Для начала небольшое отступление: при градообразующем комбинате существовал вокально-инструментальный ансамбль. В то время подобные группы существовали в любой конторе, вплоть до школ. Ну а мы-то, как представители главного предприятия города, просто обязаны были выдать что-нибудь по высшему разряду. Мы – это пятеро пацанов, без затей именовавшихся ВИА «Молодость». Ударник, бас-гитарист, соло-гитарист, ритм-гитарист и клавишник. Сколько-нибудь приличной аппаратуры у нас, естественно, не было. Тройка слабеньких усилителей с колонками, гитары, дышавшая на ладан ударная установка, пара микрофонов на стойках да электроорганчик, кажется, чехословацкой фирмы. И ведь на всём этом умудрялись играть!

Отличиться очень хотелось, и мы на свою голову нашли умельца-радиолюбителя. Из разбитого вдребезги катушечного магнитофона он собрал замечательную «примочку», которая резко повышала класс нашего выступления. Работало это так: на аппарат установили дополнительную записывающую головку. Кусок магнитной плёнки был склеен в кольцо, которое и крутилось по кругу. Во время пения дополнительная головка записывала голос, приблизительно через полсекунды плёнка доползала до воспроизводящей головки, записанное снималось и уходило на усилитель, а там смешивалось с прямым сигналом от микрофона солиста. Эффект был таков: во время пения автоматически появлялся как бы дополнительный голос с небольшой задержкой вроде лёгкого эха, что придавало звучанию объёмность. Ещё надо сказать, что на магнитофонах того времени были две скорости вращения катушек: 9-я и 19-я. При работе на 19-й воспроизводимые частоты гораздо лучше. Переключалась скорость на нашем магнитофоне клавишей. Естественно, для наилучшего звука машинка обычно работала на 19-й скорости.

В те времена репертуар подобных выступлений утверждался на уровне городского комитета комсомола. Единственное, что их устроило, – песня из «Детей капитана Гранта»: «Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка – это флаг корабля!»

И вот знаменательный день настал. После очередного выступления опустился занавес. Ведущие на оставшемся пятачке читали какие-то стихи, а мы бегом, в одних носках, чтобы не громыхать обувью по гулкой деревянной сцене, расставляли аппаратуру. В последний момент выяснилось, что свободных розеток в левой кулисе не хватает. Из правой кулисы был кинут удлинитель. Микрофонный усилитель вместе с чудесной машинкой подключили с противоположной стороны.

Добавлю ещё – в штате Дома культуры имелся осветитель, по совместительству электрик. Единственный человек, знавший, какие рубильники что отключают. Накануне мы договорились, что во время нашей песенки про бравого капитана он включит цветные прожекторы и начнёт ими моргать. Это наша вторая «примочка». Чудо-машину установили, чтобы не видна была зрителям, за спиной ударника. Осветитель-электрик по тёмному залу пробрался в застеклённую будку напротив сцены. Прожекторы управлялись оттуда. Всё было готово.

Ведущий объявил песню, ударник включил «примочку», и мы грянули. Первым сюрпризом оказалось то, что прожекторы моргали нам прямо в лица. Осветитель выдал фейерверк по полной, а щуриться нельзя – всё-таки сцена. Поэтому мы практически ослепли, но мужественно продолжали своё дело. Доиграли до припева.

И тут на середине слова «корабля» машинка перемкнула. Вышла из строя записывающая головка. Аппарат выдавал раз за разом вторую половину «корабля», только и оставшуюся на плёночном кольце. Услышав такое дело, солист наддал голоса, чтобы заглушить непотребство. Но не мог же он орать беспрерывно! Аппарат не сдавался. Машинка прибавляла матерщину к каждому слову. Ослепший от прожекторов ударник, стуча по барабанам одной рукой, второй ткнул в клавиши чёртовой машины, чтобы выключить. Беда в том, что сослепу он попал в клавишу, переключавшую скорость. Скорость упала вдвое. Теперь уже жутким басом аппарат завыл всё ту же похабную вторую половину «корабля».

Одновременно какой-то комсомольский вожак, наблюдавший концерт из левой кулисы, понял, что дело плохо, и рванул самый большой рубильник – разбираться, что и как отключается, было некогда, а осветитель-электрик, вырубив прожекторы, ещё не добежал из своей будки. Всё освещение погасло. Аппаратура смолкла.

Но машинка-то была подключена с правой стороны и умолкать не собиралась! В полной темноте на ошарашенную публику полился поток матюгов. Осознав, что дальше будет только хуже, ударник на ощупь кинулся к сволочному аппарату. Сквозь звон и грохот рассыпавшихся тарелок и барабанов машина невозмутимо продолжала сквернословить.

Тем временем почти добежавший до кулис осветитель из-за внезапно погасшего света навернулся со ступеней, ведущих на сцену. Приземлившись, он произнёс фразу ещё более сложную, чем то, что выдавал аппарат, но близкую по смыслу. Машинка нечеловеческим голосом продолжала гнуть своё. По звукам, доносившимся из темноты, зрители решили, что на сцене начался мордобой.

Ударник, выбравшись из-под обрушившихся на голову тарелок и барабанов, нащупал-таки и ухватил вредную машинку за вращавшиеся ролики. Аппарат оглушительно хрюкнул и умолк. Теперь тишина была полной. Услышав, что всё закончилось, комсомолец воткнул рубильник обратно.

Вспыхнул свет. Перед зрителями предстала дивная картина: среди разнесённой вдребезги ударной установки, на четвереньках, задом к зрителям, стоял наш ударник и держал аппарат за рога. Причём в носках – из-за возни с подключениями он перед выступлением прыгнул за барабаны, не обувшись. Остальные успели попрятаться.

Зрители окончательно обалдели. По ступенькам, ведущим на сцену, тоже на четвереньках карабкался осветитель. Стояла мёртвая тишина.

Такого сногсшибательного исполнения песни про озабоченного морячка не ожидал никто. Когда осветитель, держась за ушибленную поясницу, опустил-таки занавес, зал взорвался хохотом. А мы, побросав всё, бросились наутёк. И, хотя история вокально-инструментального ансамбля «Молодость» на этом закончилась, ещё долгое время нас узнавал в лицо каждый второй житель городка.