Экскурсия начиналась у ворот депо, откуда выехал трамвайчик. Вагон очень колоритный – ярко-красный, низенький, с деревянными дверями. Внутри он мало похож на современные: лавки из деревянных реек расположены вдоль окон, как в старых пригородных электричках, в середине – специально оборудованное и огороженное место кондуктора. Вот пара интересных деталей, рассказанных экскурсоводом. В дверях трамвая, снизу, есть стеклянные окошечки, и установлены они не для красоты...

Но раз уж я упомянул о советском образовании, скажу пару слов о тех, кто его получал. Помимо своих ровесников я общаюсь и с теми, кто постарше, – людьми от сорока до пятидесяти лет. Вы не поверите, но среди них тоже немало безграмотных. Говоря о «паршивом современном образовании», критики должны задаться вопросом: а почему те, кто учился в лучших на свете советских школах, с ума сходили по Кашпировскому и Чумаку, послушно сидели у телевизоров и заряжали банки с водой? А ведь даже школьного курса физики достаточно, чтобы понять: эти двое – мошенники и шарлатаны.

Написала сообщение старой знакомой, заслуженному учителю, – предложила поучаствовать в сборе. А в ответ тишина. Зато накануне она приглашала меня в филармонию… Впрочем, может, я чего-нибудь не знаю и потому осуждать никого не могу. Хорошую посылку мы собрали и заодно узнали друг друга с непривычной стороны. А ведь давно общаемся. И теперь стало ясно: я одной крови с теми, чья хата не с краю.

Язык, кстати, отражает подлинную глубину произошедших перемен. Впервые с 1941 года понятие «до войны» приобрело новое значение, стало нуждаться в пояснении. «Наивны те, кто считает, что война – это где-то там, далеко, что она пройдёт стороной, – признался мой однокурсник Сашка. – Нет, война проходит через каждого». На прошлой встрече выпускников Саша не появился, и я с удивлением узнал, что он недавно вернулся из ДНР. Работал инженером, помогал восстанавливать разрушенные коммуникации.

В 1986 году начались первые перемены. Провели газ, поэтому кухня переехала в сенцы. Русскую печку разобрали – по назначению её уже нельзя было использовать, а места занимала много. Вход в погреб отгородили от газового котла кирпичной стеной, и кухня в итоге получилась крохотная. Массивный сундук перенесли за стену, ближе к выходу. После бабушкиной смерти вход в погреб сделали с другой стороны, старый наглухо забили, а кирпичную стену перенесли. В результате кухня стала значительно больше.

Ну и устроила я ему! Он заныл, что устал, дома дети голодные и мама больная, и если я напишу жалобу, то его уволят. Но в таких случаях я кремень. У меня тоже ребёнок, мне его на ноги поставить надо. Да и своя жизнь дорога. Можно было, конечно, попросить его остановиться, а самой выйти. Но ехали мы по безлюдной кольцевой автодороге, да и домой побыстрее хотелось, не ждать же другую машину в половине пятого утра. Велела ему сворачивать в город – там особо не разгонишься: то светофор, то лежачий полицейский. Но этот засоня ещё и возмущаться начал: и дорога так длиннее, и времени он больше потратит, не говоря о бензине.

Я привела классной руководительнице свои аргументы: внешний вид ребёнка не вызывающий, а аккуратный и стильный, в учёбе ему этот имидж не мешает, да и другим ученикам тоже. По крайней мере, никто не жаловался. Но, видимо, учительница настроена очень серьёзно и намерена настаивать на своём. Боюсь, мы с ней не договоримся. Не знаю, что делать в сложившейся ситуации. Раньше я и сама считала, что в школе обязательно следует носить одежду классического фасона, нечто вроде формы.

Вечерами одесситы танцуют. Я несколько раз пересмотрела ролик, и на душе стало легче. Значит, у людей ещё остался запас энергии и жизнелюбия. Мне давно хотелось увидеть Одессу – я столько хорошего слышала об этом городе, – но пока не получилось. Сейчас просто любуюсь фотографиями и мечтаю, что смогу увидеть всю эту красоту воочию. Обмениваясь с Леной житейскими новостями, я всегда хвалю свою страну, горжусь ею, рассказываю о наших достопримечательностях. Мы без конца строим планы, и в этих планах Одесса – вместе с Россией.

Веры, чтобы спастись самому. Нет-нет, категорически никаких морских прогулок. Но у человека, который долго сидит сиднем, начинается ломка. Затекает тело, немеют мозг и душа, портится характер. И вообще, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. (Ах, скажите это Верочке и тысячам других юных дур, которые в восемнадцать лет тоже кое на что решились, а наутро плакали горючими слезами, да поздно.) Муж тут же натянул озабоченно-скорбную маску.

Недавно довелось мне прогуляться в Питере по блошиному рынку, что расположился около станции Удельная. Машину времени, увы, пока так и не изобрели. Но если хочется окунуться в атмосферу прошлых лет, лучше места, чем блошиный рынок, не найти. Удивительное послевкусие осталось у меня после визита туда.

Озаботилась – мало ли что случится, останется он один необученным. В Сбер, что находится на углу нашего дома, не знает, как войти. Вчера повела мужа знакомиться с процессом оплаты. Отправила его в кассу, здесь почти не бывает очереди, жильцы дома пользуются электронной формой. В следующий раз ещё повторю для закрепления. Намедни собралась приготовить куриные котлеты с манкой, а лука нет. Отправила благоверного в магазин – начал упираться, мол, боится электронных весов в овощном отделе. Прикрикнула: ты что, стыдоба какая!

У Юльки глаз намётанный. Её племянник Ромка в 17 лет стал сиротой и закайфовал в двухкомнатной квартире. Приходили друзья, веселились. Всё шло нормально, пока один из приятелей не устроил на Роминой жилплощади наркотический «схрон». Так Юлин племянник загремел на восемь лет за хранение запрещённых веществ. Впрочем, Роме повезло: за примерное поведение его определили на работу в тюремную библиотеку, а потом условно-досрочно освободили.