Соседи-медведи |
12.10.2016 00:00 |
Пока существует Петросян, можно жить дальше Киру Григорьевну разбил инсульт – из-за борща. Соседки рассказали подробности. У всех, кто варит авторские борщи, есть свои хитрости. У Киры Григорьевны это были фаршированные мясом и фасолью перцы. Она их щедро выкладывала плотными слоями на полкастрюли. Заливала крепким бульоном и засыпала прочими необходимыми борщовыми ингредиентами, получалось два блюда в одном: первое и второе. Прочие супы можно сразу остудить – и в холодильник. Совершать подобное с борщом – святотатство, кощунство, преступление, акт вандализма; это то же самое, что кипятить французские духи. Для борща резкие перепады температуры смерти подобны. Борщ – яство ленивое, вальяжное, самодовольное, знающее себе цену. Он должен непременно хорошенько протомиться, настояться, смягчить и пропитать сытным духом каждый кубик свёклы, каждую морковную соломку и луковое колечко. Хотя бы часика полтора. А стояла жара. В обеденное время Кира Григорьевна достала сметану, расставила глубокие тарелки и открыла кастрюлю. Собралась погрузить в огнедышащее духовитое содержимое поварёшку… А ей в нос ударило кислятиной, вздулись шапкой тухловатые, потемневшие овощи, раздалось ядовитое шипение. И это за несколько минут до прихода на обед мужа – мужчины пунктуального, сурового, патриархально воспитанного, требовательно относящегося к домашнему питанию. Сердце хозяйки замерло. Затем судорожно, со скоростью 200 ударов в минуту, заколотилось. В предательском сосудике, как переспелый плод, оторвался тромб, понёсся вместе с кровью. И Киру Григорьевну сразил удар. Супруг Киры Григорьевны однажды видел, как мой муж после работы смотрит юмористические сериалы и хохочет как ребёнок, и сразу и на всю жизнь страстно, глубоко, самозабвенно запрезирал его. Потому что понятно же, что с таким соседом о высокодуховных материях не поговоришь, потому что эта низкопробщина отупляет, развращает и разлагает. Это происки врагов, коварный заговор, опиум для народа. Только тупицы могут трястись над плоскими шутками ниже пояса, над этой пошлостью и примитивом. Признаться, сначала меня тоже раздражало увлечение мужа подобными передачами, петросяновскими монологами. Сквозь закрытые двери я слышала сценку из супермодного молодёжного шоу: – Тук-тук! – Кто там? – Соседи. – А я думал – медведи! (Смех в зале.) – Тук-тук! – Кто там? – Медведи! – А я думал – соседи! (Смех в зале.) – Тук-тук! – Кто там? – Соседи-медведи! (Гомерический смех в зале.) Муж тоже хохотал, в восторге молотил кулаком по коленке, кричал: – Нин, иди сюда! Тут это… Умора! Придумают же, ах черти! Он оглядывался на моё тоскливое лицо, приглашая присоединиться к веселью. А мне хотелось себя больно ущипнуть, ведь не может быть, чтобы зал был битком набит кончеными придурками, а я одна такая умная. И ещё мне очень хотелось развестись с мужем. Ничего, сжились, привыкли, притёрлись. Теперь я его понимаю: он приходит из цеха измождённый, с осунувшимся, почерневшим лицом, с обвисшими тяжёлыми руками, от него пахнет маслом – не сливочным, а машинным. Зарплата жалкая, станки убитые, цех – душегубка летом и морозилка зимой, с потолка течёт. Начальники зверствуют, по семь человек на одного работягу в полном соответствии с пословицей «Один с сошкой – семеро с ложкой». Муж говорит, что пока в телевизоре существуют Петросян и семейки сериальных придурков, можно как-то жить дальше в этом безумном мире. Эти телевизионные гы-гы – даже не спасательный круг, а поплавок. Ненадёжный, дурацкий, шутовски подскакивающий, но худо-бедно удерживающий на плаву. А под ногами многокилометровая пустота, и берегов не видно. Так получилось, что мы с Кирой Григорьевной варили борщ в один день. У меня в борщеварении тоже есть своя фишка: я добавляю порошок из кореньев и сушёных белых грибов. Звучит по-ведьмински, но ведь все женщины немножко ведьмы, нет? А борщ – чем не сильнодействующее приворотное зелье? Значит, добавляю молотые грибы и корешки в самом конце священнодействия, когда бульон приобретает насыщенный цвет. На его поверхности, как границы циклонов на анимационной карте прогноза погоды, непрестанно сливаются и расходятся драгоценные дрожащие озерца прозрачного жира. Подсыпаю островки зелени, выключаю огонь. И отхожу. Как художник, откладывающий перепачканные кисти, или хирург, выбрасывающий использованные инструменты, я с лязгом высыпаю в раковину окровавленные, в томатном и свекольном соке, ножи и тёрки. Устало и удовлетворённо мою испачканные руки. Теперь борщ пусть сам на себя поработает. Вернее, отдохнёт, придёт в себя. Часика полтора повздыхает, понабирает сытной пряности, под плотной крышкой дойдёт до кондиции. Так вот, как я уже говорила, стояла несусветная жара, и через полтора часа мой борщ тоже полностью и безоговорочно прокис. Возможно, нам с Кирой Григорьевной нужно было с утра заглянуть в кулинарный гороскоп – вдруг коварное расположение планет и нахождение Луны в Весах или каком-нибудь капризном Льве предостерегали, слёзно умоляли, криком кричали, категорически отговаривали хозяек варить борщ в этот день и час… Я испытала шок. Борщ – это всегда сумма труда, времени, продуктов, плюс капелька души. Я варю его в вёдерной кастрюле на четыре дня, потому что такой вкусной еды должно хватать надолго и на всех: и на своих, и на зашедших в гости. И потому ещё, что чем дольше борщ стоит, тем он делается вкуснее. Что я скажу мужу? Он уже трижды звонил и интересовался, на какой стадии сотворения находится его любимая еда. Волновался, что переварю мясо, что капуста перестоит, потому что я вечно… Мы даже немножко поссорились. Вместо борща он ужинал наспех сооружённым супом из горохового концентрата. Поглядывал на меня, убитую горем, и решил поднять мне настроение. – Слушай, бывают же суточные кислые щи. Может, существует суточный борщ и мне его попробовать? Хотя нет… Ты же знаешь мой нежный желудок. Пронесёт со свистом, как ракету. Я убито молчала. – Ну что ж, – продолжал он неуверенно хохмить, – хоть на бензине сэкономим. Буду добираться на работу и обратно без машины, на выхлопах. Со скоростью реактивного самолёта. Вон, топлива целая кастрюля. Очень смешно. Моё ледяное молчание не смущало мужа. – Хотя опять же нет. Боюсь, буду проноситься над пунктами назначения без остановки. Если только регулировать выработанную энергию. Как думаешь, пробка от шампанского подойдёт? Дальше муж посетовал, что в цеху могут объявить угрозу химической атаки, обвинят его в газовом терроризме. Уж если устраивать такую диверсию, то в заводоуправлении, чтобы разогнать к чёртовой бабушке толпу управленцев с их разбухшими зарплатами. Он очень хотел меня развеселить и утешить. Согласна, юмор был на уровне мужицкой курилки, пропахшей дешёвым табаком, потом и солёным словцом. Но кому от этого плохо? Случай с прокисшим борщом муж конвертировал в смех и в завтрашнее представление в курилке. Он его уже предвкушал: мужики тоже поржут. А я конвертировала происшествие в маленький рассказ. И это гораздо лучше, чем то, как получилось у Киры Григорьевны. Нина МЕНЬШОВА Фото: Depositphotos PhotoXPress.ru Опубликовано в №40, октябрь 2016 года |