Несколько лет после того, как отца не стало, она постоянно попадалась мне в компании своих вечных спутников – потёртого рюкзака болотного цвета с белёсыми разводами и огромных, сорок пятого размера, тяжёлых ластов. Куда бы я их ни засунула, вещи умудрялись выпадать из шкафов совершенно некстати, путаясь под ногами, мешая и словно растеряно озираясь, как потерявшийся старый пёс в поисках хозяина.

Отца не забывали, всегда помогали и деньгами, и продуктами, и работой. Крышу дома перекрыли, поставили новые окна и двери, повесили на стену огромный телевизор, каждое лето отца на море отправляли. А ещё братья приезжали в посёлок, чтобы отведать пирогов. Каких только там не было – с мясом, капустой, грибами, сливой, черешней, малиной. Пальцев не хватит загибать.

Приглашаем в гости – она за неделю три раза позвонит, спросит, что нужно приготовить, хотя готовлю я очень хорошо, муж свидетель. Услышит три раза «спасибо, ничего» и всё равно привезёт что-нибудь к столу. Мне не жалко, пусть готовит и везёт, но человек не слышит слова «нет». И так во всём. Для меня это очень тяжело морально. Постоянно пытается всучить какую-нибудь ерунду, которую скупает тоннами. Причём пишет одновременно и мне, и мужу, что, мол, подарит нам вот это.

У неё вся жизнь – один маршрут: из дома на работу, с работы домой. В общем, однажды супруг просто выгнал жену из дома. Она вышла из квартиры в чём была, а он за её спиной запер дверь на замок. Всё. Она не поверила, конечно, что всё так серьёзно. Думала, остынет её благоверный и пустит обратно. Но увы. Долго сидела на лавочке у подъезда. Соседки её поддерживали, успокаивали. Самое главное, в этот момент в квартире находились оба сына, и ни один из них не заступился за мать.

Дали-аба жила на старой шумной улице, недалеко от городского кладбища. Это кладбище, усаженное фруктовыми деревьями, – место прогулок горожан. Люди подолгу сидят у могил близких – губинцы почитают своих усопших. Но никто никогда не притрагивается к яблокам и грушам, тоннами осыпающимся с кладбищенских деревьев, никто из местных жителей их не ест. А Дали-аба, набрав их в подол старой грязной юбки...

Когда наступала ранняя весна, мы любили дружной компанией собираться вечерами на лугу у костра, печь картошку и по очереди рассказывать страшные истории. В прогретом воздухе стоял душистый запах оживавших садов, терпко пахло чернозёмом и прошлогодней травой. Огненные блики метались по сторонам, освещая наши раскрасневшиеся лица. Дальше темень сгущалась, и казалось, что там притаился «мертвец из гроба», «чёрная рука» или какой-нибудь другой ужасный упырь.

– Кася? – изумилась я.
– Кася, Кася… Школа с медалью, в институте на отличном счету, но при этом кожаные джинсы, куртка-косуха, серьги с черепами, чёрная помада, и правду-матку всем напрямую, не задумываясь о последствиях. Ну и компания у неё соответствующая была. Знаете, я ведь её два года добивался. Это я-то! Хозяин собственной хаты, владелец новенькой «Волги» и лучшей коллекции фирменных дисков.

Оказалось, его направили в глазную больницу для дальнейшего лечения. Через некоторое время Морена поинтересовалась делами молодого человека. Выяснилось, что парень перенёс несколько операций. К сожалению, его единственный глаз сохранил лишь тридцать процентов зрения – не слепота, но близко. Морена и сама не понимала, что заставляло её думать об этом юноше и жалеть, она ведь его не знала и, можно сказать, не видела.

Неужели теперь все сыновья такие? Вот Юлия Игоревна живёт со взрослым сыном Андреем, его женой Светланой и внуком Максиком в собственной трёшке. Раньше там жил ещё её муж, отец Андрея, но спился и был выставлен вон. И практически каждый рабочий день у нас начинается с рассказов Юлии Игоревны об очередных выходках невестки.

Ехал тихо, чтобы никого не сбить, не причинить зла. После смерти деда рядом с бабушкой поселился гаишник. Он всегда возвращался домой на бешеной скорости, несмотря на узкие переулки, полные детей. Родители просили служивого сбавлять скорость после съезда с трассы, а он равнодушно улыбался и продолжал делать по-своему. Правда, стал включать в машине громкую музыку, и детишки, услышав её и рёв мотора, разбегались как зайцы, прижимались к заборам.

Пока я училась, мама всегда помогала мне продуктами, а денег в нашей нищей семье отроду не водилось. У мамы копеечная пенсия, но она и сейчас стремится помогать нам, своим взрослым детям. Я никогда не осуждала её за то, что мы выросли в бедности, – несмотря на трудности, мама всегда старалась дать нам всё самое лучшее. Наоборот, я сейчас сама бы рада ей помогать, но, увы, моей маленькой зарплаты ни на что не хватает.

Моей сестре повезло, у неё есть муж, взрослые дети, внучка. А я вот уже 20 лет в разводе. Детей пришлось растить одной, без чьей-либо помощи. Мы по-прежнему живём с моей мамой, но эта жизнь стала настолько невыносимой, что хочется кричать от безысходности и беспросветности. Она ненавидит нас всех. В доме установлен крепостной строй, ни у кого из нас прав ни на что нет. Хочешь здесь жить – значит, заткни рот. Сестра, её муж и дети маму всегда защищают, им она и рассказывает всю ту ересь, которую придумала о нас.