– Тераз нафту мало хто купуе, пани… У вшистских ёсть газ, – говорил поляк, продавец керосинной лавки.

Мама выслушала его и, перехватив правой рукой авоську с наполненной трёхлитровой банкой, сказала мне:
– Пойдём!

В райцентр В. моего отца перевели с повышением по службе поздней осенью. Сто километров мы с младшей сестрёнкой тряслись в кузове грузовика среди домашнего скарба, заботливо обложенные матрацами, укутанные в папину шинель и мамино зимнее пальто.

Поздним вечером подчинённые папы с прибаутками таскали мебель и узлы с вещами на второй этаж. Квартира была похожа на типовую хрущёвку со смежными комнатами, остро пахнувшими свежей масляной краской.

– Боже! – только и сказала мама, осмотрев жилище, и вопросительно уставилась на отца.
– Обещали чуть позже дать с удобствами, – виновато промямлил папа и опустил глаза.

Из удобств в квартире было только электричество. Кухонную плиту и печь-голландку в гостиной приходилось топить дровами, холодную воду носить из уличной колонки, мыться в цинковом тазу на тесной кухоньке, выносить помои и ходить в общий туалет на улицу.

Утром папа отправился на службу, а мы с мамой стали расставлять мебель, разбирать узлы с вещами. Я сбегал на колонку и приволок по лестнице первые два ведра ледяной воды.

В кухне на плите стоял новенький керогаз, мама собралась было приготовить на нём обед, но оказалось, что керосина в доме нет. Мы оделись и пошли по центральной улице городка искать керосинную лавку. Прохожие на наши вопросы недоумённо пожимали плечами. Наконец какой-то дядька сказал, что керосином торгуют во дворе хлебного магазина.

Нетронутый снежок говорил о том, что лавка сегодня не открывалась. На вопрос, когда будут торговать керосином, стоявший неподалёку дворник недоумённо хмыкнул.

– Тут же написано: с десяти до восемнадцати с перерывом на обед с тринадцати до четырнадцати! – возмутилась мама.
– Вы гэта, пани, керасинщыку и скажыце! – осклабился дворник – Ён у нас як хоча, так и працуе…

Постояв пятнадцать минут, мы купили хлеба и отправились домой.

При попытке растопить кухонную плиту квартира наполнилась едким дымом. Пока мама топила печь, я дважды сбегал в керосинную лавку. Она была закрыта. Пообедали хлебом с ломтиками сала.

После четырнадцати часов я каждые полчаса бегал в лавку. Напрасно. В семнадцать часов мама сказала:
– Пойдём вместе. Если будет закрыто, купим в гастрономе рыбных консервов, отца ведь надо чем-то кормить.

Вечерело. Мы завернули во двор хлебного магазина и оторопели: дверь керосинной лавки была открыта, внутри горел свет. Вислоусый продавец уставился на нас с искренним недоумением.

– Вы что себе позволяете! – напустилась на него мать. – Как вы торгуете? Мы десять раз приходили за керосином! Десять раз! А вы изволили явиться в конце рабочего дня? Дайте жалобную книгу!
– Прабачьте, пани, – без всяких эмоций на белорусско-польском суржике ответил керосинщик. – Тэраз нафту мало хто купуе. У вшистских ёсть газ.
– Дайте жалобную книгу! – настаивала мама.
– Дык няма, – развёл руками продавец. – Я ж вам, пани, и кажу: тэраз нафту мало хто купуе… Навошта книга тады?

Керосина мы всё-таки купили, целых три литра. А потом я сбегал домой и купил ещё пятилитровый бидончик – продавец великодушно согласился подождать.

Папа пришёл со службы в половине одиннадцатого. Я никогда прежде не слышал, как мама кричит на папу. Даже сквозь прикрытую дверь спальни доносилось:
– У вшистских ёсть газ! Ты понял – у вшистских в этом задрипанном райцентре газ есть! А ты кто такой? Ты – начальник ОБХСС района! И ты здесь даже не вшистский! Тебе что, не положено? Отвечай! Так вот, я завтра вместе с тобой утром пойду к начальнику РОВД. Квартиру ему, видите ли, дали на втором этаже! У вшистских ёсть газ!

– Что такое «вшистские»? – спросила меня пятилетняя сестрёнка.

– По-польски это значит «все», – ответил я. – У всех в этом городке есть газ, а у папы нету, вот мама и сердится.

Спустя час родители притихли, но ещё долго шептались о чём-то.

Утром мама к начальнику РОВД не пошла, зато в полдень к нам нагрянули газовики, привезли новенькую плиту и красный баллон с надписью «пропан-бутан».

Топить дровами печь, таскать воду из колонки, выносить помои стало моей ежедневной повинностью. А через два года дом поставили на реконструкцию, провели воду, установили газовый титан с паровым отоплением, сломали печь-голландку и громоздкую кухонную плиту. И, наконец, в кладовке установили унитаз с бачком и душевой рожок.

Тем же летом я поступил учиться в Ленинград, в Военно-медицинскую академию.

Спустя много лет я прочёл стихи Иосифа Бродского:
Стоит у лавки керосинной
Печальный дворник круглолицый…

Да-да! Именно такой дворник там, возле лавки, и стоял. Поэт знал, о чём пишет.