А что рассказывать? Я уже всё подробно написала о том, как ко мне под предлогом проверки пожарной безопасности зашли двое молодых крепких парней. У нас накануне кто только не приходил с проверкой: и газовщики, и вентиляционщики, поэтому вначале сомнений не возникло. Прочитали инструкцию по пожарной безопасности, покрутили вентиль на газовой трубе, достали распечатанную выписку из закона о том, что каждый собственник должен иметь средства пожаротушения. А также представили списки с именами, фамилиями и подписями владельцев квартир нашего дома, где эти средства уже установлены.

У Серёги на кассе материализовался хорошо одетый господин с бутылкой воды в руке.
– Посадочный талон, пожалуйста, – дежурно вежливо обратился к нему Серёга.
Господин криво усмехнулся и протянул билетик. Касса пискнула и отказалась принимать документ, он был уже использованный.
– Летите транзитом? Можно ваш действующий билет?

Но всё когда-нибудь заканчивается. Очередной министр решил, что директор Госконцерта сделал всё что мог, и его с почётом проводили на пенсию. Дома у него всё было хорошо: дочь – прима республиканского Большого театра, зять работал в известном на весь Советский Союз ВИА, шикарный коттедж в горах, внук вундеркинд и талантище. А человек начал чахнуть и буквально за пару месяцев потерял здоровье. Из жизнерадостного хохмача превратился в тихого старика со страдальческим лицом.

Деревенька, куда мы приехали, расположилась на высоких холмах, с околицы открывались необъятные просторы. В стареньком домике стоял нежилой запах. Но стол, кровати, шифоньер, сундук, стулья, посуда и даже цветной телевизор были в рабочем состоянии. Я тогда ещё удивился, что никто не своровал и не променял на самогон. Мы проветрили комнаты, натаскали душистой травы, и в доме стало поуютнее. В общем, за несколько дней вполне обжились.

Жогов не любит, когда его фермером называют. Говорит, мы крестьяне, и всё. Землю и технику он получил, когда наше село от Богатова откололось, тогда всё поделили на четверых новых хозяев. Сам он вернулся из города в родное село, руководить хозяйством стал, сеструху на бухгалтерию посадил. А когда нас в работу взял, мы свои участки к нему перетянули, земля и удвоилась. С кредитами Жогов не связывается, поэтому техника пока старая, но уже меняется.

Прибор солидный, мощный, неубиваемый, да ещё и безопасный – внутри нержавейка. И ломался-то всего раз. После замены одной загогулины микроволновка работала ещё лет пятнадцать, но в прошлом году мы её потеряли. Она продолжала отлично и равномерно крутить еду, была всё такой же шумной, красивой, вместительной. Одна беда – перестала греть. Лечили, разбирали, мудрили – не помогло. Семья погрузилась в траур, потому что мы любили её. Она грела супы, второе и пирожки, изготовляла попкорн, а какие в ней получались горячие бутерброды! И не надо здесь о вреде излучения.

Единственной отдушиной оставались заходы в порт. Бросьте в меня камень, кто скажет, что матросы не изменяют жёнам. Да-да, друзья, против природы не попрёшь, когда ты молодой, а вокруг красоточки – азиаточки, негритяночки, ну просто куколки, и даже по нашим скромным зарплатам доступны. Конечно же, наши мужчины ринулись в блаженство, даже те, кто на судне образовал пару. Помню, как рыдала шеф-повар, рассказывая, что ей изменяет 60-летний старший механик, а я, утешая её, уговаривала намазаться грязью и сидеть ждать ходока в каюте, раз ему нравятся негритянки.

Сегодня его раздражают и гудки, и сама станция, и почта возле станции, куда надо опять идти. Месяц назад он отправил в Москву письмо с сигналом о недостатках на железнодорожной станции и теперь ждёт ответа. «Полы не метут, – сигнализировал старик, – а печи на морозе еле теплятся, нет, как говорится, давления в котлах. Дрова и торфяной брикет, выделяемые на топку, сотрудники станции растаскивают по домам. Примите меры». Тем временем на улице появляются первые прохожие.

На кассе тётечка постарше меня (мне 53 года) взвесила мой картофель и репчатый лук. Пробивает чек, 387 рублей. Достаю из кошелька 500 рублей, свои приготовленные 250 – кладу назад. Беру чек, смотрю: моя томатная паста – 1 банка, кетчуп – 1 штука. А дальше интересненько: мука – 2 килограмма, дорогущая. Потом биокефир – 1 литр, тоже недешёвый. За ними мои репчатый лук и картофель. Тут же отдаю кассиру чек с вопросом, откуда в нём мука и кефир.

Во Владикавказе тоже есть свой Привоз – строительно-хозяйственный рынок с кучей магазинчиков, торгующих всем сразу для ремонта, строительства и дачи. Прямо у входа – стеллажи с топорами, лопатами, граблями и вилами. Вилы выглядят очень сурово. Туда прямо просится табличка «Всё для русского бунта, бессмысленного и беспощадного». Лето, жарко. Толстый хозяин пересчитывает тяпки. Вокруг снуют цыгане, и каждого из них хозяин провожает подозрительным взглядом. В полумраке магазина млеет пышная женщина, обмахиваясь газетой.

Следующая компаньонка была из тех, кого называют «челноками», она ехала конкретно за товаром, который собиралась потом перепродать на Родине. Две другие дамы ничем не выделялись, поэтому скромно умолчим о них. Итак, пять девушек разного возраста, разных профессий, имеющих разные цели поездки, собрались в одной маршрутке и выехали в Китай. Мать двоих детей предупредила Валентину, что выбирать шубу надо крайне осторожно, ибо продавцы Поднебесной очень не любят, когда им возвращают товар.

Заседание задерживалось, и мы принялись рассматривать фойе. Сначала поглядывали на молодого пристава, который хмуро косился в нашу сторону. Но играть в гляделки нам быстро наскучило. Альбина Петровна начала копаться в нашем портфеле, громко шуршать копией искового заявления и отзывом на него. Потом выудила документы, приготовленные к заседанию, с парочкой постановлений Верховного суда, и уже хотела с удовольствием погрузиться в прекрасный, захватывающий мир гражданского судопроизводства, когда дверь щёлкнула и вошёл он.