Вдруг замечаю, что по этой дороге медленно ползёт грузовая машина. Я встаю и иду за грузовиком. А машина тем временем подъехала к небольшой и очень красивой сельской церкви, которая тоже почему-то находится как бы в лесу. Из грузовика выходят какие-то люди, достают из кузова гроб и заносят в храм. Я по инерции захожу следом за ними в церковь. Вот открытый гроб поставили прямо около иконостаса, я смотрю на покойника, но не могу понять, кто он, его лица почему-то не видно.

Мы с Даниилом Фаликовым знакомы лет с пяти. Помнится, ещё в детском садике на соседних горшках сидели. Потом в школе учились в параллельных классах. Вместе играли в индейцев, хулиганили в пионерлагере, в пятнадцать лет под Новый год впервые попробовали вино – и окосели от нескольких глотков. Даже влюблялись пару раз в одних и тех же девчонок из нашего микрорайона. Признаюсь, девчонки предпочитали Даниила.

В Архангельской области я не раз бывал на одном из самых красивых северных болот, поросшем перелесками. Вокруг благодать, только Левитана с кистью не хватает. Но спокойно там находиться нельзя – такое чувство, что за тобою кто-то следит, и хочется уйти как можно скорее. Как ни странно, не так далеко от того места есть другое болото – большое, глухое, очень жуткое на вид.

...А тут – симпатичный, но простой мужичок лет пятидесяти, не слишком грамотный, бывший военный. Однако настойчивый и уверенный в себе. Было в нём что-то по-настоящему мужское, сила какая-то. В общем, со временем он меня приручил. Позже  выяснилось, что Михаил воевал в горячих точках, был ранен. Что живёт в маленьком городке, в соседней области, где трудно найти достойно оплачиваемую работу, поэтому вынужден обретаться в общежитии.

Погода стояла изумительная. По небу стремительно мчалась тяжёлая метель облаков. Пять секунд шафранного солнца – пять секунд васильковой тени, зной – холод, зной – холод… То ошпарит шафран, то окатит родниковым льдом тёмно-ветреная синева. А впереди – слепяще-огненная чешуя плёса. Плывёшь в каком-то изменённом состоянии сознания, в изумлённой дрёме, в сонном восторженном недоумении. Равномерно чмокая, шаманят вёсла. Камлают, завораживают.

Нет, я не «дежурная по вселенной» и не маг, просто у меня такая необычная, повышенная чувствительность. А закрыться от внешнего мира я не могу при всём желании, не всё ещё умею. Самое страшное, что помимо живых людей я слышу мёртвых, а временами и вижу их. Был момент, когда находилась на грани. Кому расскажешь о том, что ты видишь мёртвых и что они с тобой разговаривают? Что самоубийцы отличаются от тех, кто умер своей смертью, а покойники...

Сына не отпевали, я не видела в этом смысла. Похоронила, как-то жила дальше, дочка и муж поддерживали. Примерно через полгода после этого несчастья мне приснился сон, в котором сын просил никуда назавтра не ехать. А если всё-таки поеду – чтобы аккуратно вела автомобиль Я действительно собиралась в соседний город к больной сестре, а на обратном пути думала к дочке заскочить на часок. В конце нашей встречи сын сказал...

Несколько лет назад знакомые ребята пригласили меня на сплав по горным сибирским речкам Красноярского края. Тайга, романтика – ну когда ещё представится такой случай? Тем более что знакомые столько рассказывали мне о тамошних чудесах и красотах. Разумеется, я согласилась. Мама, конечно, протестовала. Нет, я в походах бывала, и не раз, но сами понимаете – Сибирь. Проходить на катамаранах предстояло в местах, где сигнал ловит только спутниковый телефон.

Самое трудное было – распускать поезда с горки. Тепловоз задним ходом толкает состав, а составитель при помощи длинной металлической вилки в этот момент должен, изловчившись, подлезть между вагонами и рассоединить сцепку. Правда, вилкой не всегда получалось, и тогда приходилось действовать по-другому. Были у нас отчаянные ребята – те вообще входили в межвагонное пространство и разъединяли сцепку голыми руками.

Подошла к девочке поближе и уже смогла её разглядеть: растрёпанные волосы, на щёчках грязные следы от слёз, для морозной погоды одета слишком легко. Она посмотрела мне в глаза, и тут я поняла, что её просто не пускают внутрь. Сняла с себя пальто, попыталась укутать девочку, но в её глазах – только пустая грусть, такая же белая и безжизненная, как снег. Проснулась в холодном поту, никак этот сон не шёл из головы. Выпила кофе, начала собираться на работу...

С нами была девочка лет четырнадцати – дочка моих друзей, а у девочки – подружка-однолетка. Рыжая, вся в веснушках, тоненькая, улыбчивая. Мне она понравилась поначалу – вполне литературный персонаж. Растёт такой стебелёк в русской глубинке, ходит в школу, помогает по дому родителям, а ещё с книжкой сидит в саду на качелях, читает Тургенева, Чехова. Знакомая моя аспирантка-филолог зовёт таких мечтательных девочек «антоновками».

Выбор вакансий по моей профессии в нашем городке оказался невелик. Для меня подходила только работа в полиции, но мой спутник выступил категорически против: мол, ему будет стыдно за свою любимую. Ехать со мной в областной центр он отказывался, мотивируя тем, что ему и тут неплохо. Он жил с родителями, работал на заводе, играл в компьютерные игры. Ни семья, ни карьера его особо не интересовали.