Старшее поколение такими примитивными лозунгами купить было нельзя, большинство не поддавалось на громкие слова. Люди помнили, как дружно и хорошо жило многонациональное общество, как на пользу всем шло взаимопроникновение культур, как уважительно относились в стране ко всем национальностям. И помнили о том, как в 1966 году Ташкент оказался в руинах из-за страшного землетрясения, как съехались добровольцы из всего СССР, чтобы построить новый прекрасный город.

Он купил её ещё в советское время, с рук, после женитьбы, когда начал подрастать сын. И как-то получилось, что машина стала центром их жизни. По выходным они с сыном мыли её во дворе, оттирали ржавчину, подкрашивали, копались в моторе. На ней ездили на дачу, а летом отправлялись семьёй в Крым, словно переезжали из своего холодного и дождливого северного утра в горячий и солнечный полдень юга. А сколько радости доставляли сама дорога, ночёвки в палатке, дикий пляж под Евпаторией, полыхающие над морем рассветы и закаты.

И что бы ни являлось причиной в каждом конкретном случае, отвечал всегда командир. Ответственность на офицерах лежит огромная, и если что-нибудь случается, они переживают за солдат практически как родители, причём горе усугубляется ещё и чувством вины, даже если формально её нет. Всё равно остаётся боль – а вдруг это я недосмотрел. Окончив военное училище, командирскую должность получил и я. Тот случай произошёл в Приморском крае, в городе Уссурийске. Мои солдаты давно просили в выходной день свозить их в лес за кедровыми орехами. Я обещал.

Жену я тоже понимал: у нас росло двое сыновей, мы выезжали на дачу, надеялись на расширение жилплощади. А что ждало нас в Москве – съёмная квартира, проблемы с детьми? Я поспешил её успокоить. Мол, не о чем волноваться – гарантия сто процентов, что не поступлю. Даже привёл пример, как, провалив экзамен, ни с чем вернулся домой наш общий знакомый. С тех пор как я сдавал в университете госэкзамен по иностранному языку, прошло больше десяти лет.

Автобус уже должен был уезжать. Очевидно, что азиату сесть в него не дали бы. Ну и я не придумал ничего лучше, как забрать из салона свою сумку. Автобус уехал, а мы остались. Завязалась потасовка. Я защищал парня, не уходил, как мне советовали скинхеды. Их было трое. В своё время я занимался самбо, рукопашным боем. Карате тогда было под запретом, но я работал в МВД, хотя и неаттестованным сотрудником, то есть погон не носил, – в общем, имел возможность набраться определённых навыков.

Сын быстро рос и, как говорят, подавал надежды. Софико на всю жизнь сохранила пристрастие ко всему грузинскому, эту же любовь она старалась передать сыну. Шали, правда, в Грузии ни разу не был, попасть туда вовсе не стремился, считал себя космополитом и маме подчинялся плохо. Окончив факультет журналистики и счастливо женившись, он давно жил отдельной жизнью. Шали никак не мог отучить мать от сельской манеры каждое утро повязывать голову чистым платком. Вот аул! Примиряло его с этим только то, что в русских деревнях бабы тоже носили платки.

В хостелах и правда поселилось много русских ребят, в основном сотрудников компьютерных компаний, которые с началом войны сбежали за границу. Сейчас они делают вид на жительство в Турции или ждут рабочего приглашения из Европы. Радуются, что вовремя «успели свалить», но тревожатся из-за неопределённости своего будущего. Разговоры у них, как у белоэмигрантов: «Ах, господа, что теперь будет с Россией?» «Какая разница, она в руках варваров! Её будущее во мгле!» Поддерживать эти разговоры я не стал: у меня рейс на Белград.

По приезде братьев я среди сверстников ненадолго становился очень важной персоной. Тому были две причины. Во-первых, в те годы в нашей мальчишеской среде очень ценилась военная атрибутика. Мы постоянно менялись сверхценными вещами, даже простые солдатские знаки отличия котировались высоко, что уж говорить об офицерских. Эмблемы родов войск, кокарды, звёзды на погоны – этого добра у меня было много. Помню, за фляжку в зелёном чехле мне предлагали целое состояние. Вторая причина – чисто гастрономическая.

А я вообще ничего не понимаю. С этим человеком я лишь совсем недавно познакомилась и очень удивилась, увидев его там, тем более услышав такие приветственные слова. И вот мы начали выяснять, как и почему он меня тут ждал. Парень уверял, что передал мне записку о месте и времени встречи через общего знакомого. Но ведь я никакой записки не получала! Удивительно, как всё совпало – и день недели, и точное время, и место. Когда мы разбирались, он настаивал, что ждал меня в семь часов вечера. Я посмотрела на часы: ровно семь!

В колхозную эпоху желание построить себе индивидуальную баньку не всегда можно было осуществить. Так на смену дедам в эту баньку пришли внуки. Голые тела, крещённые общими вениками, почти сроднились за долгие годы, узнавались в полумраке по особым приметам. Уже никто не представлял себе жизнь без этих чёрных лавок и земляного пола. В банный день с утра пацаны расчищали дорожку от снега, таскали воду и дрова. Дед Давыд с самокруткой в зубах следил за процессом, сидя на лавочке и вытряхивая из сизой бороды крошки махорки.

В некогда родном отделе полиции я вообще-то занимаюсь юридической практикой крайне редко. Кадровая текучка такова, что новых следователей в лицо не знаю, как и они меня. К счастью, кое-кто из аксакалов ещё трудится, они и рассказали мне потом, в чём дело. Как выяснилось, едва молодёжь увидела меня в коридоре, как тут же прозвучал клич – мол, начальник следственного управления пожаловала. Забегали. Кто-то кинулся шаманить с заволокиченными делами, кто-то просто решил изобразить бурную деятельность.

Весёлые танцы молодёжи сменялись обильным застольем: домашний холодец, колбасы, пироги под самогон и заморские напитки. Многочисленная родня жениха оказалась очень голосистой – народные песни были слышны в самых дальних уголках села. Затем горластая компания отправилась в дом невесты на другой конец улицы. После все, кто ещё мог идти, вернулись обратно. Стемнело. Провожая молодожёнов на ночлег, ушлые тётки спели несколько похабных частушек, совершили обряд снятия фаты. Молодые ушли. А гости?