Жизнь вроде бы налаживалась, но киношная романтика сельской жизни с петушиной побудкой, хождением по росе, встречами закатов и рассветов быстро улетучилась из-за невыносимо тяжёлых условий. Скотина требовала каждодневного внимания, кроме того, летом мы вручную заготавливали сено для зимнего прокорма, а для отопления нового дома требовались дрова, около 15 кубометров. Нам отводили делянки в лесу, мы валили деревья, кололи, складывали в поленницу. Большой огород тоже не оставлял времени на отдых. Сытая, без очередей, жизнь доставалась нам потом и кровью.

Во дворе она славилась своими яростными налётами на паркующиеся машины. Атаки её были внезапны, стремительны и в то же время комичны. Со спавшим платком, перекошенным от ярости лицом, она бросалась на вальяжно стекавшего с водительского кресла автовладельца. Не доходя метра до него, выбрасывала вперёд руку с оттопыренным указательным пальцем и, виртуозно пользуясь матом, громогласно его порицала. Он был виноват и в ухудшении экологической обстановки, и в нарушении тишины, и в хищениях в особо крупных размерах. В общем, во всех смертных грехах. В то же время автовладелец, занятый своими буржуазными мыслями, медленно удалялся восвояси, не видя и не слыша старуху, каркавшую сорванным голосом.

Квартиру мы нашли довольно быстро. Приехали, осмотрелись, нам всё очень понравилось: просторно, и самое главное – имелась отдельная комната для моего сына. Когда мы познакомились с хозяином, были удивлены тем, что он в свои 86 лет выглядел очень хорошо и производил впечатление крепкого и здорового человека. Лев Борисович (так звали хозяина), оказывается, жил в Дании вместе с женой, дочерью и зятем и постоянно прилетал в Россию, «чтобы подышать родным воздухом».

Наконец дамам стало скучно: все темы светских бесед были исчерпаны, но дома делать было нечего, а погода стояла прекрасная и располагала продолжать общение. Тут бабулечки заговорили о смерти. Лидия Ивановна, культурная женщина, бывшая учительница, с огромным воодушевлением рассказала, что у неё приготовлено к похоронам – какое нижнее бельё, красивое, кружевное, какие изящные туфельки.

Когда началась война, моей маме было 16 лет. В 1942-м она получила извещение, что её отец без вести пропал под Сталинградом. В 1943-м похоронила маму и осталась одна с четырьмя младшими детьми. До конца войны они жили в деревне в голоде и холоде. Потом мама узнала, что в Узбекистане, где всегда тепло, есть «город хлебный» – Ташкент. Засобиралась. Вся деревня её отговаривала, мол, пропадёшь, везёшь детей на погибель!

Стремясь доказать большому городу, что и за его пределами кое-что знают о моде, они натягивают на себя то, в чём блистали на деревенских дискотеках, – кофточки с пайетками, маечки со стразами, названия известных брендов во всю грудь, рискованные мини-юбки. Кое-кто втискивается в убийственно тесные джинсы с заниженной талией, и не беда, что над поясом нависают нагулянные размеренной сельской жизнью бока, которые не растрясёшь ни на каком танцполе. Главное – выставить на всеобщее обозрение алые трусики-стринги.

С Юрием Александровичем мы пересекали Атлантику на бальсовом плоту «Кон-Тики» и папирусной лодке «Ра», продирались через тропические джунгли, бродили по древним руинам исчезнувших цивилизаций… А однажды, в 1977 году, попали в гости сами к себе – в наше старинное село Мильково, на строительство этнографического музея. Здание в виде четырёхконечного креста с высоким куполом посередине возводилось без единого гвоздя из толстенных лиственничных брёвен.

Помню, когда была стюардессой, работала с французами – очень своеобразный народ, у них есть только «Я» с большой буквы. Они могут открыть шторку иллюминатора, с помощью которой сосед спасается от солнца, могут начать петь песни в три часа ночи или плеснуть в стюардессу водой, если она, по их мнению, очень тёплая или же холодная. У них даже есть пословица: «Выбирают только отношения с супругом». Для нас такое поведение верх эгоизма, а у них – норма. Спиртного, кстати, пьют побольше наших.

Внезапная болезнь привела меня на больничную койку. Пока лежала в больнице и приходила в себя после операции, Влад утеплил домик, перекрыл крышу, соорудил внутри целую систему отопления: в центре маленького помещения водрузил огромную печку, похожую на сейф, от которой шли трубы к радиаторам.

Вот скажите мне, пожалуйста, почему наша Россия внезапно превратилась в какую-то «Рашу»? Ну что это такое? Почему на спортивной форме наших атлетов пишут «Russia», а не «Россия» на русском языке, а? Почему не культивируется родной язык, почему всюду английский?