Посадку начал один. Наташку в школе держал на консультации математик Валерий Семёнович, а Вера, работавшая на ферме учётчицей, была на вечерней дойке. Прокопав ряд лунок, Исаев проходил вдоль них с ведром, подбрасывая картофелины по одной – по две в каждую, и брался за новый ряд, через шаг. На шестом возвращался назад и слегка притаптывал посадки, выравнивал. Распаханная недавно земля была мягкой, податливой.

У Ивана Степановича, как он сам любил говорить, хрен возьмёшь с тарелки деньги, хоть и рядышком лежат. Он разных прохвостов за версту чует, зря, что ли, бригадиром охранной смены завода работает одиннадцатый год!
– Мне не куска жалко, – терпеливо, как несмышлёному ребёнку, уже в который раз объяснял жене Иван Степанович. – Мне противно её сюсюканье слушать.

Насчёт того, что мало общаюсь, – правда. Сначала спрашивали, почему свекровь мамой не называю, я в ответ делала круглые глаза – мол, совсем не представляю, как можно другую женщину называть мамой. Они отстали. Я вообще замкнутый человек, очень люблю свой дом, свои дела, мысли и давно поняла, что не стоит рассказывать родственникам о своих успехах или планах. Мама у мужа хорошая, но у неё доминантный характер.

Но было у Зарубина в городе и своё дело – купить дочери красивые и дорогие часики. Продавались часы и в сельском магазине, но Зарубин, которому казалось, что он уделяет дочери мало внимания, не хотел покупать у себя. Выбор здесь был невелик, и потом, подарок, привезённый издалека, имеет особый смысл и отдельную ценность и означает, что даритель помнит о тебе и в разлуке.

Недалеко от Нарвы на маленьком хуторке жила с родителями, братьями и сёстрами красавица Эда. Как они встретились, на каком языке разговаривали – история умалчивает. В юности бабушка не знала русского языка и, прожив более семидесяти лет в России, до конца своих дней говорила с сильным эстонским акцентом. Но тем не менее молодые полюбили друг друга, и Эда сбежала с Антоном в Сибирь.

Назревал скандал. Он оттолкнул её от двери, но не рассчитал. Не ожидавшая этого жена неловко отшатнулась и ударилась правой щекой о дверной косяк. То, что произошло дальше, было ужасно. Боже, откуда столько крови? Жена скулила, как побитая собачонка, не столько от боли, сколько от страха. Растерявшийся муж стал прижимать к её лицу свой белый шарф, сорванный с вешалки.

Свадьба всё-таки состоялась на родине Веры. Её мать достала все свои сбережения, заказала большой шатёр, пригласила музыкантов, собрала соседок – жарили, парили, крутили голубцы и пекли традиционные булки-шишки. Их во время праздника вручали гостям, те, в свою очередь, клали в холщовый мешок деньги. Вера Сергеевна не положила ни рубля, не хотела вкладываться в будущее молодожёнов.

Любовь Максимовна передвигала мебель так, будто командовала на плацу, и Егор понял, что его тоже ожидает какой-нибудь приказ. Супруга выросла в семье военного, майора-артиллериста. В открытую она этим не гордилась, но всегда держала в уме и, если была недовольна жизнью или Егором, говорила с упрёком: «Была я майоровa дочь, а стала солдатова жена». Обиженный Егор Солдатов терпел. Мысленно брал себя двумя пальцами за горло и сжимал, чтобы не сказать лишнего.

В школе училось 14 ребятишек. Единственный учитель – или учительница – на все четыре класса, отбывавший здесь «срок» по распределению из вуза или училища, долго не задерживался. Не выдержав зимних «прелестей» гор, таких чудесных в летние месяцы, он покидал холодную школу с сырым полом, мышами и сороконожками, где свист ветра в трубе сливался с воем волков и тявканьем шакалов.

Прошло время. После долгих неурядиц и мытарств Кристина устроилась продавцом в райцентре, сняла старенький домик. Казалось бы, всё нормализовалось. Но однажды её бывшему парню рано утром позвонила сестра Кристины и сообщила, что та повесилась. Никто не знает, почему. Парень рассказал о трагедии своей маме, собиравшейся на работу, а потом как ни в чём не бывало лёг досыпать.

В наследство от прежней хозяйки нам достался пёс Тобик. Как рассказали соседи, бабка, уходя в запой, собаку кормить забывала. Сутками несчастное животное сидело на короткой цепи без еды и воды, стремительно теряя силы. Когда я впервые увидела Тобика, у пса просвечивали рёбра, клочьями торчала шерсть, но больше всего поразили глаза, полные тоски и отчаяния.

Поначалу мина не взорвалась – повисла на стропах над соседним двором, расположенным уровнем ниже. Вскоре парашют обнаружила девушка-выпускница, вернувшаяся с праздничных гуляний. Радостно закричала вышедшей её встречать матери, что сошьёт из шёлка шикарное белое платье. Девушка несколько раз дёрнула парашют, этого было достаточно, чтобы мина сорвалась со стены в соседний двор.