СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Действующие лица Владимир Симонов: Я собираю этих «гадов» по всему дому и прячу в сейф
Владимир Симонов: Я собираю этих «гадов» по всему дому и прячу в сейф
08.02.2016 15:25
Владимир СимоновНародный артист России, один из ведущих актёров Театра имени Вахтангова Владимир Симонов в детстве мечтал быть клоуном. На уроках доводил одноклассников до слёз своими шутками, в школе его называли главным «смешителем».

– Получается, своё предназначение вы осознали уже тогда?
– Да, зёрнышко, которое было во мне заложено, потихоньку прорастало. Думаю, уже тогда я себя услышал.

– Вам удалось сохранить ребёнка в душе?
– Трудно сказать, ведь здесь не существует каких-то параметров, измерений. Но, как говорится, чем больше человек сохранит в себе ребёнка, тем он чище, лучше, духовней. Я думаю, для моей работы важно это умение. Известно, что детей очень трудно обмануть. А в театре зрители превращаются в детей, и актёр не может быть убедителен, если не чувствует своего героя, не понимает его радостей и страданий. У моего героя Минетти (спектакль «Минетти» в постановке Римаса Туминаса. – Ред.) очень сильная история. Спектакль сложен тем, что требует от актёра максимальной душевной отдачи. Но я думаю так: сколько отнимется – столько потом Богом и вернётся.

– Вашему герою, тоже актёру, пришлось делать важный жизненный выбор: идти на поводу у толпы или служить высокому искусству. Вам приходилось делать подобный выбор?
– Подобный – вряд ли. Но от каких-то вещей в жизни приходится отказываться. Например, я не очень публичный человек и не стремлюсь к участию в тусовках, рекламе и так далее. Мне говорят: пойдём, тебе туда надо, это новые знакомства, новые роли – это твоё будущее. Я иду, но чувствую, что мне некомфортно. Начинаю притворяться – внутренний дискомфорт ещё больше усиливается. И так понемногу я стал уходить из этой обязательной для артистов публичной жизни. Честно скажу: иногда жалею, потому что это является частью профессии. Но для меня важнее не навредить себе, моя душа должна быть свободной. Стараюсь жить сердцем.

– Одарённые люди часто кажутся окружающим немного сумасшедшими. Вы согласны с этим?
– Это зависит от окружающих. Ведь когда актёр с актёром разговаривают, никто не скажет о коллеге: «Он сумасшедший». У нас, артистов, уровень эмоциональности иной. А с точки зрения обычного человека получается – да, мы странные, и это в лучшем случае. Попробую объяснить образно. Есть машины, которые за две или три десятых секунды набирают скорость сто километров в час, тогда как обычные делают это за семь-восемь секунд. И этим обычным машинам кажется, что «Феррари» – какая-то больная. А она просто иная.

alt

– В вашем репертуаре много чеховских героев. Вам Чехов близок, или просто роли для вас хороши?
– Думаю, близок. Всё началось давно. У нас дома была прекрасная библиотека, Чехова я много читал. Может быть, потому что рассказы – короткие. Мой сын, например, всё время выбирает для чтения короткие рассказы. Я читал и Бунина, и Куприна, но Чехов был как родной. Может, он многим родной, но для меня рассказы Чехова, а позже его повести и пьесы, стали откровением. В этом мире что позовёшь, то к тебе и придёт.

– У вас, артиста, воплотившего множество образов в кино и театре, есть роль, которую мечтаете сыграть?
– Мне кажется, что актёры делятся на две категории: одни долго идут к конкретным ролям, других роли находят сами. Так складывалось, что мне предлагали роли до того, как я о них задумывался: Отелло, Дядя Ваня… Понимаете, когда актёр говорит «Я только Гамлета буду играть», он грешит. Потому что я вижу, что на самом деле он не столько хочет постичь характер и внутренний мир датского принца, сколько предстать перед зрителем в яркой роли. С другой стороны, это – актёрская черта, никуда от неё не денешься. Но лучше, если присутствуют оба эти желания. А вообще вселенная лучше знает, где мы сейчас должны находиться.

– Вы учились сначала в самарском Институте культуры, а потом решили поступить в Щукинское училище. Почему?
– Я с самого начала хотел учиться в Щукинском училище, но первый раз не поступил. Потом два года проучился в самарском Институте культуры и всё-таки решил снова поступать в Щукинское. Это было моей мечтой.

alt

– Как-то вы признались, что желание стать актёром появилось после того, как увидели по телевизору спектакль «Принцесса Турандот».
– Да. Тогда я понял, что хочу жить именно так – радостно существовать на сцене. Но также помню, как, будучи учеником девятого класса, первый раз попал в театр на спектакль ленинградского Большого драматического театра «Генрих IV» и увидел на сцене Олега Борисова. Это меня потрясло. Причём запомнился не сам спектакль, а моё состояние, вызванное этим явлением, – театр. Если честно, такого уровня потрясения я больше никогда не испытывал – ни от литературы, ни от кино, ни от чего-нибудь другого.

– Конечно, во многом это исходило именно от Олега Борисова?
– Да. И спустя годы случилась интересная история. Когда я по приглашению Ефремова перешёл во МХАТ, на открытии сезона Олег Николаевич объявил: «В труппу нашего театра приняты два актёра: Олег Иванович Борисов и Владимир Александрович Симонов». И нам выдали по гвоздичке. Это было для меня трогательно и смешно… Мы с Борисовым так и не встретились на сцене. Потом и он, и я расстались со МХАТом.

– Вы работали с Олегом Николаевичем Ефремовым. Каков он был в работе?
– Он мне казался такой глыбой… Знаете, удачно поставленной в определённом месте глыбой. Вот ни на сантиметр влево или вправо, а именно в этом месте. Сказать, что он был великим режиссёром, таким, каких я потом встречал на своём пути, – не могу. Да он и сам это понимал и к этому не стремился. Но был таким отдельным театральным миром. Он замечательно показывал, но больше рассказывал и всё прогонял через себя: свою душу, свои принципы, своё отношение. Этим он владел великолепно.

– Наверное, во МХАТе вам было не очень уютно, потому и вернулись через несколько лет в Вахтанговский?
– Наверное, да. Как-то потерялся смысл моего пребывания там, я не очень был нужен и почувствовал это, что называется, всеми фибрами своей актёрской души. Я ведь должен быть очень нужным! А если не очень – тогда зачем? А тут как раз Михаил Александрович Ульянов пригласил меня на роль Бени Крика в спектакле «Закат». Потом была новая версия «Принцессы Турандот», и я вернулся в Вахтанговский.

– Как вы восприняли приход Римаса Туминаса на должность художественного руководителя театра?
– До этого я, конечно, видел его спектакли. Но лишь после того, как поработал с ним сам, понял, какой это интересный режиссёр. И как повезло, что именно сейчас он мне встретился. Когда мы репетировали «Троила и Крессиду», я в который раз как бы прочистил свой актёрский аппарат. Многое в себе пересмотрел. Он пришёл, и всё встало на своё место. На вопрос, как сыграть тот или другой отрывок из роли, Римас отвечает: играть не надо, надо просто знать. Надо знать, например, что у персонажа три жены, трое детей. Вот он прощается с жёнами, идёт выручать сына… Туминас рассчитывает именно на это – если актёр знает своего персонажа, всё проявится, фонарь включится. Так что теперь главное для меня – это быть в Театре Вахтангова, а не играть Гамлета в каком-то другом месте.



– У вас более ста ролей в кино, но почему-то зрителям вы особенно запомнились в роли певца Вадима Глинского из сериала «Граница: Таёжный роман» Александра Митты.
– Там всё совпало. Хороший режиссёр, интересный образ, и я понимал, что делаю. В общем, понимание со всех сторон. И сам сериал был замечательный на фоне других, запрудивших в то время телевидение.

– А что особенно запомнилось, когда снимались в этом сериале?
– Мой герой, певец Вадим Глинский, в прошлом звезда эстрады, по причине пристрастия к алкоголю ушёл на вторые роли и всегда был чуть подшофе. Я вообще-то не курю. А Митта курил какие-то сигары, и, помню, я у него попрошайничал. Затянешься сигарой, голова закружится, и в этом моём состоянии мы делали очень хорошие дубли. Смешные.

Сейчас съёмки в сериалах стали основным видом деятельности для многих актёров, а я помню времена, когда этот факт вызывал, мягко говоря, неодобрение у коллег. Ведь важно качество работы. Считаю, что в кино я вышел лишь на малую орбиту. Хотя снимался у таких режиссёров, как Урсуляк, Митта, Рязанов… Несмотря на большое количество ролей в кино и телесериалах, считаю, что самая важная ещё впереди.

– Сейчас вы снимаетесь в сериале «Обратная сторона Луны». Что за роль у вас там?
– Уже снялся. Я там играю кинорежиссёра, который снимает «Войну и мир». Небольшая роль, но надеюсь, она получилась интересной. У меня смешной эпизод, и Саша Котт – хороший режиссёр. Сейчас в прокате идёт фильм «Страна ОЗ» Василия Сигарева. Вот об этом фильме и о моей роли в нём рассказать невозможно, надо только смотреть.

– Недавно Театр Вахтангова ездил на гастроли в Южно-Сахалинск. Как вас принимала публика?
– Сахалинцы делают вид, что приезд вахтанговцев для них – в порядке вещей. Но на самом деле заметно, как они нам благодарны. Иногда для них важнее не то, что мы играем, а сам факт нашего приезда. Кажется, даже если к ним приедет Брэд Питт, ему скажут: «В гостинице нет номера люкс – только полулюкс. В люксе у нас сейчас Маковецкий».

– Вы снимались в знаменитых экранизациях – «Повести Белкина», «Ромео и Джульетта»… Как думаете, почему сейчас такие фильмы практически не снимают?
– Потому что сейчас принято снимать про полицейских и преступников. И потом, дьявол доллар так крепко схватил нас всех за горло, что главным стало быстрее, а значит, зачастую кое-как снять и продать. Это ужасно. А такие фильмы, как «Повести Белкина», делаются небыстро.

– Может, эпоха такого кино ушла безвозвратно?
– Может, и ушла. Смотрю на сына – ему тринадцать лет, – и прячу в сейф всех этих «гадов» – так я называю гаджеты. Как раньше прятали от детей оружие. Время другое, и фильмы другие. Вот Ларс фон Триер как снимает! Смотрю его фильмы и радуюсь, что есть люди, Богом наделённые талантом, что кто-то думает как я и находит изобразительные средства, которые мне близки.

alt

– Вы как-то признались, что трудно расстаётесь с тем, к чему привыкли. Свой старенький «Мерседес» всё-таки поменяли на новую машину?
– Нет, не поменял. Отреставрировал и всё ещё езжу на нём.

– Живёте по-прежнему за городом со своими верными друзьями кошками и собаками?
– Нет, перебрался в город. Пробки замучили: три-четыре часа тратил на дорогу и после спектакля ждал до часу ночи, чтобы вернуться домой.

– Люди всё больше отдаляются друг от друга. Как вы думаете, почему?
– Произошла подмена. Почему дети сейчас не выходят во двор? Потому что у них и так полно информации, общения – в интернете. Слава богу, у сына сейчас есть теннис и другие занятия. Я не за то, чтобы писать письма пером, но в наше время общение превратилось в смайлики. Это испытание для человечества, похожее на испытание болезнью: справимся – не справимся. Я думаю, будут рецидивы, страдания. И вот так, через страдания, что-то поймём, возможно, изменим. Но пока многие вещи отдаляют нас от радости общения. Сядешь в троллейбус и видишь – все смотрят в свои гаджеты. Мы перестали замечать друг друга.

– Мои любимые строки у Пастернака – «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». Вы к этому пришли?
– Пришёл. Это одна из самых важных мыслей, которая превращает тебя в гомо сапиенс. Поражения, победы – наш опыт, наше внутреннее созидание. Упал – поднимись, для этого есть ноги. Сын мне твердит: «Я всё знаю…» А сам я ещё только в начале этого пути.

Расспрашивала
Эвелина ГУРЕЦКАЯ
Фото: PhotoXPress.ru

Опубликовано в №05, февраль 2016 года