Девушки оказались студентками, приехали на каникулы. Останавливаться в дорогом отеле не хотели и нашли домик в деревне, поближе к людям. Обе стройные и худощавые, примерно одного роста. Ингрид, энергичная шатенка, постоянно носила солнцезащитные очки, так что при разговоре сложно было сказать, смотрит ли она на вас или куда-то вдаль. У норвежки были красивые белые зубы, но улыбалась она с некоторым напряжением, будто подозревая вас в чём-то нехорошем. Выдать ей пистолет, нарядить в форму, и она сошла бы за выпускницу американской полицейской академии из известного фильма.

Как только твоя жена садится за руль, ты начинаешь жить в напряжении. Постоянно ждёшь звонка или СМС с одной фразой: «Я ударила машину». И я ждал. А она всё не звонила и не писала. Я уже решил, что жена моя, дочь высокопрофессионального шофёра Маирбека Маилютовича, унаследовала от него ловкость вождения. Я даже стал нервничать и думать – наверное, с ней что-то не так. Но Господь оказался милостив.

Многие люди, когда видят, как я фотографирую чашку, спрашивают, что я делаю. В ответ поясняю: это хобби у меня такое, фотографировать кофейную чашку. Некоторые едва ли не крутят пальцем у виска, что-то бурчат, проходят мимо. И вот Тунис, пустыня Сахара. Селение, в котором народ пересаживается на верблюдов, чтобы отправиться в недолгое путешествие по барханам. Еду на верблюде, одной рукой держу верёвку, второй пытаюсь вытащить из рюкзака кофейную чашку.

Дело в том, что, обращаясь ко мне, читательница попала в самую точку: я – потомственная книжная помоечница. Что моя мама, что я никогда не могли пройти равнодушно мимо выброшенных на свалку стопок книг. Как другие тащат с улицы в квартиру брошенных кошек и собак, так мы с мамой спасали книги. Впрочем, брошенных животных мама тоже приводила в дом, поэтому мы жили в странном пространстве, словно бы спроектированном сумасшедшим архитектором, совместившим зоопарк с Библиотекой имени Ленина.

Переднее колесо вдребезги. Жена сильно ушиблась, её увезли в госпиталь на «скорой». Я поехал с ней, оставив разбитый мотороллер на обочине. А когда вернулся, оказалось, что он пропал – вместе с другими разбитыми байками его забрали полицейские и увезли на штрафстоянку в ближайший город Фантьет. Месяц я уговаривал полицейских вернуть мне мотороллер, те не отказывались, но и не отдавали.

Его дочка, тоже студентка, старше меня года на три. И сосед протянул мне пакет – большой, набитый под завязку. Я растерялась, согласилась. Дядька пообещал, что дочка встретит меня на вокзале, мне пакет даже в руки брать не придётся – он сам поставит его в багажное отделение автобуса, а Настя заберёт. Потом-то я поняла, почему сосед меня попросил: водитель-частник в те времена за такую передачку взял бы 200 рублей.

Дочери ничего о своём состоянии не сказала, но меня всю трясло, на душе было очень неспокойно. В общем, испытала не очень приятные ощущения, может, просто ещё толком не переварила информацию. Мне нужно время, чтобы все перемены, происходящие в нашей жизни, хотя бы немного уложились в голове. А пока всё равно не нахожу себе места. Много раз говорила с дочкой о предохранении, но я особа очень мнительная...

Опять же «постовые». Не знаете, кто это? Ну, вы их наверняка встречали, они во всех автобусах-трамваях-троллейбусах страны имеются. Это такой сорт пассажиров, которые, зайдя в общественный транспорт, намертво прилипают к поручню у самых дверей. Причём ехать им, как правило, далеко. Они мешают входу-выходу, их толкают, иногда специально и достаточно чувствительно, посылают как в конец автобуса, так и матом. Но «постовые» непреклонны, как говорится, ни шагу назад, но пасаран!

Приняли её как надо. Занесли, уложили на мягкий широкий матрас, накрыли лёгким пуховым одеялом и, собравшись у кровати, начали наперебой желать Кошерхан жить минимум до ста лет. А когда узнавали, что этот рубеж пройден, смущались и повышали планку до ста пятидесяти! Старушка смотрела на всех добрыми, прозрачными голубыми глазами и тихо улыбалась. Скоро гости поняли, что, собственно, делать больше ничего не надо, и постепенно разошлись.

Короче, он внимательно выслушал, что от него требуется. Долго сообщал: «Вот вам всем делать не хрена», но приступил к изготовлению. А я между тем поехал покупать сено. На скотном базаре сена было до фига. В офигенных тюках. Ходили степенные фермеры, трогали его. Морщились. Уходили, приходили, торговались. Я никогда не покупал сено. Я сено видел только в виде стогов на полях. В кино. А в тюках сено я видел только в мультике «Ну, погоди!». Там волк на сеноуборочной машине за зайцем гонялся.

В старости люди одиноки. Капитану было ещё далеко до старости, но когда он увидел опустевший вокзал, пришло тоскливое ощущение, что заглянул в собственную старость, где отныне уже не будет ни знакомых, ни сослуживцев, ни друзей и любимых женщин. В зале ожидания осталась одна мывшая полы уборщица. Тряпка на её швабре моталась из стороны в сторону, руки и полы длинного синего халата тоже мотались, и казалось, что вся её фигура...

Место нам подсказали действительно урожайное: москвич Валера даже без комбайна насшибал двухведёрный рыбацкий ящик-«шарманку». А уж мы-то с батей волокли по большому берестяному пестерю. Пестерь вмещал, пожалуй, целых три хороших ведра, лишь бы лямки выдюжили, не порвались. (Маленьких детей, уродившихся крепышами, кровь с молоком, у нас так и называли: «Ну ты и пестерь растёшь!»