мы же почти не общались.
– Серьёзно? – усмехнулся Макс. – Тогда откуда я знаю, что вы любите запах мяты, у вас дома живёт усатый шнауцер, а ещё вы дважды в месяц ходите в театр? Кстати… – тут Максим замялся, а потом в его голосе послышалась улыбка. – Давайте как-нибудь сходим в театр вместе? Ну, когда я смогу нормально ходить.

Я обернулась со своего сиденья и посмотрела Максу в глаза. Повисла пауза.

– Марина нас убьёт! – наконец вырвалось у нас одновременно, и мы расхохотались.