Холодным февральским утром в мою дверь позвонили. На пороге нервно переминалась соседская дочь Ирочка, прикрывая нос концом вязаного шарфа.

Вместе с ароматом девичьего парфюма в коридор ворвался чудовищный запах аммиака, застарелого пота и давно немытого тела.

– Дядя Саша, помогите выйти из подъезда! – в ответ на мой вопросительный взгляд Ирочка шагнула в сторону: за её спиной поперёк лестничного марша лежал бородатый бомж в рваном замызганном пальто. – В университет опаздываю. Этот человек сказал, что не сдвинется, пока я не принесу ему чаю. А переступить через него не могу.

Я завёл Ирочку в квартиру и вышел за порог. Лицо бомжа показалось знакомым.

– Юра? – стараясь меньше вдыхать, спросил я.
– Нет, я Толик. Саша, налей мне в пол-литровую банку горячего чаю, – бомж, видимо, услышал моё имя, – мне согреться нужно. Не бойся, я не обмочусь. Выпью и уйду.
– Хорошо, только сядь на ступеньки и дай девушке пройти, она на учёбу опаздывает.

Через десять минут я поставил перед бродягой банку горячего чая с кружочком лимона, пачку печенья и пару бутербродов на одноразовой тарелке.

Бородач вожделенно вытянул губы, после первого глотка на лице заиграла улыбка блаженства. Бомж обхватил пальцами горло банки.

– Ух, тепло!

Я вернулся в квартиру, нашёл старые перчатки и протянул бродяге.

– Возьми, пригодятся.

Толик поблагодарил.

Через час я открыл дверь. О недавнем присутствии бомжа напоминали лишь запах и пустая банка на подоконнике, накрытая одноразовой тарелкой.

Может, и лучше, что он не Юра. Толика уже ничто не спасёт, а у Юры есть хотя бы какой-то шанс, пусть и призрачный.

Я включил компьютер и открыл папку прошлогодних фотографий. С экрана улыбалось обветренное Юрино лицо. Память перенесла меня в прошлое лето, на тихую улочку Старой Салтовки.

В тени яблони у дороги спал бомж, подложив под голову дорожную сумку. Услышав шаги, мужчина открыл глаза и обвёл меня долгим, как бы ожидающим взглядом. В душе что-то щёлкнуло, и я подошёл к бродяге.

– Как тебя зовут?
– Юра, – оживился мужчина и сел на траву.
– Хочешь немного заработать? Расскажи о своей жизни. Кто ты? Откуда? Почему бродяжишь?

Юра кивнул, и я присел на бордюр – так, чтобы лучше рассмотреть собеседника: крепкое жилистое тело, лёгкие движения, невысокий рост. Небритость, короткая стрижка и сломанный нос придавали мужественности его в общем-то добродушному загорелому лицу.

Юра прикурил предложенную сигарету.

– Родом я из-под Луганска. В июне исполнилось сорок семь. Сирота. Когда мне было три года, отец разбился на машине. Из-за его смерти мать вскоре тронулась умом, умерла в психбольнице.

До восьми лет меня воспитывали дед и бабка, но они померли в один год. Перед смертью бабка просила своего сына, моего дядю, не сдавать меня в детдом, но тот не послушался. Из детдома забирал меня только на лето.

О нас, сиротах, неплохо заботились: кормили четыре раза в день, учили, одевали, не обижали. Рядом графитовый карьер и завод – для мальчишек целая страна.

После выпуска осел в деревне недалеко от родных мест. Работал на заводе сварщиком. Как-то на свадьбе приятеля познакомился с подружкой невесты. Красивая девка! Вцепилась в меня мёртвой хваткой. Год мы встречались, ссорились, мирились, в конце концов я на ней женился, да и пора: мне двадцать шесть стукнуло, ей – двадцать два.

Сначала жили у тёщи, но вскоре я получил от завода квартиру на другом конце того же села. Дочь родилась. Что ещё нужно для счастья?

Однажды зимой меня отправили в командировку на соседний завод трубы варить. За три дня до конца срока выяснилось, что новую партию труб не завезли. Начальник отпустил командировочных по домам, а дальше – как в анекдоте.
Стучусь вечером в родные двери, никто не открывает, ставни закрыты, но через щели пробивается свет. А я по дороге стакан водки выпил. Стучал, гремел, бил по двери ногами. Открыла жена, пьяная в дым, в одной футболке и трусах. А мороз на улице злющий.

Забилось сердце, почувствовало неладное. Влетел в дом – и сразу в коридорчик: там у меня монтировка была припрятана, загнутая с одного конца вроде кочерги. Бегаю по квартире, матерюсь: «Где твой любовничек? Найду – убью!»
Шарю монтировкой под кроватью, под скатертью стола, открываю шкаф – никого. Смотрю на шкаф, а на нём груда детских игрушек: медведи плюшевые, куклы, зверюшки разные. И все лежат на боку или вверх ногами. Стукнуло что-то внутри: размахнулся и лупанул со всей дури по игрушкам крюком монтировки.

Как заорёт кто-то наверху, игрушки в стороны! По дверцам шкафа кровь струйками побежала. Сверху спрыгивает мужик в одних трусах и кричит: «Не убивай!»

Смотрю – это наш сосед через три дома, начальник бригады электриков. Он – в дверь, я – следом. Бежит босиком по снегу, а за ним полоса крови. Вбежал домой и закрылся. А у него жена и четверо сыновей. Встретили папку с работы. В больнице ему лоб ночью зашили.

Жена на меня бросается, что-то бубнит. Я её ладошкой по щеке хлестанул, она и завалилась, лежит и молчит.

Чувствую, силы во мне кончились. Выпил ещё и уснул, просыпаюсь – комната полупустая. Оказывается, ночью жена подогнала машину и увезла мебель и все свои и дочкины вещи к матери.

С месяц мы жили порознь, а потом мало-помалу помирились. Тянуло меня к ней, простил. После этого случая с другими я её не заставал, да и слухов не ходило. Жили, дочь растили, работали. Вот только упрекала меня часто: денег мало зарабатываешь, в такой одежде стыдно даже в клуб пойти.

Вот тут со мной главное несчастье и случилось.

Начальник цеха, где я работал, наркоманил почти в открытую, а наркотики же больших денег стоят. Пригнал как-то он в цех левый тепловоз, чтобы порезать на металл. Предложил мне и ещё одному рабочему войти в долю, деньги пообещал приличные. Мы подумали и ударили по рукам. Курочили локомотив потихоньку и отвозили металл знакомому сборщику.

Дело шло отлично, но тут начальник попался на наркоте, менты давно его пасли и накрыли в притоне. Прижали, он и раскололся, откуда денежки на дурь.

Так нас троих и повязали. Начальник откупился и получил три года, а нам, работягам, дали по семь лет. Скажу тебе, сидеть несладко, особенно когда поддержки с воли нет. Дома меня никто не ждал.

Освободившись, подкараулил у школы дочь. Оказалось, мама живёт с другим мужчиной, новому папке шестьдесят лет, начальник. Домой просила не приходить: ты, мол, нам не нужен и давно выписан. На меня волчонком смотрит – мамка, конечно, настроила.

Скажу честно, к такому повороту я был готов. Первый год жена меня навещала, а потом ни одного свидания.

Вздохнул я и поехал к тюремному товарищу, в ваши края. Год жил у него, пока он не сошёлся с женщиной. Через неделю она меня выгнала, с его согласия, конечно. Но я не в обиде. Решил податься в родные места, всё начать с нуля. А там – война. Вернулся в Харьков.

На вокзале меня повязали менты. Привели в участок, забрали документы: «Вернёшься за ними через пару дней. Мы их пока проверим». Прошло два месяца, но в участок я не пошёл. Боюсь милиции на глаза лишний раз попадаться.
Вышел из ментовки, а идти некуда. Нормальный человек бродяжить больше двух недель не может, иначе превращается в бомжа. А я уже полгода на улице.

– Как ты живёшь? Где хотя бы умываешься? – спросил я, протягивая Юре новую сигарету.
– Живу впроголодь. Питаюсь на деньги, которые на бутылках зарабатываю, но их мало. Хорошо идёт металл, да где его сейчас найдёшь? Иногда людям помогаю: огороды вскапываю, деревья валю. Весь день брожу по городу в поисках еды.

Одна женщина часто выносила мне поесть, иногда даже мясо и колбасу. В такие дни у меня были праздники. Я помогал её семье сажать картошку. Но она тяжело заболела, пришлось мне сменить место бродяжничества. Пошёл вдоль реки, так сюда и попал.

Самое трудное – бритьё. Бритвы у меня нет, а зарастать не хочу, найду в мусорке бритвенный станок, им и бреюсь у реки, тут же умываюсь. Зеркала нет, себя давным-давно не видел. Когда проходишь мимо витрин, неудобно долго себя рассматривать.

– А воду какую пьёшь?
– На источник два раза в день хожу. Летом хорошо, можно и на земле поспать. А зимой ночевать на улице невозможно, нужно помещение, пусть и холодное. Все зимы жил у приятелей, а как будет в эту – не знаю.
– А женщины? Не пробовал с кем-нибудь сойтись? Ведь есть такие, кто даже с зэками знакомится.
– В Харькове познакомился с одной, жил у неё несколько месяцев. И всё это время её в милицию повестками вызывали. Она прежде была замужем, муженёк жил в её квартире примаком и пил по-чёрному, часто руки распускал. Два года назад напился и по привычке побил благоверную, а потом давай за ней с ножом гоняться. Она и стукнула его разделочной доской по голове. Муж упал, а жена убежала к подруге, у неё и заночевала.

Утром вернулась домой, а муж лежит мёртвый, с ножом в животе. Два года тянулось следствие. В последний раз вызвали в милицию, но домой она не вернулась: впаяли пять лет за убийство. Мы друг к другу хорошо относились, с пониманием, может, потому что она тоже сирота. Когда немного зарабатываю, отношу ей в тюрьму передачи. Там это много значит, по себе знаю.

– Как я хоть выгляжу? На бомжа сильно смахиваю? – спросил меня Юра.
– Вообще-то да. И несвежестью от тебя потягивает.
– Это понятно, какая уж свежесть.
– Как дальше жить думаешь? Неужели до конца дней бомжевать? Профессия у тебя замечательная, хорошие сварщики везде нужны, – я достал из кармана мобильный телефон, чтобы сфотографировать Юру. – Документы тебе в первую очередь вернуть нужно, без них ты получеловек. Проси, умоляй, обещай, но забери их обратно.
– Прав ты. Полежат ещё месяц, и выбросят, если раньше не затеряют, попробуй потом восстанови. Пешком на вокзал пойду, может, и вернут. Один мент в участке сказал другому: «Не у всех бомжей в душе помойка». Слушай, расскажи, что в мире делается. Приёмника у меня нет, а газеты без очков прочитать не могу.

Юра слушал меня, приоткрыв рот. В конце политинформации я вложил в его руку пятьдесят гривен.

– Купи себе что-нибудь, а на десятку езжай к вокзалу и забери документы.
– Спасибо! Даже не за деньги, а за то, что со мной поговорил. На душе полегчало. Я себе сейчас кефира куплю, вдруг захотелось.

За время нашего разговора я не услышал от Юры ни одного матерного слова, не увидел на теле ни одной татуировки.

На прощание показал Юре его фотографии. Он долго рассматривал себя на экране мобильника, потом покачал головой и тихо произнёс:
– И впрямь бомж. Что-то нужно делать. Хозяин, которому я погреб копал, предлагал работу и даже каморку в его цехе. Пожалуй, соглашусь.