– Скоро Новый год, Серёжа, – сказала она тихо.
Серёжа зевнул.
– А одно Рождество мы уже пропустили, – вздохнула Маруся. – Когда я была маленькой и мы ещё жили вместе с отцом в его большом доме за городом, Рождество мы встречали сначала по-западному, в декабре, потом, конечно, был всешний Новый год, и уже в январе – Рождество православное. У отца мать – обрусевшая то ли полька, то ли немка, бог её знает! От неё традиция пошла. Говорили, страшно красивая женщина. Впрочем, я бабушку никогда не видела, она ещё до моего рождения свинтила куда-то в Европу. А папа остался учиться в консерватории… Серёжа, зачем ты женился?
– Ну вот, только начал засыпать! – Серёжа заёрзал, потянул на себя одеяло, обнажив Марусю наполовину. – Тебя интересует, зачем я на тебе женился?
– Нет, меня вообще интересует – зачем? Детей ты не хочешь.
– А зачем, чёрт возьми, люди женятся? – проворчал Серёжа. – Придвинься ко мне поближе, и будем спать!
Маруся опять вздохнула и обняла подушку.
– Я хочу тебе кое-что сказать. До шести лет я была абсолютно счастлива.
– В этом возрасте все абсолютно счастливы.
– Неправда! Я, конечно, мало что запомнила из тех своих лет, но… – Маруся зажмурилась. – Вот во дворе под нашим окном растёт высокая ель, папа наряжает её на Рождество только до половины, выше не достать даже со стремянки. Смешная получалась ёлка, словно в юбке.
Вот мама напекла рождественского печенья в виде букв. Она сказала, что это магические печенья, из букв надо составить волшебное заклинание. Папа составлял заклинание из печений весь вечер, но у него ничего не получалось! Мама старалась ему помочь, а я горько плакала в своей комнате, ведь ещё утром втайне от всех я съела четыре буквы. Когда призналась в своём преступлении, мама с папой долго смеялись и составили другие слова: «Маша будет чудо». А лишние буквы мы съели за чаем.
Мама так и не сказала, какое заклинание должно было получиться, и потом я долгие годы считала себя виноватой в том, что они расстались, ведь, наверное, в заклинании было что-то очень важное.
А ещё я запомнила на всю жизнь рождественский гимн, которому меня научил отец. Его написал какой-то католический священник лет двести назад. Папа уверял, что этот священник – наш родственник, и просто замучил меня, пока я не выучила песенку!
Но счастье закончилось, мама ушла от отца, и мы переехали в её маленькую квартирку. До конца жизни она не хотела говорить об отце, но когда умирала, попросила меня спеть ту самую его рождественскую песенку.
Маруся села в постели, прикрыла голую грудь подушкой и, глядя в окно на снег, запела тоненько и нежно:
– Свята ночь, тиха ночь,
Свет звезды ярче свеч,
А младенец пресвятой
Почивает тихим сном… *
Серёжа, я вот что хотела сказать: я ухожу от тебя… Серёжа, ты спишь?..
Долго ещё Маруся смотрела в окно на снег, потом оглянулась на спящего мужа, взяла с тумбочки свой мобильный телефон, написала кому-то сообщение, тихо всхлипнула и сунула телефон под подушку.
Но Серёжа не спал, он напряжённо ждал, когда заснёт жена. Затем осторожно просунул руку под её подушку, достал телефон и стал искать – кому она написала. В отправленных сообщениях было пусто, зато среди сохранённых было одно без номера: «Мамочка, милая, как ты там? Я по тебе скучаю. Мне очень-очень плохо! Попроси там за меня кого-нибудь, если можно».
«Дурдом! – сердито прошептал Серёжа, вернул телефон на место и накрыл жену одеялом. – Совсем с катушек слетела!»

Снег с такой силой бил в лобовое стекло такси, что Марусе сделалось жутко. Маруся передёрнула плечами под тонкой кроличьей шубкой – во что она вляпалась!
Непонятная женщина с сухим надтреснутым голосом звонила ей несколько раз за неделю и убедительно говорила, что Марусю ей хорошо отрекомендовали знакомые знакомых как отличную учительницу по фортепьяно для её восьмилетнего внука. Деньги предлагала огромные, но на странных условиях – переехать к ним в дом с проживанием на всё время обучения.
Маруся дважды отказывалась, ссылаясь на замужество, на личную жизнь, но когда женщина сказала, что навела справки и личная жизнь Маруси – это лишний повод принять её предложение, Маруся неожиданно для себя согласилась. Машину прислали через полчаса, только самое необходимое успела побросать в сумку и оставить прощальную записку.
Женщина сказала, что сама она с внуком приедет через пару дней, а в доме Марусю примут.
Было уже далеко за полночь, когда Маруся оказалась у ворот. Пугливо озираясь в темноте большого участка, она прошла по расчищенной от снега дорожке к дому, в окнах первого этажа горел приглушённый свет.
Поднявшись по ступенькам, Маруся тихонько постучала в дверь. Постучала снова. И ещё раз уже увереннее. Никто не отозвался. Маруся толкнула дверь, и дверь отворилась – в тускло освещённых сенях столпились вёдра с краской, малярные валики, стремянка и прочие строительные инструменты, очевидно, в доме затевался ремонт.
Из сеней Маруся попала в гостиную со сдвинутой как попало мебелью, укрытой полиэтиленом.
– Эй! Здесь есть кто-нибудь? – негромко спросила Маруся и, не получив ответа, обратилась к большому буфету под плёнкой: – Ну, и где мне тут для начала умыться?
Буфет Марусе тоже не ответил. Маруся рассердилась, шлёпнула сумку на пол и пошла искать ванную. Удивительно, но обострившаяся интуиция сразу привела её в нужное место, правда, по дороге на повороте Маруся больно врезалась боком в какой-то выступ на стене.
Потом Маруся без труда отыскала кухню, где вскипятила себе чаю и даже нашла печенье с мёдом. Там же, в кухне, она решила устроиться на небольшой удобной кушетке.
Странно, но настроение у Маруси улучшалось с каждой минутой, страх как рукой сняло, и, что особенно удивительно, чувствовала она себя здесь как дома, даже лучше.
Маруся выключила свет, оставив только мягкую лампочку над вытяжкой плиты, улеглась было на кушетку, но в сумке чирикнул мобильник – от кого-то пришло сообщение.
«Слава богу, очухалась хозяйка, сейчас всё и выясним!» – весело решила Маруся, открывая сообщение. Но номер был неизвестный, а само послание лишило её всяческого соображения: «Маша, не валяй дурака! Возвращайся к мужу! Мама».
Маруся плюхнулась на кушетку и лихорадочно набрала неизвестный номер.
«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети», – ответила трубка.

Проснувшись от яркого солнца, Маруся не сразу сообразила, где находится. Присев на кушетке, сонно завертела головой, поглядела в окно, и тепло разлилось в её сердце – во дворе под самыми окнами высилась красавица могучая ель.
Маруся сладко потянулась, хотела было позвать маму и тут же вскрикнула в ужасе: «Мама!» – сознание к ней, наконец, вернулась.
Опасливо поглядывая то на мобильный, то на поразительно знакомую ель за окном, Маруся схватилась за голову.
– А, проснулась, пианистка? – чуть не доведя её до инфаркта, весело крикнула какая-то девица, появившаяся в дверях кухни в измазанном краской комбинезоне. – Слушай, ты прости меня, что я тебя вчера не встретила. Так ухайдокалась с этим ремонтом, с копыт падала, задрыхла на чердаке. Я там себе коечку примоздрячила. Да ты, я вижу, и без меня хорошо устроилась.
– Вы кто? – пробормотала Маруся.
– Я-то? – усмехнулась девица. – Гастарбайтер! Риткой звать. А тебя Машкой?
Маруся кивнула. Ритка прошла к плите и зажгла конфорку под чайником.
– Слушай, чудная у нас с тобой хозяйка, самой нет, народ чужой в дом пускает. – Ритка закурила. – Я-то с Темрюка, она меня оттуда вызвонила. Говорит, какие-то знакомые меня ей рекомендовали. Мол, ремонт хорошо делаю. Какие знакомые? Всех опросила – никто ничего не знает! Бабла мне прислала на дорогу, а за работу знаешь сколько обещала? – Ритка присвистнула. – И что, поближе работников у ней нет, что ли? Ой, странная тётка! Зачем ей ремонт? И обои, и потолок – всё супер-пупер было. Ну да ладно, думаю, хозяин – барин. А ты чё такая вздрюченная?
– Знаешь, у меня какое-то странное ощущение от этого дома, – нахмурилась Маруся, разглядывая дом уже при солнечном свете.
– И у тебя тоже? – обрадовалась Ритка. – Прикинь, я так чувствую, будто уже была здесь когда-то. Но я точно не была, стопроцентняк. Но запах, что ли, родной какой-то или дух… На хозяйку нашу поглядеть любопытно. Завтра к вечеру с внуком приедет из Хорватии.
Маруся рассеяно кивнула и направилась в ванную, по дороге опять больно врезалась в выступ на стене, вскрикнула, остановилась рядом с ним, держась за бок. Ритка выглянула из кухни и жизнерадостно заржала:
– О! Смотрю, и ты в него вписалась! Слушай, всё хорошо в нашем доме, но вот это архитектурное излишество собью молотком, на фиг, и скажу, шо так и было!
Маруся не ответила, попятилась назад и снова прошла рядом с выступом, теперь уже специально задев его боком. Потом проделала то же самое ещё раз, но уже на коленях, боднув выступ лбом.
– У, да ты, я гляжу, подруга, с присвистом! – перестала смеяться наблюдавшая за ней Ритка.
– У тебя рулетка есть? – как ни в чём не бывало спросила Маруся.

Измерив высоту выступа, Маруся бросилась за мобильным.
– Катюша, у тебя Юльке шесть лет? Она нормальная?
– В каком это смысле? – насторожилась трубка. – Ты пьяная?
– Да нет! Тут вопрос жизни и смерти. Слушай, померяй скорее, что у неё находится на уровне ста десяти сантиметров от пола.
Лишних вопросов Катюша не задавала, опрометью бросилась измерять, вернулась довольно скоро и уже на грани нервного срыва.
– У неё там лоб! Это плохо? Ты где-то что-то прочитала? Какое-то заболевание? Не мучь меня, говори!
– Лоб, – в экстазе повторила Маруся. – Точно – лоб! А справа большая шишка.
– Нет у неё там никакой шишки, – испугалась Катюша. – Это плохо?
– Это прекрасно! Это у меня шишка… была… в шесть лет в ста десяти сантиметрах от пола! Катюха, я, кажется, домой попала.
– Ой, Маруська, – ужаснулась трубка. – Да ты в драбадан! Хорошо, что хоть дома.
– Нет, я трезвая, просто взяла и сошла с ума, – улыбнулась Маруся, а про себя подумала: «Это я тебе ещё про маму не сказала».

С Марусей действительно творилось что-то неладное. Весь день она бродила по дому и возле дома, изучала его, узнавала и не узнавала.
Когда между мамой и папой что-то произошло, мама увезла Марусю в Москву и даже разговоров не допускала об этом доме. Но как же Маруся мечтала снова вернуться туда, нарожать много детей, чтобы был клан, чтобы шумно и весело. Но адреса Маруся так и не узнала, мама умерла, а отец не появлялся в её жизни с тех самых пор. А Серёжа не хотел никаких детей. Вот и теперь он, кажется, совсем позабыл, что ещё вчера у него была жена.
Мобильный опять чирикнул, Маруся вздрогнула.
«Машка, быстро домой, а то накажу! Серёжа тебя любит, я узнавала здесь у наших. Мама» – гласила новая эсэмэска.
Маруся охнула, сунула телефон в карман и поспешила вверх по ступенькам на второй этаж, где весь день от неё скрывалась Ритка, а заодно белила потолок.
– Рита, ты веришь в загробную жизнь? – взволнованно спросила Маруся. – Ну, когда умершие входят в контакт с живыми.
– Не знаю, – Ритка почесала нос, и он сделался белый от краски. – Но у нас в Темрюке к одному мужику покойная жена по ночам таскалась, сам рассказывал: то приласкает, то борща наварит, а однажды ночью так его во сне отметелила за пьянку, что он сразу пить бросил. Ты что, тоже запойная? – сурово спросила Ритка.
– Да не пью я! Не пью! – психанула Маруся и направилась к лестнице.
Свята ночь, тиха ночь,
Свет звезды ярче свеч…
– томно запела Ритка, продолжая белить.
Маруся обернулась.
– Ты откуда эту песню знаешь?
– Так в детстве батя научил, – испугалась Ритка безумного горящего взгляда Маруси. – Ты это, подруга, ступай отдохни, завтра уже хозяйка прибудет, надо тебе быть в форме.
Ночью Маруся написала сообщение и отправила его на неизвестный номер: «Мамочка, я тоже люблю Серёжу, но не вернусь. Только скажи правду: село Никольское, улица Чёрная Речка, 7 – это папин дом? Ведь я здесь всё узнаю, и даже нашу высоченную ель, которую в Новый год обязательно наряжу до самой макушки, правда, пока не знаю как. Целую, Маша».

Первым из машины выскочил белобрысый восьмилетний парнишка в ярко-красном пуховике.
– Привет, девушки, я – Сашка!
Маруся добродушно протянула руку.
– Я – Маруся.
– Маргарита Павловна, – без панибратства представилась Ритка.
Обе почувствовали, что их изучают из-за тонированного стекла. Но вот задняя дверь отворилась и на снег ступила высокая худощавая дама в бледно-кремовом пальто и с очень короткой стрижкой седых волос. Синие глаза смотрели остро.
– Как думаешь, под шестьдесят? – шепнула Ритка.
– Не-а, все семьдесят, – шепнула Маруся, лучезарно улыбаясь даме. – Это богема!
– Семьдесят два! – объявила дама сухим надтреснутым голосом. – И все мои механизмы работают исправно. Ну а теперь вы покажитесь! Так, улыбки хорошие, наглые. Щёки румяные. Носы курносые. Лишнего жира нет. Ножки ровные. Я довольна.
– Вообще-то я к вам маляром, Анастасия Карловна, – сверкнула глазами Ритка. – Ни зубы мои, ни ноги потолки ваши ровнее не сделают.
– Ух, дерзкая какая! – с удовольствием сказала Карловна. – Сразу видно – порода! Ну а ты, душа моя, – обратилась она к Марусе, – всё сохнешь? Да найдём мы тебе жениха, ты погляди, какая ты сахарная, – в очередь выстроятся!
Неожиданно Карловна загребла всех троих, включая белобрысого Сашку, длинными своими сильными руками и сказала с чувством:
– Эх, Павловичи вы мои драгоценные! Ваш отец – это сын мой Пашка, кобель распоследний! Но таких он мне, мерзавец, внуков понаделал, что всё ему прощаю. Как же я вас всех разыскивала, как разыскивала! Пусть он там пасётся по Европам со своим саксофоном, а я забрала внука Сашку – и назад, на горемычную родину.
Дом у нас большой, хороший, крепкий! И семья будет крепкая – клан! Никуда вас не отпущу. Завтра стол новогодний готовить будем, печь научу вас топить, а не камин там какой-нибудь. Ёлку нарядим. Знаете сколько ей лет? Ох, лет уж триста, наверное! Я, когда маленькая была, ну как Сашка, отец мой ёлочку нашу только до середины украшал – выше и на лестнице не достать было. Ну, в дом! Все в дом! Соскучилась я по нему, сил нет.

Бабушка Карловна отправляла в печь песочные рождественские фигурки, залитые глазурью. От печи в доме было жарко-жарко. Мебель в гостиной раздвинули, сняли к чёрту полиэтиленовую плёнку, и оказалось, что между буфетом и книжным шкафом старенькое немецкое пианино, расстроенное, правда, ужасно, но ничего, кое-какие звуки издаёт.
– Сашка, это легато! А вот теперь стой, дай нотке дозвучать! – Маруся легонечко шлёпнула брата по спине. – Плечи расправь, пальцы не растопыривай. Ладно, давай мне квинтами «Серенькую кошечку».
– Марусь, а хочешь, я тебе одну песенку сыграю? – спросил Сашка. – И спою? Меня папа научил.
Пронзительно зазвучал его голосок, Маруся закусила губу, а потом подхватила:
Свята ночь, тиха ночь,
Свет звезды ярче свеч,
Со второго этажа спускался полногрудый и чистый голос Ритки:
А младенец пресвятой
Почивает тихим сном…
Ритка одной рукой обняла Марусю, в другой она держала её мобильный.
– Глянь, чего мамка-то тебе пишет: «Лопнуло, Машка, моё терпение! Еду к тебе ёлку наряжать! Серёжа». Муж твой в телефонах своих запутался, – хохотала Ритка. – С маминого номера набрал! Ой, умора! Конспиратор! На чём едет-то? На огненной колеснице?
– Да нет, бери выше, – засмеялась бабушка Карловна, подойдя к окну. – На пожарной машине. Вон, на лестнице стоит, шапкой машет, герой!