Весна 1970 года. Сизоносый географ по прозвищу Слива рассказывает нам, как хорошо будет жить при коммунизме:
– И колбасы, и сыра будет: ешь – не хочу! И телевизор в каждом доме. И… Например, захожу в универмаг, хочу новый красивый шерстяной костюм – пожалуйста! Примеряю и, счастливый, ухожу домой – бесплатно, ни копейки мне это не стоит!

Мы, семиклассники, не можем себе это представить, так не бывает, чтобы костюм бесплатно. Красиво, конечно, врёт наш географ Слива. А у географа костюм, между прочим, потёртый до блеска на локтях, с масляными пятнами на лацканах и мятый, несвежий. В этом костюме Слива преподаёт нам географию уже два года и ещё лет пять будет – нет, даже десять, потому что до коммунизма десять лет осталось, если верить учебникам. Там написано, что в 1980 году советские люди будут жить при коммунизме.

Троечник и разгильдяй Мишка Зуйко старательно тянет руку.

– Чего тебе, Зуйко? – спрашивает географ.
– Вопрос хочу задать. А скажите, вот если я прихожу в универмаг и хочу сразу два костюма бесплатно?
– Пожалуйста! – отвечает Слива. – Выбирай, примеряй и носи на здоровье!
– Ну а если я хочу три костюма?
– А зачем тебе три?
– Ну, один рабочий, один выходной и один, скажем, белый.
– Пожалуйста! – отвечает учитель. – Выбирай, примеряй, и все три костюма твои.
– Ну а если я хочу сразу пять костюмов? – настаивает Мишка. Он явно издевается над географом, и по классу уже катится лёгкий смешок.
– Ну скажи мне, Зуйко, зачем тебе сразу пять костюмов? – теряет терпение Слива. – Когда ты их будешь носить? Или сразу напялишь на себя все пять?
– А я хочу! – не сдаётся Зуйко. – Сами говорили: коммунизм, всё бесплатно и сколько угодно.
– Ты, Зуйко, неправильно понимаешь коммунизм. Да, каждому по потребностям. Но коммунизм ещё предполагает, и чтобы от каждого по способностям, и ещё это самое… Новое мышление. Это означает, что при коммунизме люди будут честные, трудолюбивые и сознательные. Воспитание нового человека – вот одна из задач построения коммунизма! А ты, Зуйко, несознательный, тебе никогда не стать новым человеком, а это значит, при коммунизме ты жить не будешь.
– А где же я буду жить? – упорствует Мишка – Мне ещё и тридцати лет не будет. И, потом, я действительно хочу пять костюмов!
– Это женщине позволительно иметь в шкафу десять платьев! – закипает Слива. – Ты же не баба, Зуйко! Вот кем ты хочешь быть, если станешь носить пять костюмов? Токарем? Инженером? Врачом?
– Я хочу быть начальником, – отвечает Мишка. – Большим начальником, чтобы меня по утрам чёрная «Волга» забирала от подъезда и привозила вечером обратно.

Слива теряет остатки терпения.

– Зуйко! Чтобы стать начальником, Зуйко, надо пройти сложный, тернистый путь в профессии. А ты даже не знаешь, кем хочешь быть.
– Сразу начальником! – отвечает Мишка.
– Вон из класса! Завтра придёшь с отцом! – кричит Слива.

Но урок уже сорван.

В начале двухтысячных у меня случился бзик – я стал коллекционировать футболки: итальянские, немецкие, английские, французские, австралийские, греческие. Гардеробчик стремительно разрастался и достиг почти трёхсот единиц.

Психологически это объяснимо: у меня закончился аскетический этап жизни – военная служба. Я развёлся с женой и обрёл свободу, стал хорошо зарабатывать и получил возможность тратить деньги только на себя.

Я покупал футболки в бутиках разных стран и даже в секонд-хендах, мне их дарили друзья, знакомые, а порой и совершенно незнакомые люди. Бывало и так, что менялся футболками со случайными людьми.

Однажды в Анталье на меня буквально набросился немецкий турист; он восторженно тыкал мне пальцем в грудь, где была изображена четвёрка техасских бычков в кожаных шляпах и кроссовках «Адидас». Восторженный бюргер тут же стащил с себя футболку фирмы «Хейнс» с изображённой на груди кружкой баварского пива, извергающей пену. Я жестом объяснил, что моя футболка лучше, и тогда немец добавил сверху 100 евро. В конце концов я сдался. Cкажу по секрету: у меня было две футболки с техасскими бычками!

Каждая из моих футболок имела сакральный смысл и навевала воспоминания о каких-то приятных событиях. У меня были футболки «для Балаклавы» и «для Фиолента», для походов в горы и для пивных шабашей, для лирических прогулок по набережным и побережьям, футболки «для белых ночей», дискотек, поездов и самолётов. Около полусотни «крымских» футболок хранилось в Севастополе, в шкафу у моего друга Александра: в самом деле, зачем таскать их по два-три раза в год туда-сюда?

Кубинская футболка… Я сидел в прибрежном сельском баре со стаканом рома, брутальной сигарой и огромным лобстером. На мне была купленная в Гаване футболка с эмоциональным воззванием: «Multipliquense por la victoria!» – «Размножайтесь во имя победы!»

Подошла Роза Мария, пригласила на танго и, прильнув юной пульсирующей плотью, спросила: «Янки или алеман?» (американец или немец?) Услышав, что русский, просияла, спросила, люблю ли я команданте Фиделя и готов ли во имя Кубы сделать то, что написано на моей груди. Во имя победы кубинской революции мы сделали это в океане два раза подряд. За это время брошенную на пляже футболку у меня скоммуниздили. В Варадеро я купил новую, более спокойную – с коралловой рыбкой в ярко-синих водорослях. Она и сейчас со мной.

Знакомый венгр учил меня премудростям ипподромного тотализатора. Поделённый пополам выигрыш позволил зависнуть в Крыму ещё на полтора месяца в подаренной венгерским приятелем футболке, на которой отчаянно рвался к финишу жокей на взмыленной лошади. Спустя год я узнал, что девушка, разделившая со мной ту счастливую осень, называла меня «Вова с конём на спине».

Футболка с чёрной точёной танцовщицей, обвившейся вкруг пилона, – память о Гамбии, куда меня свозил на элитную дискотеку друг-миллионер Валера. Узнав, сколько денег мы промотали в Гамбии за трое суток, какая-то мать-одиночка стала истерично кричать, что на эти средства можно было по гроб обеспечить её двоих детей. Валера ответил, что обеспечивать её детей должны те, кто их делал.

Лет пять кряду я болтался по Крыму в футболке, надпись на которой не удосужился расшифровать, и некоторые отдыхающие поглядывали на меня с любопытством. В конце концов будущая учительница английского, тыкая пальчиком мне в грудь, перевела: «Я не нас-толь-ко дрях-лый, ка-ким мо-гу вам по-ка-заться».

У меня есть футболка, на которой усатые русские гренадеры Крымской войны выкатывают на прямую наводку орудие, и надпись над ними гласит: «Севастополь. Чужого не надо. Своего не отдадим!» Есть футболка для вечеринок с утешающей надписью «Стёкл, как трезвышко» и футболка для работы за столом с надписью «Ударник капиталистического труда». Есть банная футболка, на которой голый мужик прикрывается тазиком, и надпись «В бане генералов нет!» И есть Гагарин в скафандре с надписью «Понаехали!».

Синяя льняная футболка с белым греческим орнаментом напоминает о городке Кастраки. Продрогнув с приятелем на знаменитых столбах в Метеорах, мы спустились вниз поужинать. В кафе в это время проходило мероприятие, нечто вроде нашего корпоратива: два десятка школьных училок пили вино и отплясывали этнические эллинские танцы. «Руссо туристо» пришлись озверевшим от одиночества и выпивки дамочкам настолько кстати, что наутро мы проспали расчётный час в отеле, куда благодарные училки и подвезли к обеду чудные льняные подарки.

Два года назад я встретился в Питере с одноклассником, другом детства, тем самым Мишкой Зуйко. Мишка теперь ни много ни мало владелец фабрики, на которой производят всякий ортопедический ширпотреб.

– Слушай, Мишка, а сколько у тебя сейчас костюмов? – осмелился спросить я после третьего скотча.
– Представляешь, всего один, – вздохнул Мишка, – для представительских целей. Я слишком занят, и пиджаки мне мешают. Даже со стилистом консультировался, и тот сказал, что я по фигуре не «пиджачный» человек. Нет, конечно, могу хоть сейчас пойти и купить пять, десять. Географу Сливе с удовольствием бы подарил три хороших костюма, но Слива давно помер.
– Выходит, сейчас ты и есть тот самый новый человек, годящийся в коммунизм? – улыбнулся я.
– Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Вообще-то по сословию я теперь буржуй. Ну а ты?
– Человек – он изначально слаб по натуре своей, – отшутился я.
– Слаб человек, – согласился Мишка. – По себе знаю, ох как слаб!

А потом я снова женился, и количество футболок постепенно пошло на убыль. К иным я охладел, раздарил их друзьям и знакомым, другие просто выбросил.

С недавних пор жена ввела в моей футболочной жизни новую традицию. Как-то мы забрели во французский бутик, и, пока она примеряла приглянувшийся льняной плащик-палантин, я снял с вешалки футболку, украшенную объёмным рисунком: конный драгун в высокой меховой шапке и парадном мундире с красными отворотами. Безусловно, шедевр, но 12 тысяч за футболку?

– Тебе понравилась? – улыбнулась незаметно подошедшая жена.

Я сокрушённо вздохнул.

– Милый, я дарю тебе эту футболку, но с одним условием. У нас во дворе поставили контейнер для ненужной одежды. Так вот, когда мы вернёмся, ты пожертвуешь туда десятка два, скажем так, самых ветхих экспонатов из твоей коллекции.

Я вздохнул и согласился. А жена пообещала следующим летом подарить ещё одну и с тем же условием. Зато теперь все футболочники и даже нефутболочники, увидав на моей груди конного драгуна в меховой шапке, восклицают: «Откуда? А продай! А давай махнёмся!»

Спустя три дня после сокращения коллекции я встретил во дворе таджика – сотрудника компании, занимающейся у нас уборкой и вывозом мусора. На парне красовалась футболка, привезённая мне десять лет назад приятелем Гришей из новозеландского Окленда: на ней небритый тип в трусах, из правой половины которых выглядывало внушительное мужское достоинство, а из левой – два волосатых «колокольчика». Надпись на английском языке гласила: «Вот почему я не могу носить шорты».

И я впервые увидел себя со стороны. Господи, неужели почти десять лет я беспечно гулял в этой одёжке летними вечерами под пальмами и крымскими акациями? И встречные девчонки улыбались. Ай-яй-яй!

Мне кажется, что мальчиков в нежном возрасте нельзя лишать некоторых вещей, например, новогодней пиротехники, удочек, коньков или тех же футболок. Иначе мальчики повзрослеют и отожгут так, что мало не покажется.

И ещё я подсчитал, что в обозримом будущем в моей коллекции останется всего лишь десять-пятнадцать футболок. Наверное, больше и не нужно.