В то лето от трёх старших внуков удалось отбиться – у бабы Нади заболели зубы. Промучившись неделю, она удалила их в райцентре, потом с помощью старшей дочки занялась съёмными протезами. К этим блестящим заменителям коренных, клыков и резцов бабе Наде никак не удавалось привыкнуть. Будучи местной знахаркой и травницей, она ничем не могла помочь себе. Присутствие постороннего предмета во рту портило вкусовые ощущения, мешало говорить и отвечать крепким словцом. Не говоря уже о пении – а ведь баба Надя слыла отменной певуньей.

Ковбой из вестернов опередил меня. Подошёл, протянул руку: «Андрей». Могли ли мы тогда представить, что этим рукопожатием заключаем сделку любви на долгих семь лет? Что с этого дня не сможем дышать друг без друга? Что встретим сотни рассветов, пересечём десятки морей, покорим Северный полюс, создадим прекрасное произведение человечества – маленькую Серафиму? А потом ты уйдёшь навсегда, оставив за собой шлейф воспоминаний.

Всё успеваю, со всем справляюсь. Полы помыты, дети обстираны, обглажены, уроки проверены, муж облаян. И в походы хожу, и книжки читаю, и стихи пописываю, и работу свою люблю. Пусть недосыпаю, мало отдыхаю, но справляюсь же, чем не золотая женщина? И вот недавно ни с того ни с сего вдруг потребовалось похвастать кому-нибудь – почему-то так захотелось восхищения, одобрения, можно сказать...

За три года, прошедшие после смерти жены, сын приучил меня к мысли, что он больше не женится и детей у него не будет. Я на это уже нормально реагировала, нет так нет, лишь бы был здоров и доволен в отношениях без обязательств. А тут…
Сын сошёлся с женщиной. Она на девять лет его моложе, вдова, воспитывает четверых родных детей, у неё две пары двойняшек.

А живёт одна, поскольку очень властная – любит, чтобы всё по её было и никак иначе. На лето сын забирал её на дачу, а квартиру сдавал, потому что лишних денег нет. Иногда Ираида Ивановна звала мою маму на дачу погостить, но та всегда отказывалась наотрез: что это за отдых, если всё время надо ходить по струночке и не сметь слова лишнего сказать.

Флегматичная баба Маня, хорошо знавшая своё дело, через некоторое время оставляла тушку у забора, предоставляя дальнейшие заботы уже супруге деда Якова. Тот за услугу делился уловом.
Иван, муж Митрофановны, невысокий конопатый мужик, тихий и малоразговорчивый, появился в деревне после войны.

Уже будучи взрослой, я спросила у бабушки рецепт, та ответила, что никакого рецепта нет. Она просто покупала в ближайшей кулинарии кусок дрожжевого теста, дома растапливала граммов сто маргарина, добавляла сахарку и сметаны, когда та была. А не было – и так хорошо. Вот и всё. Потом скатывала шарики, придавливала их ладонью, накалывала вилкой и пекла в духовке.

Меня-то это не смущало, а вот родители были категорически против – мол, плохая примета. В общем, я осталась дома. Сестра, кстати, тоже не поехала – детей не с кем оставить. В итоге всё организовывали её муж с нашим отцом. И сестра, видимо, разозлилась из-за того, что я не поехала, – у меня-то, в отличие от неё, детей пока нет. В итоге за эти два дня она вынесла мозг и мне, и маме, размещала в соцсети фотографии оставшихся там кошек с припиской, что они скоро сдохнут, и вообще всё ужасно, папа с мужем вдвоём не справятся.

Среди вещей умершей обнаружились тетрадь и конверт с московским адресом, всё это бережно хранили приёмные родители. И время от времени писали на этот адрес с просьбой выяснить судьбу родных Маши, а также просили своих знакомых, которые ехали в Москву, посетить дом по указанному адресу. Но там уже жили другие люди, лишившиеся собственного крова и вернувшиеся из эвакуации.

В разговорах с моими друзьями муж периодически намекает, что я не убираю и не готовлю. Если в ответ молчат и никто не заступается за меня, он за моей спиной и даже при мне говорит, что я плохая хозяйка. Однажды при всех своих родственниках сказал, что я грязнуля. Я не сумела сразу адекватно отреагировать, перевела в шутку, хотя обычно не соглашаюсь с ним, спорю. Когда приезжают его родители, он каждый раз выступает против меня, хотя они относятся ко мне хорошо.

Куда я приехала? Две улицы, грязи выше колен. Хата небелёная, мебели никакой, деревянная кровать с соломенным матрасом, у нас такое добро давно выбросили. Русская печь занимает полхаты. А сели обедать – я осталась голодная. Мать Ивана из щавеля наварила борща, налила в чугунок кружку молока, и всё это вприкуску с нечищеной картошкой, добро бы хоть она была вкусная. После двух дней такого угощения мне совсем скрутило живот. А всей родне – ничего.