Вторая история – из начала семидесятых, я уже работала неонатологом в роддоме большого сибирского города. Однажды мне доложили, что молодая мамаша, работница мясокомбината, сама воспитанница детского дома, отказывается от новорождённой дочки. Мол, она одна, средств и жилья нет, помочь ей некому. Отказных детей сразу слышно: заходишь в палату – и немедленно обращаешь внимание на их отчаянный «сердитый» крик, в то время как остальные малыши просто плачут.

...И вот представьте себе моё состояние: проходя медкомиссию, явилась на приём к гинекологу, легла в кресло. Доктор осматривает меня и ничего не понимает, глядит вопросительно, но я тоже не могу объяснить, сама не в курсе. Она никак не разберёт, что за операцию мне сделали, что удалили, что оставили, – в выписке об этом ни слова! А я просто в шоке от осознания: со мной явно что-то не так.

Сама я тоже теперь стараюсь обследоваться и лечиться бесплатно. Ну а уж результат – как повезёт. Три года назад заболели у меня кисти рук, всё ныли и ныли, чёрт бы их побрал. Да ещё безымянный палец на левой руке стал сильно хрустеть и плохо сгибаться. Взяла в нашей поликлинике направление по квоте. Подождала три недели и поехала к ревматологу. Не могу сказать, что врач меня плохо осмотрела, врать не буду.

С первым-то мужем мы расписаны не были. А со вторым зарегистрировали брак. Выпивали с ним тоже часто. К его маме приходим в гости – надо выпить. К родственникам идём – надо выпить. К себе гостей приглашали – тоже без спиртного не обходилось. Мне тогда казалось, что все так живут. Я родила ещё одну дочь. Но со временем стала понимать, что так продолжать нельзя, надо завязывать с алкоголем. В 36 лет пошла и закодировалась.

Полная тишина, пациенты редко выходят в коридор, и то с трудом, опираясь на палку. Только тогда до меня дошло, что инсульт – дело серьёзное, но духом всё равно не пал, и оптимизм стал моим главным оружием против этого коварного диагноза. Ходить я пока не мог, и это сильно огорчало, ведь мой девиз «движение – жизнь». Врачи говорили: мол, теперь мне придётся изменить привычный уклад.

Устроили ребёнка в детский сад. Воспитатели каждый день жалуются, что плохо себя ведёт, бросает в ребятишек игрушки. Мы ежедневно убеждаем его, что так делать нельзя, но он не понимает. Обращались и к неврологу, и к психиатру, неоднократно бывали на консультации в областном центре, а также в московской Клинике психиатрии. Внук прошёл курс лечения, но сдвиги небольшие.

К сожалению, хороших, понимающих врачей на моём пути встречалось не так уж много. Будучи студенткой второго курса, попала к замечательному психотерапевту. Иногда хожу к нему и сейчас, за что искренне благодарна. Он всегда меня понимает и поддерживает. Вообще я очень настроена была лечиться, даже в психбольницу ходила на сеансы психотерапии. В нашем городе две психиатрические клиники, я живу рядом с одной из них. А ещё для таких больных, как я, есть дневные стационары.

Через час у меня внутри зародилась тревога: испугалась, что могу потерять из виду женщину, за которой занимала очередь. А так как у меня плохая память на лица, то пошла искать по коридору запомнившийся рюкзак с весёлыми цветочками. Нашла и прицепилась к нему взглядом, чтобы он уже никуда не пропал. Сначала делала вид, как будто просто гуляю мимо. Но потом чуть ли не внаглую преследовала бедную женщину. Она уходила от меня в конец коридора, я плелась следом...

Через некоторое время к вышеназванным неприятностям добавились вечно красные уголки глаз и странные приступы: сын чувствовал себя плохо, но не мог объяснить, что с ним. На этом фоне возникал страх и в результате – паническая атака, резкий подъём, а потом мгновенное падение давления. Приходилось часто вызывать «скорую», я уже всех кардиологов замучила, и местных, и областных. Проверили сердце – в норме. Сделали безумное количество разнообразных анализов, все – специфические и платные, сына обследовали вдоль и поперёк.

Это произошло три года тому назад. А память о том случае осталась у меня на всю жизнь. И помню всё до малейших подробностей, хотя кто-то может подумать, что так не бывает. Я давно на пенсии. В конце февраля, а именно 27-го числа, в 17 часов 30 минут шла мимо нашего торгового центра к остановке автобуса, собиралась ехать в деревню. Было светло, немало народу вокруг, меня обгоняли прохожие, многие шли навстречу.

Доктор каждый раз размашисто писал в его тощенькой карте: «Практически здоров». Дядя Ваня натягивал рубашку и брюки и, сокрушаясь о зряшно проведённом времени, торопился на работу, к станку. А вот вышел на пенсию – и зашевелились болячки. Говорят же: работа для человека – как хомут для лошади. Давит, но и упасть не даёт. Убрали хомут – ну и… зашевелились болячки. Ожили, проснулись. Давить их некому.

Если я заболею, к примеру, гриппом или другой какой-нибудь заразой, то обязательно стану принимать те лекарства, которые мне выпишет доктор. Если лягу в стационар, то поступлю точно так же, да ещё буду неукоснительно соблюдать больничный режим. Не потому, что хочется, а потому, что так надо. И я это понимаю. В случае с недееспособными гражданами всё немного по-другому. В большинстве своём они не сами приходят в больницу, а их насильно туда приводят.