Сестра всегда была красивее меня, но с мальчиками не встречалась, говорила, что не может найти подходящего и полюбить. В итоге девственность потеряла только в 24 года, с нелюбимым парнем. Потом, в 26 лет, наконец вышла за другого, уже почти три года замужем. Муж сестры из бедной семьи, симпатичный, очень её любит, но такой, знаете, ни рыба ни мясо, нет карьерной жилки, не думает о будущем. Всё у них с Олей через одно место!

Помню себя с дошкольного возраста. Мне было четыре или пять лет, когда умер папа. В памяти осталось, как дядя Борис сидел в подъезде на нижних ступенях, обстругивал деревянный крест и вырезал на нём даты рождения и смерти; вокруг валялись стружки, я с ними играла. С тех пор в голове отложилось, что запах стружки связан со смертью. Помню красный гроб, кладбище далеко за совхозом, наполовину христианское, наполовину мусульманское, голубой деревянный крест и голубую оградку.

Муж предполагает, что, привезя к нам маму и сестру, он за пару недель подаст с ними все необходимые бумаги, оформит генеральную доверенность на себя и благополучно отправит их в Москву, к младшей сестре, на съёмную квартиру. Мама останется там, а старшая вернётся в Узбекистан продавать дом. При этом никто, кроме меня, почему-то не учитывает состояние здоровья мамы.

В другой комнате жила пара: Нина, почтовый работник, и её гражданский муж Дима. Дима мастерски готовил борщи и котлеты, и я уже косилась на своего мужа – неужели такое женское счастье возможно? Мой муж этого не умел. Однако я эти свои мысли сразу же прогнала, когда впервые увидела Диму пьяным и агрессивным. Нас он не трогал, но какой мужчина выдержит, если рядом исходит криком женщина, прося о помощи?

С возрастом я стала понимать, что отец мать не любил. Зачем женился, не знаю, может, по залёту, или она его приворожила. У них постоянно случались склоки и скандалы. Отец старался приехать ночью и с утра пораньше уехать. Чем старше я становилась, тем больше мне поручали сидеть с сестрой, возиться в огороде. Кухня тоже была на мне, так как мать готовить не любила и не умела.

Воздвигнутые стены пришлось продать, деньги поделить. Получив кругленькую сумму, Николай пустился во все тяжкие. Думаете, брал ежедневно бутылку в ближайшем гастрономе и тихо употреблял? Как бы не так. Садился в такси, небрежно показывал шофёру тугую пачку денег, и тот, взяв предоплату, вёз состоятельного пассажира в Москву – до столицы всего каких-то пятьсот километров.

Вчера приехала – всё засажено картошкой. Увидев моё изумление, ответили: «А что, земля должна пустовать, по-твоему?» То есть ни одно моё слово к их мозгам не пробилось. Мама вообще не даёт мне ничего самостоятельно решить и претворить в жизнь. «Ты всё сделаешь не так, как мне надо». А как ей надо? Помидоры она подвязывает лентами из ветхих футболок, которые сначала полдня ищет, потом полдня режет.

Начался ад. С работой у него не ладилось, жили на мои декретные, плюс ещё свекровь помогала. Муж был постоянно пьяный и злой. Его периодические покаяния прекратились. Дома находиться стало невозможно, я радовалась, когда муж вообще не приходил, нам без него было спокойней. Разговаривала с ним, только когда трезвел. Он объяснял, что ему тяжело, ничего у него не получается, без денег домой идти не хочется.

В детский сад мы с братцем ходили вместе, в одну группу, потому что разница у нас – две недели. Обычно утром крёстная закидывала Саньку к бабе Нюре и мчалась на работу, а та уже отводила нас обоих. Забирали они нас с крёстной по очереди. Если первой приходила бабуля, то Санька шёл к нам, бабуля нас кормила, потом мы играли, и брат у нас ждал крёстную с работы. Если та освобождалась раньше, то она забирала нас и по дороге заводила меня к бабуле.

...Как ни странно, данный факт немного успокоил Василия Лукича. Он всегда очень уважал военных людей. Сейчас вообразил худощавого, не утратившего офицерской выправки героя. Прямой взор, орлиный нос, немного выдающиеся бронзовые скулы. Сухое, жёсткое, резко очерченное мужественное лицо. Состарившийся Андрей Болконский. Волосы – соль с перцем. Возможно, в шрамах, возможно даже, в инвалидной коляске.

Середина лета. Мой сыночек в садик уже не ходит, в сентябре ему в школу. Первую половину дня за ним присматривает моя бабушка, во второй я отпускаю его погулять во двор. Во времена СССР родители не опасались оставлять без пригляда даже совсем маленьких детей, точнее, за двух-трёхлетками присматривали старшие, которым было уже семь или восемь. Разумеется, по вечерам я расспрашивала сына, с кем он подружился, во что играл, как провёл день.

В нашем селе жила семья Горенко, очень бедная. Работать они не любили, хотя и не пили. У них тоже было три дочери: Мария, Катя и Ирина. Не знаю, что случилось, но родители куда-то исчезли, и дети остались одни. Девочки были хорошими, работящими, но жили, конечно, бедно. Люди помогали им, чем могли. Хоть и трудно, но они выросли и стали настоящими красавицами. Считались домоседками, не ходили на танцы и прочие сельские мероприятия. Может, им просто нечего было надеть.