Дочка до сих пор вспоминает один случай. Было ей четыре года, мы возвращались поздним осенним слякотным вечером из гостей. Муж нёс её на плечах. Шли мы по проезжей части, вымощенной булыжником. В то время в нашем посёлке не было ни тротуаров, ни уличного освещения, да и машины попадались редко. Но вот муж оглянулся и сказал:
– Черти машину несут.
Это значило: нам надо уходить на обочину, в грязь. А дочке стало любопытно, хотелось посмотреть, как черти будут машину нести.
…Муж был безбожником. Если я заводила разговор на эту тему, он не спорил, просто отмалчивался. Я тоже в молодости была ярой атеисткой, сейчас даже вспоминать стыдно. Но со временем поняла, что не всё на земле появилось само собой, что есть Высший Разум.
В трудные 90-е годы мы купили маленький инкубатор и я научилась выводить цыплят. Рассматривая задохликов, изумлялась: кто же это так разумно «упаковывает» цыплят в яйца? Как сложены крылышки, лапки, головка, чтобы потом всё это поочерёдно расправилось. И кто же для человека приготовил день с солнышком, ночь для отдыха, водичку, съедобные растения и многое другое? Это всё само по себе появилось? Говорила с мужем об этом, молчал. Никогда ничего на религиозные темы не читал, а если видел по телевизору храм или священника, переключал канал.
Характер у него был весёлый, никогда не унывал. А как заболел, так все разговоры стали сводиться к смерти, могилам, кладбищу.

Болел он всего три месяца. Вначале пошла носом кровь, затем его стало качать при ходьбе. Дальше вообще ходить не мог, падал. А потом стал заговариваться.
Ночью будит меня:
– Вставай, надо же подумать, куда бабу Феню положим. Если её за углом, то куда тогда меня? (Баба Феня – моя мама, умершая 20 лет назад.)
Однажды усадил меня рядом, стал гладить по голове, заглядывать в глаза. Потом заплакал и сказал:
– Давай вместе умрём.
– Не надо умирать, – ответила я, – давай ещё поживём.
– Нет, – возразил он. – Я уже два раза туда опускался, только костюмчик надо надеть.
И все эти разговоры – только ночью.
В другой раз спрашивает меня:
– Как ты думаешь, я сам из гробочка встал или меня отпустили?
– Ты человек дисциплинированный, не мог самовольно уйти, наверное, тебя отпустили.
Он немного подумал и сказал:
– Нет. Оттуда не отпускают.
В последнее время он меня не воспринимал как жену, обращаясь ко мне, говорил «хозяйка».
Поужинали мы с ним, отвела его, уложила, а сама вернулась на кухню посуду мыть. Слышу:
– Хозяйка!
Оглянулась: он стоит в дверях.
– Вы это всё бросайте, а то вам сегодня спать не дадут.
Спрашиваю:
– Кто же?
Вначале пожал плечами, потом глазами показал себе за спину и тихонько прошептал:
– Дьяволы.
Как-то дочка сидела рядом с ним на диване, он у неё спрашивает:
– Ты думаешь, мы с тобой здесь одни сидим? – и опять показал глазами за спину. Она спросила:
– Кто там?
Ответ был: «Дьяволы».
Ночью он не спал. Садился на постели и сбрасывал на пол подушки, одеяло, вытаскивал из-под себя простыню. Если спрашивала его «Дедушка, зачем же ты это делаешь?», он, не поворачивая головы, отвечал: «Это не я».

В жизни он был спокойный, если когда и ссорились, вернее, спорили, то голоса никогда не повышал, руку на меня не поднимал. А тут стал кричать, почему я сплю.
Однажды стащил меня спящую на пол и стал как бы выкручивать ногу. А мужчина он был крупный, сильный. Я кричала, звала на помощь дочку и зятя, хотя понимала, что они не услышат, мы живём в одном дворе: они в доме, мы – во флигеле. Но чтобы его напугать, громко звала их.
В последний месяц его жизни я три раза спасалась от него бегством. Но до сих пор не понимаю, как мне удавалось убегать. То ли он боялся, что придут дети, то ли силы внезапно его покидали, и я могла вырваться. Ведь днём он лежал очень слабый, уже не мог вставать, я кормила его в постели из ложечки. А ночью – откуда сила появлялась?
Слышу шорох, включаю свет: он стоит у шкафа с одеялом в руках, пытается завесить зеркальную дверцу. Одеяло падает, он его поднимает и продолжает завешивать.
Потом я уже спать не ложилась. Сижу, делаю вид, что читаю. Он тоже сидит молча. Потом медленно поворачивается ко мне, приподнимается и идёт. Я протягиваю руки ему навстречу, спрашиваю:
– Дедушка, ты чего?
Он страшным, не своим голосом повторяет:
– Дедушка, дедушка… – и хвать меня за руки.
То выкручивал ногу, то явно намеревался сломать руки. Я кричала, опять звала на помощь и каким-то непонятным образом вырывалась и убегала. Пока стучалась к своим, он уже выбегал из флигеля за мной. И ведь не падал.
Последние ночи мы с дочкой дежурили поочерёдно. С вечера я шла к ним в дом и спала до часу ночи, а она сидела с ним. Потом она шла спать, ей же утром на работу. А я уже не ложилась, отвлекала его разговорами. Мы несколько раз ночью вызывали «скорую», просили уколоть ему что-нибудь успокаивающее или снотворное. Но ничего не действовало.

Однажды попросили приехать психоневролога. Он сначала побеседовал с мужем, убедился в его агрессивности, потом сказал с улыбкой:
– Сейчас я уколю ему лошадиную дозу, успокоится.
Ну и что? Через 15 минут после ухода врачей муж поднялся. Мне кажется, он и не спал, а ждал, когда они уйдут. Вот такие странности.
Ещё удивляло, что в его речи появлялись слова, которые, я уверена, он никогда и не знал. Например, спрашивает меня:
– Рассказать тебе быль?
Или:
– У древних индусов было поверье: никогда никому не давать ничего лишнего и никогда ни у кого не брать ничего лишнего.
Да никогда он не интересовался древними индусами. Откуда это у него?

Раньше, если я где-то слышала, что перед смертью умирающий давал наказы, относилась к этому с недоверием. А теперь самой пришлось услышать. За два дня до смерти он периодически звал меня тихим голосом: «Хозяйка!» И каждый раз давал указания.
– Смотрите, ноги хорошо поправьте. Да запишите, а то забудете.
Я думала, ему холодно, подтыкала одеяло под ноги. А после, когда он уже лежал в гробу и я заметила, что носки его обуви торчат в разных углах гроба, поняла, что мы забыли связать ноги. А ведь он предупреждал!
– Хозяйка, купите три красных платка и повяжите мужикам на рукава. И три покрывала. (Зачем, не знаю.)
– Да выносите пораньше, а то холодно.
– Как правильно гроб поставить? Так или вот так? (Показывал рукой.)
– Скажите председателю: пора выносить.
Когда болел, я несколько раз просила его:
– Скажи: Господи, помоги!
Молчит.
А один раз напугал нас с дочкой. Мы думали, он спит, и тихонько переговаривались. И вдруг громким чужим голосом нараспев он произнёс:
– Я стою на Иисусовой горе… – а дальше неразборчиво. И быстро замолчал.
Если описать всё, что он творил и что говорил в течение трёх месяцев своей болезни, хватило бы на целую книгу.

Вот такая кончина была у моего мужа. А ведь был неплохим человеком. Его уважали и родственники, и коллеги. Мы прожили с ним больше пятидесяти лет. Недавно меня подвозил один таксист. Когда увидел мой дом, спросил:
– Вы, наверное, жена Ивана Петровича? Я много лет проработал под его началом. Хороший был человек. На него даже алкаши не обижались. Говорили, что зря никогда не ругал, только за дело. Справедливый был.
А работал он последние 15 лет до пенсии заместителем начальника строительной организации. Понятно, какой там контингент и какая неспокойная работа была у мужа.
Я жалею сейчас, что не пригласила к нему, умирающему, священника. Боялась, не примет он его, поставлю человека в неловкое положение и сама опозорюсь. А теперь думаю: а может, всё обошлось бы по-другому. Зря не решилась.
Мы его поминаем, он крещёный. Я в церкви бываю редко, возраст 82 года, молюсь дома. А дочь часто ходит, не пропускает ни одной поминальной субботы, и в обычные дни тоже. Просим Бога простить и помиловать мужа.
Что же это с ним было? И почему?