В 1987 году, как раз перед нашим выпуском, партия и правительство издали очередное судьбоносное постановление «О мерах по дальнейшему развитию Сибири и Дальнего Востока». В нём говорилось и об усилении кадров этих отдалённых районов Советского Союза, поэтому выпускниц Башкирского пединститута, которые не успели выйти замуж, массово направляли на работу в эту самую Сибирь. Дальний Восток, видимо, достался какому-то другому институту.

К нам явилась представительница облоно и стала соблазнять наивных четверокурсниц перспективами работы в Забайкалье. На женщине висело множество золотых украшений – вероятно, они должны были продемонстрировать, как хорошо мы будем жить.

Кто-то из моих подруг по несчастью ещё судорожно пытался найти себе «любовь всей жизни» и получить перераспределение в менее отдалённые края, но большая часть ничего не предпринимала, в те времена молодёжь была не чужда романтики.

В начале августа нас собрали в Уфе и погрузили в несколько вагонов вместе с сопровождающей, в чьём чемодане лежали наши дипломы – на руки нам их так и не выдали. Двое суток ехали в дружной компании выпускников физмата, иняза, естественно-географического факультета и факультета начального воспитания. Первыми сошли с поезда в Омске и Тюмени биологи и географы, затем наши однокашники оставались в Улан-Удэ и Иркутске. А мы вместе с математиками добрались до Читы, где на вокзале нас встречали дородные тётеньки из облоно с трогательными букетиками, надёрганными со школьных клумб: календулы, космеи и ещё какие-то незамысловатые цветочки. Это согрело душу.

Потом нас отвезли на такси в ресторан «Ингода» и накормили, на тех же машинах доставили наши вещи к месту расквартирования – интернату для детей-инвалидов, пустовавшему в период летних каникул. Из ресторана мы добирались туда налегке, уже на троллейбусе, с любопытством рассматривая по дороге читинские пейзажи.

Утром нас принял заведующий областным отделом образования и наконец-то вручил дипломы. Он также кратко описал места, где нам предстояло работать; в тот же день, кто поездом, кто самолётом, мы разъехались по районным центрам.

Никогда не забуду ту ночь! В четыре утра проводница открыла дверь вагона, и я с чемоданами оказалась на пустынном перроне станции Оловянная. Местные жители быстро разошлись по домам, а я уселась на спинку перронной скамьи, потому что доски сиденья были оторваны, и обняла колени. Темень была необычайная, на ветру, как в кино, качался одинокий фонарь.

Убедившись, что желающих посягнуть на моё добро нет, пошла на вокзал – уж касса-то точно открыта. Я ещё не знала, что поезда проходят через эту станцию два раза в день: один на восток, другой – на запад, за час до поезда и открывалась касса. В полумраке зала ворочалось и бормотало во сне существо неопределённого пола и возраста. Делить с ним компанию мне не хотелось, я вернулась на перрон и с тоской стала считать время до рассвета.

Из темноты вынырнули две мужские фигуры, в голове мелькнула строчка песни: «Бродяга, судьбу проклиная…» К счастью, это были офицер и солдат, они ехали искать дезертира в его родную деревню и, так же как и я, пытались обжиться на перроне.
Офицер приказал солдату взять мои вещи, и мы, ориентируясь по количеству фонарей, определили центр посёлка, там же нашли и единственную гостиницу. Из сервиса в ней были только кровать и туалет типа «сортир» во дворе. Тем не менее, находиться там было гораздо приятнее, чем на ночном перроне.

Утром по той же методе – где лучше дорога, там и госучреждения – нашла районный отдел образования и была поражена, какую бурную встречу мне оказали одна из сотрудниц, Валентина Александровна, кстати, моя землячка, и заведующий районо по фамилии Ваулин. В его кабинете я почувствовала себя дефицитным товаром, который он намеревался не просто отправить к месту распределения, а пристроить «по блату». Тем более что в районо то и дело заходили директора школ, у которых товарищ Ваулин спрашивал, не нужен ли им молодой специалист.

Этот торг показался забавным: меня уже собирались увезти в село Булум в качестве учителя физкультуры, это при моём-то филологическом образовании! Вообще со спортом я в те годы дружила и даже обрадовалась открывшейся перспективе стать владычицей спортзала. Но в это время в районо появился товарищ Магарян, и.о. директора сельской восьмилетней школы, которая значилась в моём направлении. Так я отправилась в село Единение.
Ещё в Уфе, после того как вывесили списки с распределением, однокурсница Анна Киселёва изрекла:
– В своём Единении ты будешь в полном уединении.

Эта фраза крутилась в голове, когда старенький уазик-«буханка» вёз меня к месту первой работы. За окном мелькала выгоревшая трава забайкальской степи, пугали буро-серые воды вышедшей из берегов реки Онон – в Забайкалье половодье случается осенью, такой уж там климат. Когда машина затормозила, я увидела в окно табличку на здании конторы: «Овцеводческий совхоз «Заря». Тоска.

Первую ночь в Единении я провела в семье Магарян. Имён хозяев, к сожалению, не помню, оба работали учителями в школе, а глава семьи исполнял ещё и обязанности директора вместо Светланы Ивановны, которая находилась в декретном отпуске. Наутро директор повёл меня знакомиться с коллективом и заселяться в учительскую квартиру.

Школа оказалась небольшой, вести уроки в своих классах мне предстояло даже не в ней, а в небольшой пристройке. А жить – в новом двухквартирном доме, во второй половине которого обитала со своей семьёй завуч Людмила Ивановна. Квартира была такой большой и пустой, что в ней гуляли сквозняки. В общем, было неуютно. Одна из комнат оказалась заселённой, но соседка пока отсутствовала, мне досталась вторая.

После беглого осмотра квартиры решила познакомиться с селом и его окрестностями. Как и предсказывала однокурсница Анна, в полном уединении. На берегу Онона я даже всплакнула от ощущения неопределённости своей будущей жизни.

Первым приятным сюрпризом было возвращение в собственный дом. На крыльце стояла миска с молодой (в конце августа!) картошкой, на ней пара малосольных огурцов в мешочке – кто-то из соседей решил так поприветствовать приезжую. Потом оказалось, что это малообеспеченная семья, жившая рядом. И через столько лет тот скромный дар стоит у меня перед глазами.

Интересным оказалось продуктовое снабжение села Единение. До этого я четыре года жила в Уфе, и хотя на дворе стояли непростые 80-е, каждый знал, что и где можно купить. Магазин в селе был один, мой первый визит туда оказался очень познавательным: на полках рядами стоял салат «Асеница» (болгарский перец, нарезанный полосками, в кисло-сладком маринаде) и полукилограммовые плитки карымского зелёного чая, очень любимого коренными забайкальцами и бурятами. И всё. На мой недоумённый вопрос о хлебе продавщица ответила:
– Приходите в завоз.

Тайный смысл этого слова открыла мне жительница села, когда я с разинутым от удивления ртом и с банкой «Асеницы» в руках вышла на улицу. Оказалось, продукты привозят в определённые дни и в определённое время, именно тогда и можно купить хотя бы что-нибудь. А я-то уже решила, что придётся жить на одних салатиках.

Вскоре приехала и моя соседка Оксана. Она уже год отработала в единенской школе учителем начальных классов, ей было гораздо легче, ведь родилась в соседней деревне. Со дня на день Оксана ждала родителей, которые должны были привезти продукты. Но наши надежды на родительские гостинцы не оправдались – разлившаяся река снесла мост, и восстановить его обещали, только когда она вернётся в свои берега.

К завозу мы не успевали, так как Оксана работала в первую смену, а я со своим классом по традиции тех лет трудилась на совхозных полях, убирая то картошку, то морковку. Кстати, эта повинность внесла значительное разнообразие в наше меню, ведь картошку и морковь я могла принести домой в неограниченном количестве. Купленный по случаю хлеб ели свежим и сушили из него сухарики. А на сладкое у нас был привезённый с собой мёд.

До зарплаты было ещё далеко, и такой режим питания мне стал надоедать. Накопилось много претензий и по бытовым вопросам: баллон, подключённый к плите, пропускал газ, и в доме попахивало опасностью. На дрова нам привезли сырые осиновые чурки, которые сочились влагой, когда мы их кололи. Чтобы протопить печь, приходилось ночью ходить в школьную котельную и вёдрами таскать уголь. Бывало, что мы для растопки подбирали на улице сухие ветки и щепки.

Недолго думая, я отправилась прямо к директору совхоза – и его имени, к сожалению, сейчас не помню. Зато хорошо помню выражение его лица, когда я, представившись ему молодым специалистом из Уфы, начала перечислять свои проблемы и претензии. Видимо, бравый вид салаги, чувствовавшей себя на сто процентов правой, не только рассмешил этого довольно сурового мужчину, но и вызвал жалость. Директор отправил меня на склад, где мне выдали муку, гречку, растительное масло и четверть бараньей туши. К нам в квартиру прислали слесаря, который отремонтировал газовую плиту.

Домой я возвращалась победительницей. Стоит ли описывать удивление Оксаны, которая потом долго вспоминала мой поход за справедливостью и хохотала, представляя меня в кабинете директора, которому даже видавшие виды специалисты старались не попадаться на глаза.

Вот таким оно было, советское время, – трудным, но дававшим возможность добиться правды, отстоять свои права. Если честно, я иногда очень жалею, что те годы уже не вернуть.