Ничего, справились, тем более что спектакль короткий и простенький. Я лежал на коврике и ленился, а Устинова меня куда-то заманивала, обманывала:
– Поднимись, я дам тебе шоколадку! Подойди, я дам тебе мармеладку!

И я вёлся, шёл, а она мне, естественно, ничего не давала. Ну у нас с ней и в жизни так было. Как-то пообещала угостить польской жвачкой «Болек и Лёлек», а потом дала жёваную изо рта, со своей желтушной слюной. То есть отравить, стерва, хотела. Мама же объясняла мне, что желтуха – это на всю жизнь.

Так что нам особо играть не пришлось: я ленивый, она коварная, мы были самими собой.

Потом, года через два, меня назначили в спектакль о дружбе пятнадцати республик. Я там играл Туркменскую ССР, потому что был кареглазым шатеном и у нас дома нашёлся пёстрый махровый халат. Ещё мне дали восточный узконосый кувшин из папье-маше.

Стоя в кругу таких же назначенных терпил, я размахивал кувшином и кричал:
Поёт дутар про нашу власть
И про людей труда.
Мечта народная сбылась,
В пески пришла вода!..

А уже классе в седьмом две вроде бы симпатизировавших мне девчонки несколько дней всё хихикали и поглядывали на меня. На уроках перешёптывались и перекидывались записочками, опять же поглядывая в мою сторону. А потом одна из них на перемене подошла и говорит:
– Павел, будешь у нас королём!

И ушла, такая таинственная, без объяснений, но крутя жопкой.

А я остался с прыгающим пульсом. Гадал, мечтал: что это значит? Я теперь король их сердец? Или, может быть, гадали на мою судьбу и выпало, что стану королём?

Оба варианта меня приятно разволновали, особенно второй, я, конечно, хотел быть королём и в предсказания верил.

На другой день мечты развеялись. Они просто готовили инсценировку пугачихинской песни «Всё могут короли» и сунули меня на роль Луи, который не мог жениться по любви.

Это было такое снижение уровня, такое разочарование! Не пророчество, а дешёвая самодеятельность, в которой «король» должен был ещё нарядиться в колготки, туфли на каблуках и какую-то блузку с рукавами-фонариками. Блузка подпоясывалась солдатским ремнём со звездой на пряжке, на пояс цеплялась пластмассовая рапира, на голову – позолоченная корона. Гадость, в общем. Унизительная, глупая гадость.

С тех пор я театр не люблю и актёров не уважаю.