Продолжили болтать, а звук повторился. Снова обернулись: лес стоял ещё голый, всё просматривалось насквозь, и мы ничего не увидели, но ощутили странную тревогу, словно кто-то нас поторапливал скорее покинуть это место. Тем не менее сильного страха не испытывали, ведь всего в двухстах метрах от этого места родители заготавливали лес. Но всё же поднялись. Успели отойти буквально шагов 15–20, и вдруг на пень, где мы только что сидели, с грохотом упало большое дерево.

В начале девяностых заводы нашего города уже дышали на ладан. Поэтому родители были счастливы, когда с помощью знакомого, работавшего с ними на одном комбинате, меня после школы пристроили на производство. Это было совместное предприятие, которое комбинат строил с немецкой фирмой. Он должен был выпускать полимеры – тару и пластиковые упаковки, тогда эти товары нам казались в диковинку. Мужики, которые всю жизнь паяли в цехах полупроводники, не понимали, зачем разливать пиво в пластиковые бутылки, когда есть стеклянные.

Когда подошло время восстанавливать церковь, то первой прихожанкой и душой общины стала именно Надежда Дмитриевна. Оказалось, все эти годы человек жил надеждой, что когда-нибудь храм, в котором служил её отец, обязательно восстановится. Она дождалась его открытия. Дождалась и Архиерейского собора, на котором её отец был прославлен как святой новомученик. Когда раба Божия Надежда стала совсем старенькой, ноги ей отказали. Всё, что она могла, – сидеть или лежать дома в постели.

Многие немцы упоминали в мемуарах странные вещи. И в Польше они встречали глухие места, и на Балканах, но только в русских лесах испытывали ни с чем не сравнимый ужас. Вроде бы нечего бояться: 1941-й год, блицкриг, Красная армия отступала, войск противника впереди не было, но многие солдаты ощущали оцепенение. Некоторые не могли передвигаться от липкого страха, останавливались даже лошади.

Впервые за семь лет не пошла в храм на Пасху. Это болезненно, потому что эмоции от пасхальной службы непередаваемые. Когда смотрела трансляцию Схождения Благодатного огня, никогда его так не ждала, как в этом году. И никогда ещё так не плакала, когда Огонь сошёл. Было очень страшно и жутко видеть пустой храм Гроба Господня и далеко не радостные лица присутствовавших. И вот Огонь сошёл, а я сижу и реву, как сумасшедшая.

Конечно, мы знали, что степь – место необъятное и довольно опасное, с ней шутить нельзя. Но даже предположить не могли, что встречаются такие заброшенные места, где совсем нет жилья, а вокруг лишь сплошное плоское пространство, и в сумерках небо сливается с землёй. Автомобильная трасса, по которой мы продвигались, видимо, была второстепенного значения – асфальта на ней почти не осталось. За машиной тянулся шлейф пыли, а при свете фар дорога и вовсе будто терялась.

25 литров воды. Теперь из-за проблем со здоровьем с трудом поднимаюсь с двумя пятилитровыми жбанами. На днях питьевая вода в очередной раз закончилась. Пошла на родник, но принесла лишь десять литров. А что такое десять литров для хозяйства – капля в море. Нужно идти второй раз, но ужасно не хочется. Страшно устала. А что поделаешь – надо! Подхожу к роднику, там безлюдно. Набрала водички и отправилась в обратный путь, еле живая.

Прошло пять месяцев, и вот на пороге квартиры мы увидели нашего дембеля-десантника. Июнь 1995 года оказался для меня хлопотным. Работы было много – постоянно приходилось встречать и провожать сослуживцев сына, возвращавшихся с войны в родные города и сёла без копейки в кармане. Многие из них, доехав из Пскова до Москвы по воинскому требованию, до Уфы добирались уже за свои деньги.

Беда только в том, что я никогда прежде на том кладбище не бывал и весьма смутно представлял, где и кто обещал меня дожидаться. Потому, пройдя через главные ворота, тут же оказался в окружении множества цыганских семей, пировавших прямо на центральной аллее. Столы, накрытые всякой всячиной, дымящие мангалы с шашлыками и бутылки со спиртным. Изрядно подвыпившая толпа, завидев священника, отреагировала шумно и радостно.

Через шесть часов проснулась в реанимации. Доброе утро! Ничего особенного, будто тебя выключили, как телевизор, а потом снова включили. А вот вторая операция, совершенно ерундовая по сравнению с первой, прошла намного интереснее. Там-то меня после наркоза и забрало по полной программе – своими глазами увидела пресловутый тоннель в иной мир.

Тогда на них лежали огромные белые простыни, сотни, тысячи простыней. Вокруг каждой сидели люди в белых одеждах – по несколько человек. Мало того, время от времени они перелетали с места на место, хотя были без крыльев. Играли мандолины, звучали чудесные гитары, слышался женский смех. Что же это такое? Сон, видение? Попытался припомнить все обстоятельства, при которых видел этих людей в белом, но так и не смог.

Отец Николай в тот день впервые за свою священническую практику повысил голос на прихожан. Не выдержал, потому что смотреть было больно. В храме произошло настоящее ЧП. Может, толпа причастников напирала или та женщина слишком поспешно развернулась после Чаши, но случилось непоправимое. Подходя к причастию, она нечаянно толкнула батюшку, и тот пролил Святые Дары на амвон.