Салют всех вождей
20.12.2016 23:52
Салют всех вождейВсё-таки жизнь в заводском общежитии имеет свои плюсы. К примеру, когда Людочка Лаврикова родила близняшек, ей нанесли столько приданого, что на целые ясли хватило бы. Кроме пелёнок-распашонок, были вручены розовый и голубой нарядные чешские костюмчики, что переходили от одних крохотных владельцев к другим и сносу не знали. Молока на двоих у юной мамочки не хватало, но переводить Настюшу и Катюшу на искусственное вскармливание не пришлось. Соседки, имевшие младенцев, с радостью делились грудным молоком и всегда готовы были присмотреть за малышками, если их родителям хотелось сбегать в кино или пройтись по магазинам в конце месяца. Кроме того, многие жильцы были родом из окрестных сёл и обеспечивали всех желающих натурпродуктом.

Но и минусов, естественно, хватало. Общая кухня, общий туалет, пелёнки сушить негде. А главное, завод работает в две смены. Ну как объяснить шестимесячным малышкам, что сосед Гена только что вернулся с ночной и ему нужно выспаться? Потому, когда Сашу Лаврикова вызвали в профком и сообщили, что Виктор Дробецкий, недавно назначенный заместителем главного энергетика, получил ордер на отдельную квартиру и освободил две комнаты в коммунальной, которые молодая семья может сегодня же получить в своё полное распоряжение, молодой отец сказал: «Да!» – даже не посоветовавшись с супругой.

– Сашуня, а то, что ездить далеко? – взволнованно спрашивала Людочка.
– Где ж это далеко? – изумлялся муж. – Пять остановок на метро, и вот он завод. Причём утром все едут в центр, а мы из центра, вечером наоборот. Ни толкотни, ни давки. Лафа! Вокруг театры, музеи, филармония, органный зал, парк культуры и отдыха. Заживём, Люсь!
– А соседи кто?
– Понятия не имею. Но председатель профкома Семёныч говорил, что Дробецкий не жаловался.
– Конечно, не жаловался, – с сомнением покачивала головой Лаврикова. – У него рост под два метра и вес соответствующий. Он заржавелые гайки двумя пальцами выкручивает. Там даже если пьяницы или дебоширы какие-нибудь живут, то при нём безобразничать боятся.
– А я у тебя не мужик, что ли? – расправлял неширокие плечи Сашка.
– Мужик, – соглашалась любящая супруга. – Но ты всё-таки поинтересуйся.

Однако поймать заместителя главного энергетика на заводе, что раскинулся на ста гектарах, практически нереально. Сидеть же под его кабинетом наладчик Лавриков не мог, у самого работы выше крыши. А лаборантка Людочка, бросив детей на соседок, бегала оформлять документы. Ужас, сколько бумажек нужно было получить! Потому на новое место жительства семья перебиралась, не зная ничего, кроме адреса. Приятели, специально взявшие отгулы, в два счёта забросили в выделенный заводом грузовичок нехитрые пожитки молодой семьи и с комфортом прибыли во двор небольшого дома дореволюционной постройки.

– Какой этаж? – спросили помощники, пыхтя под тяжестью коробок.
– Второй.
– Спасибо, что не четвёртый. Здесь высота, как во дворце. Замаешься носить.

Саша торжественно достал ключ, снабжённый бумажной биркой, открыл замок. И тут же на пороге выросла сухонькая старушка с голубоватыми буклями и поджатыми губами.

– Кто такие? – сурово спросила она.
– Новые соседи. Здрасьте! – жизнерадостно заявил Лавриков.
– Ордер! – рявкнула старуха и требовательно протянула руку.
– Сейчас-сейчас, – пролепетала Люда и полезла в сумочку.
– Паспорта! – так же лаконично потребовала бабка, изучив ордер до последней буковки и рассмотрев печать на просвет.
– А паспорта зачем? – попробовал возмутиться крёстный Насти и Кати Михаил.
– На ордере фотографий нет, – отрезала та.

Показали и паспорта.

– Как ни странно, документы в порядке, – процедила старуха. – Можете вселяться. Но только тихо. Я – ветеран труда и первая пионерка. Требую уважения и соблюдения порядка.
– Ничего, бабуль, мы быстренько, – заулыбался Миша.
– Я вам не бабуля, а Галина Андреевна. Прошу запомнить и не фамильярничать.

Но тут подъезд огласился воплями. Убаюканные ездой в машине девчонки теперь проснулись на руках у крёстной мамы Наташи и громко протестовали из-за нарушения режима.

– О боже, ребёнок? У вас есть ребёнок? – ужаснулась первая пионерка.
– Двое, – извиняющимся тоном сообщила Лаврикова. – У нас близняшки.
– Безобразие! – гаркнула старуха и скрылась в своей комнате, что есть силы хлопнув дверью.
– Ничего, Санёк, притрётесь, – успокаивали Лавриковых друзья. – Вон у Тишковых в квартире одиннадцать комнат и двадцать семь душ обитают. По утрам – как на вокзале во время эвакуации. И ничего, живут. А у вас всего одна соседка, неужели общего языка не найдёте?

То, что общий язык с Галиной Андреевной найти очень сложно, если вообще возможно, Люда поняла в тот же день. Поставила она на огонь кастрюльку с молоком и буквально на секундочку выбежала в комнату за манкой. А когда вернулась, убежавшее молоко продолжало выкипать. Соседка же, безмятежно пившая чай за своим столом, и не подумала выключить огонь.

– Немедленно уберите, – скомандовала она, перекрикивая радио. – Развели тут вонищу.

Кстати, радио на общей кухне не замолкало никогда.

– Вы не могли бы сделать немного потише, – молила Люда, – я дочек спать положила.
– Ни в коем случае! – восклицала старуха. – Я, в отличие от вас, погрязшей в быту, стараюсь быть в курсе событий.

И без того худенькая Лаврикова совсем осунулась от ежечасной критики. Она не смела надеть подаренный кумой на годовщину свадьбы кружевной пеньюар, поскольку Галина Андреевна заявила, что не потерпит разврата на общей жилплощади. Если Людочка кому-нибудь звонила, та начинала орать, чтобы не занимали аппарат. Её, видишь ли, могли в любой момент пригласить в школу с воспоминаниями о пионерской организации. Двери их комнат пришлось оббить дерматином и снаружи, и внутри, чтобы бабку не беспокоил детский крик. А попытка пригласить друзей в гости закончилась появлением участкового. Ветеранша настучала, что в коммунальной квартире пьянка и дебош.

Нельзя сказать, чтобы Лаврикова не старалась наладить отношения.

– Я в магазин. Вам купить что-нибудь?
– Обойдусь, – величаво бросала Галина Андреевна. – Уходите поскорее и не торопитесь возвращаться. Хоть отдохну от крика.

Люда испекла мясной пирог – ей отлично удавалось слоёное тесто – и угостила соседку. Та швырнула тарелку с пирогом на свой столик в кухне, где он и протух через несколько дней нетронутым.

Но апофеозом стал вызов главы семейства в заводской партком.

– Что ж это ты, Лавриков, – укоризненно сказал Владимир Петрович, – мы тебе собирались рекомендацию в партию давать, а ты, оказывается, разложился в быту, пьянствуешь с подозрительными личностями, вместе с супругой гнобите одинокую старушку, первую пионерку. К тому же слушаете вражеские «голоса» по радио.
– Я? Мы? – очумело закрутил головой Сашка. – Какие голоса? У нас и приёмника-то нет!
– Ну как же? Вот жалоба гражданки Бессоновой и протокол общего собрания партячейки при ЖЭКе. Требуют принять меры.
– Старуха – выжившая из ума склочница! – отрубил взявший себя в руки Саша. – Это не мы, а она изводит мою жену! Я требую немедленно создать комиссию и сию же минуту поехать к нам домой, чтобы вы могли убедиться в отсутствии наличия радиоприёмника.
– Ты, Лавриков, не ершись. Пойми и нас. Есть сигнал, причём не анонимный, а официальный. Мы вынуждены реагировать.
– Реагируйте! Защитите работника своего завода, у которого за семь лет ни одного замечания, грамоты к каждому празднику. Всё проверьте, признайте жалобу необоснованной и поставьте этой старой с-с… старухе на вид за очевидный поклёп.
– Грамотный, – неодобрительно хмыкнул парторг.

Комиссию так и не создали, но и ходу кляузе не дали. Лаврикова на работе ценили.

– И зачем мы уехали из общаги? – плакала на мужнином плече Людмила. – Жили себе, горя не знали. Нет, захотелось условий, в центр перебраться! Филармония рядом! Да я на кухню лишний раз выйти боюсь, не то что по филармониям ходить! На заводе билеты на концерт Леонтьева разыгрывали. Раньше оставила бы дочек на девчонок и сбегала бы. А теперь и мечтать не могу!
– Наша комната давно занята, – гладил её по дрожавшему плечу муж. – Ну хочешь, я попробую с ней ещё поговорить?
– А толку? – всхлипывала Лаврикова. – Она ненавидит весь белый свет. Я с ужасом думаю, что будет, когда девочки пойдут. Как бы не накормила их какой-нибудь дрянью или кипятком не обварила.
– Не выдумывай, – не очень убедительно возражал Саша. – Всё-таки первая пионерка.
– Она нам ещё покажет салют всех вождей, – предрекала мрачно Люда.

В положенный срок Катюша с Настюшей пошли. Сначала освоили детскую, потом комнату родителей, а дальше начали пробираться в прихожую, бегали, неуклюже топоча и мягко шлёпаясь, по коридору, и покушались на святая святых – дверь в комнату Галины Андреевны. Людочка уже устала их оттаскивать. Попробуй уследи за двумя маленькими пронырами. Как ни странно, злобная соседка в присутствии девочек не орала, а молча передавала их Лавриковой. Зато потом на кухне высказывала всё, что она думает о безголовых мамашах, которые нарожать умеют, а воспитать мозгов не хватает. Люда так боялась за дочек, что выслушивала злобные нотации без пререканий.

В один прекрасный день Настюша с Катюшей проснулись раньше обычного и всем своим видом продемонстрировали, что готовы заняться чем угодно, кроме смирного сидения в манеже. А бельё-то, замоченное в тазу, ещё не постирано! Пришлось брать девчонок с собой. Они с радостью поплескались в ведёрке с чистой водой, «расчесались» щёткой для ванны, попробовали накормить друг друга дефицитным финским мылом и, соскучившись, улизнули. Обнаружив, что дочек давно не видно и не слышно, Люда вышла в коридор. Пусто. Дошла по длинному коридору до кухни…

…То, что она увидела, было настолько невозможным, невероятным, фантастическим, что Лаврикова зажмурилась и потрясла головой. Злобная старуха, сидя на корточках спиной к ней, кормила девочек редкостным в те времена бананом, целовала и пришёптывала еле слышно:
– Звёздочки мои, крохотулечки, лапочки золотые!

А эти две маленькие интриганки, привыкшие каждое движение сопровождать воплями и визгом, молчали как партизанки, только широко, словно птенчики, открывали ротики.

В голове у Лавриковой будто что-то щёлкнуло. Картинка сложилась. Вот почему Настя и Катя всё время трутся возле бабкиной двери, вот почему совершенно не боятся её хмурого лица, вот почему иногда отказываются от еды!

– Галина Андреевна, что это вы делаете? – радостно спросила Люда.

Соседка пригнулась, будто от удара, потом медленно поднялась и сказала, глядя поверх её головы:
– Дайте пройти. Торчите тут на дороге.
– Не дам! Я вас больше не боюсь! Вы не злая, а добрая. И малышек наших любите, правда же?

Старуха надменно дёрнула плечом, а потом… Потом размякли сощуренные глаза, расплылись вечно поджатые губы, и даже тугие голубоватые букли, казалось, на глазах превратились в лёгкие трогательные кудряшки. Она молча кивнула, нашла на ощупь табурет и села, подхватив на руки близняшек.

У Людочки перехватило от радости дыхание. Неужели весь этот тоскливый ужас, в котором жила почти год, позади? Боясь спугнуть внезапно воцарившееся согласие, она всё-таки осторожно поинтересовалась:
– Галина Андреевна…
– Да ладно тебе, – перебила соседка, – просто баба Галя. Мне так привычнее.
– Хорошо. Я никогда больше этого не вспомню, но объясните, пожалуйста, кто вас натравил на нас и за что?

Бабушка Галя опасливо оглянулась и сказала шёпотом:
– Тамарка.
– Ваша приятельница Тамара Ивановна? – изумилась Лаврикова. – Но что мы ей плохого сделали?
– Это всё из-за меня, – часто закивала соседка. – Понимаете, у меня были очень хорошие отношения с людьми, что жили до вас. Наташенька Дробецкая даже съезжать не хотела. Как, говорит, я без тебя, баб Галя, с двумя управлюсь? Я Серёжку только в расчёте на тебя и рожала. С собой звали, но я не решилась. Всё-таки свой угол. Вот, а Тамарка очень недовольна этим была.
– Тем, что у вас хорошие отношения с соседями?
– Тем, что я манкирую общественными обязанностями. Вечно, говорит, ты то с их детьми сидишь, то в очередях стоишь, то варенье для них варишь, а «Малую Землю» до сих пор не прочитала. Когда Дробецкие отдельную квартиру получили, Тамарка сказала: «Не вздумай повторить ту же ошибку с новыми жильцами. Ты должна сразу же поставить их на место, чтобы не вздумали всё на тебя взваливать». Даже репетировала, как я должна вас встретить.
– Да уж! – покрутила головой Людмила. – Встреча была запоминающейся.
– Людочка, Саше сильно влетело за жалобу? – обеспокоенно спросила баба Галя.
– Ну, не так чтобы сильно, но приятного мало.
– Ты извини меня, деточка. И Саше скажи: меня заставили. Всей ячейкой протокол сочиняли. Тамарка специально про «голоса» ввернула, чтобы в парткоме не отмахнулись.

Непоседливые малышки, будто понимая, что разговор серьёзный, сидели на её коленях, не шелохнувшись.

– Так, значит, вы всё это время притворялись?
– Делов-то, – по-девчоночьи фыркнула старушка. – Это доброй притворяться, если душа чёрная, тяжело, а злой – нечего делать. Вспомнишь, как в магазине обвесили или в троллейбусе нахамили, и понеслась!
– Бабушка Галя, вы взрослый человек…
– Да уже старый! – глуховато рассмеялась соседка.
– Почему вы слушаетесь Тамару Ивановну?
– Как-то с детства привыкла, – задумчиво созналась баба Галя.
– Она тоже первая пионерка?
– Бери выше. Тамарка в райкоме работала, привыкла всеми командовать. Сейчас-то немного поумерилась. Но всё равно, как Пасха, так до утра в окне торчит: следит, кто из соседей на всенощную пошёл, а потом списки в органы отправляет. У неё там связи, – опять перешла на шёпот бабуля.

– Ну и что! – фыркнула Люда. – У Сашки двоюродный брат – капитан КГБ.
– Голубушка, что же ты молчала?

Вернувшийся с работы глава семейства потерял дар речи, увидев во дворе дочек, копошившихся в песочнице под присмотром «злобной» соседки.

– Я Людочку в парикмахерскую отпустила, – сообщила она, лучась улыбкой. – Пошли, Саша, домой, кормить тебя буду. Людочка тефтели такие сделала, язык проглотишь!

С того дня Лавриковы и бабушка Галя зажили одной семьёй. Мама Людмилы даже немного ревновала: «Родную мать на море не зовёшь, а чужую старуху с собой возишь». Галина Андреевна вынянчила Катюшу с Настюшей и Дениску, присоединившегося к сестрёнкам через четыре года. И ушла из жизни на девятом десятке, окружённая любовью и заботой.

Если добродетель торжествует, то для равновесия хотелось бы, чтобы и зло было покарано. Но нет. Райкомовка Тамара Ивановна тоже прожила долгую жизнь. А когда совсем ослабела, без присмотра не осталась. Хватило на её долю бывших первых пионерок. Похоронили её на центральном кладбище, хоть и не на главной аллее, но и не на выселках. А в дни государственных праздников на её могиле всегда алеют две казённые гвоздики.

Виталина ЗИНЬКОВСКАЯ,
г. Харьков, Украина
Фото: Depositphotos PhotoXPress.ru

Опубликовано в №49, декабрь 2016 года