У меня лет до двадцати были шикарные волосы. Как сейчас помню: стоим с мамой на остановке, ждём автобус. Подходит соседка, берёт мою косу в руку и говорит: «Ой, Олечка, какая у тебя коса, в кулак не помещается! Моей бы Марине такую!» И если ещё где-нибудь эту встречали соседку, она всегда трогала мои волосы. Мама всегда говорила мне после этих встреч: «Смотри, ведь сглазит!» Ну и что бы вы думали?

Через полгода поехали мы к свёкру на могилу, решили зайти и к Михалычу. Искали его могилу долго и добросовестно, но найти так и не смогли. Муж надеялся узнать у жены приятеля координаты и номер могилы, но она к тому времени продала квартиру и уехала из города. Найти сыновей (их у Михалыча трое от двух браков) муж и не пытался, адресов не знал. Каждый год накануне Радоницы мы приезжали на новое кладбище, чтобы привести в порядок могилу свёкра.

В это самое время приглашённый оратор из районной администрации продолжал своё выступление. Но слушала его лишь одна девушка, молоденькая, почти подросток. Отец Георгий, тоже приглашённый, чтобы поздравить с днём города, ещё раньше обратил внимание на девчушку. У всех зрителей были зонтики, а у неё нет. И когда все разбежались, она всё стояла и слушала.

Посмотрела через плечо: на краешке дивана сидит какой-то старенький дедок, обеими руками опирается на палку, положил подбородок на руки и смотрит на меня. Глаза прозрачные, светлые, лицо морщинистое, бородка седая – не окладистая, а клочками. А на макушке у деда шляпа или панама с небольшими полями. Первой мыслью было: я просто уснула, и мне всё снится. Потом хотела заорать, но ничего не вышло, язык будто отнялся. Лежу, как пенёк, ощущение, словно меня парализовало.

Кузьма Михайлович был известен в округе как один из самых образованных людей. До революции дед служил унтер-офицером при штабе военного округа в Самаре. После работал волостным писарем – к нему шли неграмотные люди со всех окрестных сёл заполнять бумаги. Жена родила Кузьме Михайловичу четырёх девочек и одного мальчика, но потом умерла. Он женился второй раз, на соседке, у которой уже было трое детей.

В самом начале войны с немцами Василий находился на действительной воинской службе. Их полк располагался на западной границе, и вскоре он уже был среди тех, кто в неразберихе первых дней войны оказался во вражеском плену. В те дни немцы пленных особо не охраняли. В поисках съестного можно было запросто выйти из лагеря и отправиться в соседнюю деревню.

...Потом я засыпала, ночь кончалась, и приходила мама. Она, конечно же, не верила россказням малышки, полагая, что таким образом я просто хочу привлечь внимание. Ох уж эти взрослые! У них всё разумно и рационально, а того, что не вписывается в их понимание мира, быть не может. Но утро и день пролетали незаметно, и я опять оставалась одна. Всё повторялось точь-в-точь, по одному и тому же сценарию.

...Его прошиб холодный пот. За всё время они ни разу не вспомнили про Полю. Ревёт уже, поди, в своей тележке! Друзья бросились обратно, сбивая босые ноги. А Полинки под тем кустом, где её оставили, и не оказалось. Валялась перевёрнутая тележка, а Поли не видно и не слышно нигде. До вечера друзья рыскали по Лисьей Поляне. Яшка ревел от страха.
– Всё ты виноват, дурак! Сманил меня за своей проклятой земляникой!

Если ты пионер, будь им всегда, если верующий – соблюдай все церковные правила. Он напутствовал меня продолжить обучение в городе – у нас была только восьмилетка – и поступать в институт. Об институте впервые услышала именно от него. Я выполнила его наставления и стала первой девушкой из нашего села, получившей высшее образование. За что я ему очень благодарна.

Все мы стоим, ждём одного большого самолёта. Духота страшная! Среди пассажиров много детей, которым хуже всего в этой жарище. Люди нервничают – ведь собралась уже огромная толпа, присесть негде. И тут я заметила среди пассажиров не вылетевшего рейса целый цыганский табор – в основном женщины в цветастых юбках, с огромными серьгами в ушах. Все увешаны золотыми цепями и браслетами. Очень много цыганят.

Мы с тётей Клавой пригласили тестя на чай, попробовать новый урожай. Ради такого дела я и за бутылочкой сбегал – Николай Фёдорович уважал коньяк. Пришёл тесть, какой-то измождённый, хотя он тогда был ещё совсем не старый, лет шестидесяти пяти. Фёдорович выпил чаю, попробовал нашего медку – порозовел, закряхтел от удовольствия. «Ох, – говорит, – такой мёд давно не пробовал, ещё с войны».

...И они в раздражении уходят. Смотрю на часы: уже опаздываю. Спешу, почти бегу. Краем глаза замечаю двух незнакомых женщин – постарше и помоложе. Они стоят у торца пятиэтажного дома, о чём-то разговаривают, по-деловому размахивая руками. Увидели меня, перестали жестикулировать и, не сговариваясь, решительно двинули наперерез. Мелькнула догадка: «Свидетели Иеговы? Очень уж похожи.