Дело было в далёкие 70-е годы. Страна осваивала нефтяные богатства Западной Сибири. И ехал народ туда – кто на кооператив заработать, кто на машину, а кто и так, за романтикой. Взяв в охапку двоих маленьких детей, отправились и мы с мужем в один из молодых городов Сибири.

А города там возводились один краше другого: с широкими проспектами, площадями, многоэтажными домами. Под стать строились и школы: огромные, тёплые, удобные, с просторными рекреациями. Край богат нефтью, а значит, и деньгами, поэтому так называемые шефы не жалели средств для подрастающего поколения: школы отлично укомплектовали всем необходимым. Они были большими: по пять-шесть параллелей, классы по сорок человек, а иногда и больше. Как мы, учителя, справлялись с такой массой детишек – сама поражаюсь спустя многие годы. Но справлялись, и даже неплохо.

Но оформление классных комнат оставалось обязанностью преподавателей. И вот ты – учитель, у тебя есть кабинет, в котором все стены и простенки требуется заполнить наглядными пособиями, причём не абы как, а красиво, с художественным вкусом, – для детей же. Не можешь сам – обращайся за помощью к родителям или ещё куда-нибудь.

Я, как и все учителя, – и швец, и жнец, и на дуде игрец. Но вот таланта художника-оформителя Господь мне не дал. Должна сказать, во многом помогали молодые и задорные родители моих первоклашек. И утренники организовывали, и какие-то внеклассные мероприятия. Были они технарями, строителями, продавцами, простыми рабочими на нефтяных промыслах, но никак не художниками. А класс-то надо оформить. За неоформленный кабинет шпыняют на всех совещаниях, и вообще это считалось огромным минусом в работе.

И вот окончание первой четверти, родительское собрание. Среди моих сорока гавриков была Олечка Шлыкова, девочка, как мы говорили, «из колонии». За городом находилась огромнейшая исправительно-трудовая колония, где отбывали срок преступники, осуждённые на максимальные сроки наказания. Обслуживала её часть внутренних войск, для которой рядом построили небольшой посёлок. Офицерских детей оттуда в нашу школу на занятия привозил и увозил автобус. Возглавлял колонию полковник Сергей Иванович Шлыков – отец моей Олечки.

И вот я, по всем пунктам отработав собрание, в самом конце с совершенной безнадёгой в голосе обратилась к родителям своих «птенцов»: вдруг кто-то поможет в оформлении кабинета? Тишина. Тем сильнее я удивилась, когда полковник Шлыков, дождавшись, пока родители разойдутся, твёрдо, по-военному, мне доложил:
– Будет вам, Тамара Дмитриевна, художник. Завтра.

На другой день у детей уже начинались осенние каникулы, но мы-то, учителя, конечно же, сидели на работе. Прямо с утра полковник привёл в мой кабинет мужчину лет пятидесяти в обычной одежде, но с охранником.

– Вы, Тамара Дмитриевна, изложите задачу, а Михаил Васильевич вам всё сделает.

Сказано это было с нескрываемым уважением к заключённому, даже с какой-то гордостью. Как известно, талант и профессионализм везде ценятся.

И мы приступили к работе. Михаила Васильевича автозак привозил строго к восьми часам, когда школа уже была открыта. Охранник заводил его ко мне в кабинет, где я, пользуясь отсутствием уроков, делала бумажную работу, а сам спускался в вестибюль к вахтёру и там ожидал своего подопечного. В два часа дня заключённого увозили. По-видимому, Михаилу Васильевичу командование исправительно-трудовой колонии не только симпатизировало, но и доверяло.

Задачи, которые я перед ним ставила, он понимал с полуслова. Вносил какие-то свои дополнения, чаще всего на них потом и опирался окончательный вариант решения. Откуда он знал и понимал, что и как должно быть в классном уголке, как надо оформлять стенды о задачах пионеров, где лучше всего расположить плакаты с высказываниями Ленина и Ушинского? Каждое утро привозил мне подготовленные шрифты и краски, отчеканенных или художественно вырезанных пионеров с горнами. За каникулы мы справились. Кабинет он мне оформил так, что потом ещё долго руководство школы хвастливо водило ко мне всевозможные комиссии.

Из литературы я помнила: неприлично спрашивать, за что человек сидит. Михаил Васильевич был культурным, грамотным и технически, и художественно, и вообще эрудированным. Если бы я не знала, откуда его привозят каждое утро, то подумала бы, что он преподаватель какой-то академии, не меньше.

Но моё любопытство всё-таки взяло верх. Фальшивомонетчик. Он не сидел в общих бараках с другими заключёнными. В колонии у него была своя мастерская со всем необходимым, где он рисовал, чеканил и ваял всё, что заказывало ему начальство. Там же и жил. Срок у него был большой, треть он уже отсидел. С далёкой Украины к нему приезжали на свидания то жена, то сын с невесткой, даже внука привозили. Вот такие бывают судьбы.