Потом удовлетворённо, горделиво окинуть взглядом дело рук своих – и в баньку с веничком. Выпарить с потом здоровую усталость, ополоснуться – и заново родиться и возлюбить весь мир. Окутать чистое до скрипа розовое тело в пушистую простыню. Потом к телевизору – пить чай и смотреть баловника Диму Нагиева. И уснуть над бесхитростным отечественным сериалом: крепко, без сновидений. А утром встретить очередное рождение солнца… А-а-а, я тоже так хочу (только без Нагиева и сериалов)!

Переговариваются негромко, лениво, благостно. Погода располагающая, тёплая, безветренная. Голоса, стук лопат, даже дыхание отчётливо слышны. Работают в охотку, просто хочется занять языки. Все темы переговорены, истёрты вдоль и поперёк. А тут прямо свалился подарок свыше – я с яблоками. Есть простор разгуляться мыслям и языкам на весь вечер, а может, и на утро останется. Я стою за забором со своей сиротливо укутанной в платок, ещё тёплой шарлоткой...

Для борща резкие перепады температуры смерти подобны. Борщ – яство ленивое, вальяжное, самодовольное, знающее себе цену. Он должен непременно хорошенько протомиться, настояться, смягчить и пропитать сытным духом каждый кубик свёклы, каждую морковную соломку и луковое колечко. Хотя бы часика полтора. А стояла жара. В обеденное время Кира Григорьевна достала сметану, расставила глубокие тарелки и открыла кастрюлю.

На следующий день около столовой нашего санатория появились афиши: вечером у Дома культуры выступает Молодёжный симфонический оркестр. После ужина к нашему корпусу подъехал автобус, из него высыпали молодые ребята с музыкальными инструментами, сразу расчехлили их и заиграли что-то весёлое. Вихрь радостной энергии закружил даже тех, кто равнодушно шёл мимо. С первых нот ребята играли, как говорится, на кураже.

Аккордеонист, наученный горьким опытом, устремляется в конец вагона, всхлипы его инструмента быстро стихают у дверей. «Сутки – трое» – это вам не шутки. Вообще-то они мирные люди, когда не пьяные, но при случае могут и в пятак дать. Особая категория коробейников – продавцы детских игрушек. Если вы летом поедете в набитой электричке, то обязательно таких встретите, и после них вас уже не удивят ни цирк, ни китайские акробаты. Эти люди продают всё – роботов, какую-то шагающую по стенам слизь...

Надо сказать, эта дама считала себя существом если не гениальным, то сверхэрудированным и одухотворённым. У неё было высшее образование, она много читала, имела мнение по любому вопросу и, что немаловажно, писала прозу и стихи. Муж же у неё был, как сама выражалась, «из низов», то ли шофёр, то ли слесарь. Стихов не писал, высоким штилем не выражался. Утром следующего дня дама явилась на работу мрачнее тучи и угрюмо уткнулась в документы. На наши вопросы по работе отвечала кратко и даже грубо.

Мы пристроились позади двух старушек в блестящих платьях. Они очень нервничали, одна всё время поправляла густые рыжие волосы, пока те окончательно не съехали на затылок. Её подруга дружеским жестом вернула их на место. Мой врождённый русский фатализм сработал и здесь. Я аккуратно уложила единственную купленную мне «Гитлером» фишку на номер 13. Фрачный красавец крутанул колесо.

Господа! За полтора часа чистого пребывания в лесу я собрала восемь вёдер белых; никогда в жизни не видела таких грибных полян! Не буду расписывать, как таскала грибы к машине, как укладывала их куда придётся и, со всех сторон окружённая вёдрами и тазами, ехала домой. Расскажу об итоге «охоты»: крутила, варила, стерилизовала, сушила, жарила до двух часов ночи. За одну поездку имеем: 4 литровые банки жареных белых, 7 – сушёных, 37 пол-литровых банок маринованных.

И вот настал день икс. В рекреации второго этажа поставили много-много стульев, впереди – несколько сдвинутых вместе столов, за которыми и должны были сидеть дорогие гости. На стулья усадили старшеклассников. Но мест на всех не хватило, поэтому многие стояли. Мы расселись и стали в нетерпении крутить головами, глядя в ту сторону, откуда должны были выйти американцы. И вот послышались возгласы: «Идут! Идут!» Мы все обернулись и увидели наших десятиклассников – двух мальчиков и трёх девочек.

И вдруг вдалеке запылил грузовик, старенький ЗИЛ-дерьмовоз. Когда открылась дверь кабины, мы увидели натурального бегемота. На нас плотоядно щерился 150-килограммовый мужик; он сплёвывал шелуху от семечек, которые щедро загребал рукой из широких штанин. Выбора у нас не было, мы перекрестились и поехали. Это самые длинные десять километров в моей жизни. По дороге водитель-бегемот икал, рыгал, несколько раз останавливался, мыл руки, тянул время, уходил в заросли.

Разводя облака руками, ступаем из кабинки подъёмника на «олимп» высочайшей в Крыму горы, и нас тут же окружают дочерна загорелые местные «херувимы», предлагая прокатиться по плато на квадроциклах и лошадях – вот как, оказывается, выглядит рай: шумный татарский базар с травяными чаями, мёдом, вареньем из сосновых шишек и розовых лепестков, пуховыми шалями и меховыми жилетками (в «раю» на редкость прохладно и ветрено)...