СВЕЖИЙ НОМЕР ТОЛЬКО В МОЕЙ СЕМЬЕ Мелочи жизни Берегите врача больше, чем командира
Берегите врача больше, чем командира
02.03.2016 15:43
Котят понавезли, а молоко забыли

Берегите врача больше, чем командираРодители у Саши работали в школе, папа преподавал историю, мама – литературу. А Саша выбрал профессию врача. Вместе с дипломом получил звание лейтенанта и распределение. Поехал работать в областную больницу и ни секунды об этом не пожалел – столько практики! А ещё Саша женился на первой красавице городка, продавщице местного универсама.

В 82-м его вызвали в военкомат, предложили поехать военным хирургом в Афганистан. О том, что там происходило, доносились лишь смутные слухи. Но зарплату обещали очень хорошую: раз в пять больше той, что он получал. Саша решил подумать, с женой посоветоваться.

Супруга пришла в неописуемый восторг:
– Сашенька, соглашайся! Дублёнку мне привезёшь, видик, в кооператив вступим! Девчонки на работе от зависти засохнут!

Так лейтенант медицинской службы Мокрецов был зачислен в медроту Кандагарской мотострелковой бригады.

Сначала было очень тяжело: днём палящая жара, ночью зуб на зуб не попадает. Пыль повсюду, даже стерильные операционные инструменты держали в тазу с водой, иначе те буквально через минуту покрывались серым налётом. Шутники утверждали, что человек, ежедневно глотая вездесущие микрочастицы, за год пребывания в Демократической Республике Афганистан съедал целый кирпич.

При проведении крупных войсковых операций раненые шли потоком, хирурги иногда сутками не выходили из операционной.

Коллектив в госпитале подобрался хороший. Единственный, с кем у Саши не сложились отношения, был заместитель начальника госпиталя по тылу.

Мокрецов шёл по коридору, с трудом стаскивая с рук окровавленные резиновые перчатки. Операция была сложной: взрывом гранаты солдату разворотило живот.

– Лейтенант, отдавать честь старшему по званию считаешь излишним?

Мокрецов оглянулся и резко сдёрнул перчатку – растянутая влажная резинка щёлкнула, вырвалась у него из руки и приземлилась прямо подполковнику на погон. Тот брезгливо смахнул кровавый «аксельбант» и истошно завопил:
– Под трибунал захотел?!

Саша стоял по стойке «смирно». Он устал и очень хотел спать.

В ординаторскую вошёл комбриг и с порога ошарашил:
– Врач первого батальона серьёзно ранен. Бронетранспортёр, на котором он ехал, подбили. Вы ведь двое сейчас работаете? Решайте, кто поедет.

И ушёл. Сашин коллега опустился на стул и закрыл лицо руками:
– Ты не думай, я не боюсь, я несколько раз в рейд ходил. Но у меня замена через три дня, дома сын маленький, а если меня ранят или…

Саша знал, что его предшественник Боря Лопухов именно так и погиб – за несколько дней до возвращения.

– Я поеду, – сказал Мокрецов.

С ним провели быстрый инструктаж. Саша слушал, кивал и крепко прижимал к себе сумку с инструментами. Солдаты разглядывали его с любопытством.

– А ты не пугливый? Машину не испачкаешь? – весело оскалился парень с лихо закрученными усами.

Саша не обижался: он знал, доверие и уважение ещё надо заслужить. Машины яростно зарычали, песок взметнулся в воздух, и колонна двинулась. Мокрецов оглянулся по сторонам: серая степь и редкие островки зелени, а вдали поднимаются столбы огня и дыма.

Идущая впереди машина подпрыгнула на месте, утробно крякнула и загорелась. Потом в клубах чёрного дыма бегали люди, что-то кричали, строчили из автоматов.

Мокрецов выбрался через нижний люк. На земле прямо перед ним лежал тот самый весельчак с усами, а рядом – его оторванная рука. Саша склонился над раненым и практически не слышал, как над головой посвистывает. Из всех рефлексов у него остался один – врачебный: если есть больной, значит, надо лечить.

Бой закончился так же внезапно, как и начался. Раненых и убитых погрузили в машины, колонна двинулась дальше.

Это был его первый боевой выход, а всего их было тринадцать. Саше относительно везло: всего пару раз царапнуло, однажды контузило. От лечения в стационаре он тогда отказался: какой смысл валяться на койке, когда столько работы? Голова болела постоянно, но он старался не обращать на это внимания. Через месяц где-то подцепил малярию, но и в этом был положительный момент: повезло, что не брюшной тиф или вирусный гепатит.

Зам по тылу по-прежнему изощрённо к нему цеплялся. И если раньше Саша просто отмалчивался, то теперь сдерживался с огромным трудом. Что-то в нём необратимо менялось. Война…

Собственно, уже совсем скоро домой, на гражданку. Только вот как жить на этой гражданке, когда закрываешь глаза, а перед тобой проходят сотни искалеченных молодых парней?

…Ночное дежурство выдалось относительно спокойным. Мокрецов сидел в ординаторской, пил чай. Вспомнил, что давно хотел поменять халат, пошёл в каптёрку. Но только открыл дверь в тёмное помещение, как услышал сдавленный жалобный писк. Щёлкнул выключателем и на секунду остолбенел: плотный мужик в военной форме прижимал к стене девушку и суетливо шарил под белым халатиком.

В голове у Саши словно огненный шар взорвался: и так вокруг сплошная мерзость, да ещё и это! Не размышляя ни секунды, схватил похабника за шиворот, пару раз врезал по морде и откинул к стене. И только потом в орущем от боли и зажимающем окровавленное лицо мужике узнал своего злейшего недоброжелателя. Зам по тылу растёкся по стене, его расстёгнутые брюки сползи до колен, медсестрица взвизгнула и убежала, а на шум уже собирались медики со всего госпиталя. Пострадавшего оттащили в перевязочную. Хирург-стоматолог дружески похлопал Мокрецова по плечу:
– Филигранная работа, коллега, перелом челюсти в двух местах. Не скрою, мне самому всегда этому кабану хотелось врезать.

Дальше события разворачивались стремительно. Едва оправившись от шока, подполковник накатал на Мокрецова рапорт, где в деталях описал, как пьяный в стельку хирург сначала угрожал, а затем жестоко избил его. Свидетелей не было, ту медсестру всесильный зам по тылу оперативно перевёл в другую часть.

Военный следователь допрашивал Мокрецова с таким пристрастием, словно тот не морду подлецу начистил, а продал врагам секрет ядерного оружия. Коллектив заступался за Сашу как мог. В общем, его пожалели и ограничились строгим выговором с занесением. Домой отправили без получения очередного звания, без причитающихся «афганцу» льгот, даже почётной грамоты не дали.

Жена очень обрадовалась его возвращению и дублёнке с пушистым воротником. Стала намекать, что неплохо бы снова попроситься в какую-нибудь хорошую заграничную командировку. Пришлось Мокрецову всё рассказать и объяснить, что карьера военного врача, учёба в Военно-медицинской академии и служба в армии для него закрыты. Жена поняла всё по-своему и спросила:
– Ты с ней спал? Она красивее меня?
– Да я и имени-то этой девчонки не помню, – оправдывался Мокрецов.
– Дурак.

Он устроился на работу в хирургическое отделение областной больницы, и всё вроде бы наладилось, но часто снился ему один сон.

После боя Мокрецов вместе с санинструктором шли по зачищенному кишлаку, склоняясь к лежавшим на земле солдатам, стараясь распознать признаки жизни. Глиняный забор, разбитый во многих местах, окружал маленький садик, а в нём росли гранатовые деревья, усыпанные сочными плодами, и каждый висел, словно игрушечный красный шарик на новогодней ёлке.

Под одним из деревьев лежал светловолосый мальчишка и прозрачными голубыми глазами зачарованно смотрел в небо. Между бровями у него было небольшое и ровненькое пулевое отверстие. Рядом кто-то застонал, и Мокрецов резко обернулся: с другой стороны дерева лежал чернявый парень в длинном халате. «Афганец», – понял Мокрецов и навёл на него автомат. Юноша захрипел и приподнялся на локте:
– Не убивай меня! Я в Москве учился, я пригожусь, – проговорил он по-русски.

Мокрецов шагнул к нему. Парень закашлялся и сунул руку за пазуху. В мыслях у Мокрецова за секунду прокрутились все слышанные за время службы истории: о гранатах со снятой чекой, о длинных ножах, которые умирающие моджахеды втыкают в живот неосторожно приблизившемуся врагу. Он рефлекторно отшатнулся и нажал на курок. Юноша вскрикнул и упал на спину. Теперь не только голубые, но и карие глаза так же отрешённо смотрели в серое афганское небо и на перезрелые плоды граната.

Мокрецов просыпался и кричал. А молоденький афганец из его сна всё повторял: «Не убивай! Я пригожусь…» Жена плакала и посылала его к врачу, который лечит головы. Как-то он крепко выпил, после чего наконец-то хорошенько выспался. Постепенно это стало входить в привычку.

Однажды у него умер пациент – не на операции, днём позже. Врачебной ошибки не обнаружили, но намекнули, что было бы неплохо уволиться по собственному желанию. А Мокрецов, как и полагается русскому интеллигенту, страдая от бесконечного чувства вины, запил по-чёрному. Жене всё это осточертело:
– Я замуж за врача выходила! Тебя же уважали, на руках носили, все подружки мне завидовали! А теперь только водку жрёшь да башкой о стены бьёшься! Я на таких ханыг у себя в магазине вдоволь насмотрелась. Надоело!

Они развелись, Мокрецов вернулся в родной город, к родителям. Папа с мамой очень переживали за своего мальчика и были глубоко убеждены, что это грубая армейская жизнь его так испортила. Мокрецов не стал разочаровывать возвышенных гуманитариев, об Афганистане вообще старался не говорить.

Саша пошёл устраиваться на работу, но ему везде отказывали. Только на Станции скорой помощи старичок главврач Зингер долго изучал его документы, надсадно вздохнул и подпёр кулачком щёку.

– Значит, там служили… Врачебных ставок у нас сейчас нет – на фельдшерскую пойдёте?
– Так точно, – по-военному отрапортовал Мокрецов.

Как-то на вызове он боролся с высоким давлением у чрезмерно разговорчивой бабульки. Пациентка рассказала ему всю свою жизнь: как рано овдовела, как детей растила, внуков нянчила, как потом они все разъехались, никто не пишет – наверное, думают, померла.

– Так вы совсем одна, и помочь некому? – поинтересовался Мокрецов.
– Почему же одна? Племянник внучатый у меня живёт, хороший мальчик, только выпивает маленько.

Входная дверь громко хлопнула. Саша оглянулся: на пороге стоял помятый мужичонка неопределённого возраста. Увидев Мокрецова, он выронил из рук звякнувшую авоську.

– Док! Товарищ лейтенант! Вы меня помните? Это же я, Валера Шмелёв!
– Ой, доктор, простите мальчика, с головой у него не того, – попыталась объяснить старушка.
– Вы же меня с того света вытащили! Мне всё пузо осколками посекло! – возбуждённо кричал внучатый племянник.

Мокрецов не помнил этого парня.

– Покажи живот! – приказал он.

Парень с готовностью задрал рубаху. Саша провёл пальцем по толстому рубцу и удовлетворённо хмыкнул: грамотно сшито, а вот и его личный знак – хвостик-закорючка.

– Здорово, крестник! – сказал Саша.

А солдатик уронил ему голову на плечо и заплакал.

Потом они сидели на кухне. Мокрецову нужно было ехать, но Валерка не хотел его отпускать – открыл бутылку водки, предложил выпить.

– Я на работе, – категорически отказался Саша.

Валерка понимающе закивал, налил себе полный стакан.

– За пацанов… Женьку Воробьёва помните? Рыжий такой! Мы как раз только из Союза за «речку» пришли, и нас в учебный рейд отправили. Сидим на броне, жарко, жуть! Тут вы мимо проходите, а Женька спрашивает: «Товарищ лейтенант, а нам молоко будут давать?» А вы и говорите: «Котят понавезли, а молоко забыли!» Мы с пацанами так ржали!

Валерка выпил и снова налил.

– Погиб Женька-то. Мы тогда в засаду попали, не учебный рейд оказался.

Мокрецов понимал: за задержку на выезде его по голове не погладят, но остановить монолог парня он не мог, не имел права.

– А я вот жив остался, вам спасибо! Правильно наш комбат говорил: «Врача берегите больше, чем командира. Меня в бою найдётся кем заменить, а его – нет». Отличный мужик был. Тоже погиб… Снайпер, сука!

Валерка ударил кулаком по столу. Посуда и бутылки со звоном посыпались на пол. Из комнаты испуганно выглянула его старенькая тётя и пальцем поманила к себе Мокрецова:
– Доктор, вы ему укольчик поставьте, чтобы уснул. А то он опять до утра будет посуду бить и со своими друзьями разговаривать.

С трудом удалось уговорить Валерку лечь и «для здоровья» уколоться. Но, даже засыпая, парень крепко держал Мокрецова за руку и продолжал говорить:
– Не надо было меня спасать, лучше бы я, как они все… Зачем мне жить? Я в техникуме восстановился, сижу в аудитории, лекцию слушаю. Вроде всё нормально, а потом вдруг раз, и не заснул даже, а в голове пулемётная очередь, а перед глазами броня пылает. Думал, вернусь с войны, меня как героя все уважать будут, а тут…

Наконец Валерка уснул. Его тётя, провожая Мокрецова до дверей, тихо шептала:
– Доктор, а как бы нам Валерочку-то вылечить?

Что тут сказать? Он не знал, как помочь Валерке. Да и сам был точно такой же – загнанный в угол зверь с опалённой шкурой.

Теперь даже малые дети знают этот термин – посттравматический синдром. И Мокрецов прекрасно понимал: жить ему с этим диагнозом, как верблюду с горбом, до конца дней.

Ольга ТОРОЩИНА,
г. Пермь
Фото: Fotolia/PhotoXPress.ru

Опубликовано в №08, февраль 2016 года