Во всём виноват Сергей Глухарёв. Да, именно он и его компания из телесериала «Глухарь» повинны в том, что той зимой я так сильно растолстела. Фильм шёл вечером, и я старалась специально закончить все свои дела к началу очередной серии. Начинался фильм, я садилась (или ложилась!) перед телевизором и обязательно что-нибудь жевала: яблочко, печенье, вафли и тому подобное. Причём прекрасно отдавала себе отчёт в том, что от ночного жора толстеют и жир при этом образуется особенно тугоплавкий, который легко не сгонишь. Но я старательно избегала этих мыслей, уж очень меня волновали судьбы героев, а волнение, скажу вам, вызывает жуткий, просто непреодолимый аппетит.

Есть у нас друзья, люди очень приятные, весёлые, компанейские, праздновать с ними – одно удовольствие. Но вот представление о прекрасном у них, как бы это сказать, своеобразное. Живёт в наших друзьях какая-то необъяснимая тяга к крупным подаркам. Если дарят вазу, то обязательно напольную, если картину, то метр на два размером, если горшок для мёда, то пятилитровый. Нести тяжело, бросить жалко, передаривать совесть не позволяет. Вот и хранится всё это монументальное великолепие на чердаке на даче.

Здравствуйте, любимая газета «Моя Семья»! Мне очень понравилось письмо Евгении из Краснодарского края «Подёргать за ухо – нормально» (№39). В нём девушка написала, как даёт отпор бабушкам из её дома, которые то и дело обижают местных детей, в том числе и её брата, – оскорбляют, обзывают, дёргают за уши. Я тоже хочу рассказать о своей войне с одним 82-летним стариком из нашего подъезда.

Дорогая редакция «Моей Семьи»! Спешу поделиться с вами своими впечатлениями: вчера у меня была ночь испуга.

Только мы легли с мужем спать, как в дверь забарабанили. Глянула в глазок, а это полиция. Я мужа спросила: – Ты что-нибудь натворил?

В «Дневнике Анны Франк» страница от 11 ноября 1943 года носит название «Ода моей авторучке (светлой памяти)». В юности я тоже вела дневник и по примеру этой еврейской девочки из Голландии написала некролог своей дублёнке. Мы не любили зиму из-за нашей одежды. Мы, школьницы 80–90-х годов, ненавидели наши убогие куртки, сапоги, шапки, варежки, перчатки. Лично я умирала от стыда в своём цветном китайском пальто с дурацкой кокеткой на спине!

Мне вовсе не хотелось подставлять ноги собачьим зубам, я могла бы дать достойный отпор, чтобы навсегда отбить охоту лезть к прохожим. Если хозяйка не занимается её воспитанием, значит, буду учить я. Многолетний опыт работы с кавказскими овчарками позволял мне поставить на место забияку. Единственно, чего я боялась, – это не рассчитать силы и выбить дух из этого тщедушного тельца. Мне было жаль неразумную животинку, которую не научили хорошо вести себя на улице и которая может пострадать по вине безалаберной хозяйки.

Недавно мой любящий философствовать брат Лёня заявил: «Если верить Карлу Марксу, я жил при коммунизме! Мне, простому рабочему, завод дал трёхкомнатную квартиру. Нет, не за хорошую работу. За это я получал зарплату, да и работал-то не очень. Квартиру дали просто так, и сегодня она стоит миллионы! Скажи, разве при капитализме квартиры раздают?»

Когда Александр Ерёменко прочитал мои первые двенадцать рассказов, он сказал мне: «А ты попробуй тринадцатый написать…» Хотя против числа тринадцать предубеждений у меня не было, да и жила я в тринадцатой квартире, – зациклилась. Недели через две я призналась ему, что ничего не выходит с этим тринадцатым рассказом. Александр Викторович даже обрадовался. Своей прозорливости, что ли… И подкинул мне вот такой сюжет. Эту историю он узнал от брата, а брат, как сказал Александр Викторович, никогда не врёт.

И, о боже, озорник тут же был наказан свыше! Как? Столбы вдоль дороги в ту пору были разные: некоторые обычные, а другие – с тумбами. Этого-то наш шутник и не учёл. Проехав лихо по луже вдоль тротуара, он зацепил эту тумбу и расцарапал себе весь бок. Так чиркнул, аж искры полетели! Хотел, наверное, над нами посмеяться, а получилось наоборот, мы посмеялись ему вслед.

Никому не нравится стоять в очередях, бывает, что и ругаются люди, но в большинстве случаев всё обходится миром. А бывает, дело доходит чуть ли не до драки. Самый страшный скандал в очереди поджидал меня в детской поликлинике. Если бы мне с сыном не нужно было продлять больничный, то бежала бы оттуда, роняя тапки, ещё в самом начале разборок. Уж пять лет прошло, а до сих пор как вспомню, так вздрогну.

Сел в автобус, на заднюю площадку, поехали. Девять часов утра, народу мало. На следующей остановке в передние двери вошёл мужик лет на десять моложе меня и с ходу стал нецензурно ругаться. Потом начал ходить по салону и поливать всех и вся матом, разве что подзатыльники не раздавал. Пассажиры притихли: кто в окне что-то увидел, кто в сумку полез.

Отслужив срочную, Саша вернулся в Петербург восстанавливаться в морском училище, но повстречал в пивном баре в стельку пьяного олигарха. Попойка оказалась судьбоносной: Саша окончил финансово-экономический институт и уже с третьего курса пошёл к олигарху работать. Сначала бухгалтером, а за пять лет стремительно дорос до финансового директора крупной империи. Через тридцатилетнего Сашу текли денежки двенадцати торговых компаний и трёх заводов.