– Слышала, что вы человек закрытый, никого к себе не подпускаете.
– Не понимаю, что значит «закрытый – открытый», что я, банка, что ли? Конечно, я не со всеми откровенничаю, это было бы глупо, потому что люди – они же опасные, особенно в нашем сволочном мире. Тебя же потом и добьют твоими откровениями. В первую очередь смотрю, что за человек передо мной. Я людей чувствую: кому могу открыться, кому – нет. Бывало, кому-то доверялся сильно, а потом наступало разочарование. Поэтому научился личную информацию выдавать дозированно.

– Есть масса примеров, когда великие комики, приносившие публике смех и радость, в жизни оказывались далеко не весёлыми и даже противными людьми, Луи де Фюнес например. Вы признавались, что в жизни тоже невесёлый человек.
– А чего веселиться-то? Нет, я люблю подурачиться, но бываю и занудным. Когда начинаю гундеть, коллеги называют меня гусеницей или жабой. Но гундеть я всегда начинаю по делу. В общем, все шутки уходят в работу, на неё тратится колоссальное количество сил и здоровья. Вне сцены хочется аккумулировать энергию, немножко поберечь себя, потому что потом нужно будет снова выдавать на полную катушку. И когда мне кто-то говорит «Ну, давай, Серёга, посмеши нас!» – хочется спросить его: «Вот ты кто по профессии? Сантехник? Ну же, давай, Сашка, скорее достань разводной ключ и поставь нам тут унитаз, как ты умеешь!» Что он на это ответит?



– Сергей Бурунов – герой отрицательный или положительный?
– Разный. Я вообще не люблю однозначность. «Плохой? Хороший?» – на эти вопросы отвечает американский кинематограф. Много чего хорошего и плохого в нас скрыто. Если побродить по лабиринтам души, такие демоны сидят, при взгляде на которых можно и рассудок потерять.

– Если бы вам предложили сыграть Сергея Бурунова, вам был бы интересен этот персонаж?
– А что в нём интересного? Кто такой Сергей Бурунов? Нет, я не люблю себя.

– Не потому ли пошли в актёры, чтобы уйти от себя нелюбимого?
– Как говорил один мой педагог в Щукинском училище, искусство – лучший способ реализовать свои комплексы. Думаю, отчасти вы правы, я не знаю, зачем пошёл в артисты. Наверное, потому что в «Щуке» не было высшей математики и сопромата.

– Над ролями в кино вы работаете подробно, дотошно. Например, чтобы найти ключик к пониманию вашего капитана Трушина из фильма «Эшелон», вы старались понять и оправдать негативные стороны его души. А в пародиях достаточно только внешнего сходства и голоса?
– Мало только налепить нос. Мне всегда интересно, какие процессы происходят в человеке, как он относится к миру и к себе, к женщинам, к деньгам, кого любит, боится. Если это точно поймать – значит попасть в точку.

– А приходится пародировать людей, которые в жизни вам не симпатичны?
– Всякое бывает, но я профессионал. Нравится, не нравится – это любительский подход. Любитель делает то, что любит, а профессионал – что должен, вне зависимости от симпатий и антипатий. И делать это надо хорошо, потому что у него диплом об образовании.

– Есть такое выражение: побывал бы ты в моей шкуре, тогда бы ты понял… Случается, что вы меняете своё отношение к человеку, побывав в его шкуре?
– Естественно, оказавшись в шкуре другого человека, понимаешь его больше: каков его образ жизни, как выбирает себе костюм, как говорит… И становится грустно – на что люди тратят жизнь. И внутри остаётся пустота. Не знаю, может быть, это из-за физической усталости. Здесь, в «Большой разнице», мы достаточно плотненько выкладываемся.

– Как на спектакле в театре?
– Я служил в Театре сатиры, но тогда я ещё во что-то верил. Сейчас достаточно трезво смотрю на жизнь и не совсем понимаю политику репертуарного театра в наше время. Раньше был информационный голод, люди приходил в театр за образованием. А теперь я не понимаю, как можно выходить на сцену, когда тебе всё равно. Актёры говорят какой-то текст, на них исторические костюмы, кто-то брызжет слюной, кто-то потеет, но им всё равно. В театре в большинстве случаев работают либо очень тщеславные люди, либо эксгибиционисты, правда, бывают редкие исключения. Попадаются те, кто по-настоящему занят делом, но их мало и они быстро горят.
Я стесняюсь выходить на поклоны, стесняюсь выходить на сцену, для меня это стресс. На «Большой разнице» я сказал, что на зрителя не выйду никогда. Со мной продюсеры два года бились, я грозил уволиться, убирали из зала всех, даже звёзд. Понимаете, когда в зале сидят звёзды, а ты делаешь на них пародию, которая по каким-то причинам недостаточно отрепетирована, – какие могут быть поклоны?
На зрителя я не работаю. Я «камерный» актёр, поэтому люблю кино и телевидение.

– Бывает, что обиженные герои ваших пародий требуют сатисфакции? Кто идёт на дуэль с ними – вы или режиссёр?
– Такого не было. Правда, помню, Берман и Жандарёв обиделись, им не понравилось сочетание белых носков и чёрных ботинок. А нам тогда показалось это смешным, не знаю… Ещё Сергей Безруков возмущался по поводу якобы аморальной пародии на генерала Каппеля, которого он сыграл в фильме «Адмиралъ». Но мы-то делали пародию не на генерала, а на самого Серёжу Безрукова! А вообще я не вдаюсь в подробности, кто обиделся, кто нет. Мне кажется, если на тебя делают пародию, значит, ты уже что-то такое сотворил, что стал по-настоящему известен.

– Жестокие бывают у вас пародии, особенно в «Мульте личности».
– «Мульт личности» – это сатира, впрочем, достаточно лояльная. Сатира вообще злая вещь. Я за злую сатиру, за кнут. И театр должен быть жёстким, время сейчас такое. Чем можно сейчас удивить нашего зрителя, когда дети идут в первый класс уже с айпадами?

– На страницах нашей газеты часто разгораются споры о том, как правильно воспитывать детей, в частности мальчиков. Но обсуждают эти вопросы в основном женщины, а это определённый угол зрения. Вы, как бывший мальчик, которого воспитывали, а ныне как взрослый состоявшийся мужчина, помогите нам разобраться.
– Во-первых, мне кажется, ребёнок должен расти в любви. И ещё у него обязательно должны быть отец и мать, полная семья. Воскресным папой я быть точно не хочу. Не буду зарекаться, если такое случится, может быть, я и переживу, но забирать сына или дочь только по выходным – плохо, для ребёнка это большая травма. Во-вторых, ребёнку надо дать полноценное образование. Не только среднее, но и высшее. И ни в коем случае не попрекать его куском хлеба, дескать, мы тебя кормим, ты у нас на шее сидишь. Ребята, это ваша обязанность, вы родили ребёнка, вы обязаны поставить его на ноги. Это моё личное мнение.

– А если семья неполная? Если отца нет?
– Хреново, что я могу сказать. Женщинам надо выходить замуж. Повторюсь: семья должна быть полноценной, пусть с мачехой или отчимом, но модель семьи ребёнку необходима. Дети всё впитывают, это ошибочное мнение, что они чего-то не понимают, что ещё глупые. Ничего они не глупые, они секут всё на раз, у них мозги свежее и «процессор» намного быстрее. Каждое новое поколение – умнее, быстрее и злее.
Поэтому безотцовщина – очень плохое явление. У меня папа вырос без отца, послевоенное поколение, но это же видно, всё чувствуется. В доме должна быть мужская энергия. Мама – женщина, она гибче, тоньше. А бывают ситуации, которые разъяснить ребёнку, сыну, должен именно мужчина.

– Действительно. Я сама в таком положении и, когда возникают какие-то драки, заварушки в школе, уговариваю сына: «Не лезь. Отойди в сторону. Только не бей!» Надо драться?
– Обязательно надо. Чего стоит тысяча слов, когда важна крепость руки, если человек не понимает? Лучшая схватка – это несостоявшаяся схватка. Но если слова уже не работают, надо за себя стоять. Либо тебя убьют, либо ты. Третьего не дано.

– А как воспитать девочку, чтобы она счастливо вышла замуж? Чтобы будущий муж был доволен?
– Мне кажется, это в первую очередь лежит на плечах матерей – чтобы готовить дочь к замужеству, развивать женскую мудрость. Да, мужчина – голова, а женщина – шея, куда хочу, туда и верчу. Но как верчу? Нельзя превращаться в стерву, компостировать мужу мозги. Дочки ведь смотрят на это и берут пример с матери. Поменьше надо смотреть телевизор, побольше – кино, книги читать. Я считаю, у женщины есть великое предназначение – рожать детей.

– Вы за домострой?
– Нет, я за «разумстрой». Свобода должна быть взаимной. Но свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого. Воспитание ребёнка – огромная работа. Ошибёшься – и всё, это на всю жизнь.

– А какой уклад в вашей семье? У вас она полноценная, с мамой и папой?
– Сейчас состав нашей семьи изменился. Мама умерла полтора года назад, очень тяжело уходила. У меня остались папа, старший брат и собака.

– Собака большая, грозная, брутальной породы?
– Нет, сарделька с пиписькой, как я её называю. Такса.

– А почему такса? Вы на таксу не похожи.
– Не я собаку выбирал, её мама себе покупала.

– Значит, такса тоже мальчик. У вас совершенно мужской коллектив. Хоть машина-то у вас по-прежнему «девочка» – «Мазда»?
– Нет, сейчас у меня чёрный «Фольксваген» – он.

– Что же это должна быть за королева, которая, наконец, сможет занять место рядом с вами? Слышала, что вы были страстно влюбчивый.
– По молодости, конечно, влюбчивый был, но с годами это проходит. Все мы обжигаемся, все немного с опалёнными крыльями. Я не знаю, о какой королеве вы говорите. Если ты понимаешь другого человека, если ему легко дышать рядом с тобой, значит, всё хорошо, и не надо мне никаких королев. А когда включается тумблер «моё!», когда тебя пытаются посадить на поводок, я считаю это неправильным.



– А когда вы любовь играете в кадре, у вас не возникает личного пылкого чувства к партнёрше?
– Чего там у меня может возникать? Это профессия. У партнёрши могут быть муж, дети. Все чувства в нашей работе вторичны, мы должны сделать так, чтобы зрители нам поверили.

– Мы вам верим. Ваши персонажи не только очень точны и похожи на свои прототипы, но, даже не смотря на тяжёлый пластический грим, очень органичные и живые. А вот Высоцкий в недавно нашумевшем фильме вызывал оторопь у многих зрителей и на фоне других актёров выглядел экспонатом из коллекции мадам Тюссо.
– Восковым? Я пока ещё не посмотрел эту картину. Видел трейлер, и меня очень зацепило. Могу сказать, что Эрнст с Максимовым всё-таки великие профессионалы. Слышал множество мнений людей, которым доверяю, но я должен сам посмотреть, спокойно, чтобы меня никто не дёргал. Там проделана титаническая работа, и отчасти я понимаю Сергея Безрукова…

– Эх! Значит, Высоцкого не вы играли?
– Нет. Это не я.

– А чего бы вам больше всего хотелось в будущем, допустим, к сорокалетнему рубежу?
– Глупо что-то планировать. Человек предполагает, а Бог располагает. Есть, конечно, какие-то желания. Хочется получить диплом пилота. Если бы я знал, что у нас в стране такими темпами будет развиваться туризм, не задумываясь бы остался в авиации. Я говорю не только о заработке, я говорю о работе, одной из лучших на земле.

– Но вы же хотели стать истребителем, а это не самая мирная профессия.
– Истребитель – элита авиации. Штучный товар.

– Но эта элита людей убивает.
– Истребители людей не убивают, не надо так. Если истребитель, то сразу истребляет? Нет, он охраняет воздушное пространство, защищает мирных граждан и истребляет тех, кто собирается их убивать.

– Что, уже наигрались в актёрскую профессию?
– Не наигрался. Просто очень много стало в этой профессии дилетантизма, масса людей занимаются ею, не имея к ней никакого отношения, им кажется, что у них получается. А так как наша профессия зависимая, то волей-неволей приходится с этими людьми взаимодействовать. В какой-то момент становится совсем не смешно.

– Если бы было возможно заново пережить какой-то кусок из прошлого, что бы вы повторили?
– Сложно сказать. Я не хотел бы ничего возвращать, зачем? Второй раз этого уже не переживёшь, как тогда. Хотя… может быть, мой первый самостоятельный вылёт.

– А какой-то яркий момент из детства. Может быть, то, что вас когда-то сформировало?
– Так сразу не вспомнишь… Мне не купили мопед, вот это я помню. Уже пришла открытка из магазина, но мама сказала: «Мы будем покупать телевизор!» И купили телевизор.

– Вот вы в этот телевизор прочно и вошли.
– Да, с тех пор я ненавижу телевизор. Я так хотел мопед, о-о! Всё равно куплю себе мотоцикл, из мопеда-то я уже вырос. Мне даже на днях снился сон, в котором я ездил на каком-то позорном маленьком мопеде и даже завернул на станцию техобслуживания мотоциклов, где мне поменяли лопнувшие покрышки. То есть всё было серьёзно. Понимаете, что там, в голове, до сих пор крутится?

– А если бы что-то можно было изменить?
– В авиацию, наверное, пошёл бы. Но тогда, в девяностые годы, когда я уходил из Качинского лётного училища, дела в авиации шли – не буду говорить, как и через что. Сейчас я для себя немного полётываю… Плохое слово. Летаю.

– А мёртвые петли делаете?
– Нет в авиации такого выражения – «мёртвая петля». Есть петля Нестерова, а «мёртвой» её прозвали потому, что много лётчиков разбилось при её выполнении. Первой её исполнил Пётр Нестеров, в честь него и назвали. Я стараюсь не рисковать с высшим пилотажем, потому что ресурс наших самолётов оставляет желать лучшего, но периодически делаю это с инструктором.
У меня очень много друзей линейных пилотов, много знакомых лётчиков из авиации общего назначения. Все мои однокашники разбросаны по России, служат в гарнизонах, кто-то уже гвардии майор, и подполковники есть, некоторые уже даже полковниками стали. Так что я немножко облажался с выбором профессии. Небо осталось только для души, ведь полёт даёт чувство свободы.