Привыкшая не получать сдачи, она попыталась воплотить в жизнь тот же сценарий, но в первый же раз отхватила так, что потом долго замазывала синяки. Я плакала, просила её развестись и выставить отчима из нашей квартиры. Мне казалось, она обязательно так и поступит ради себя, ради меня... Я ошиблась.

Последующие концерты проходили уже с обязательными драками, иногда на публике, а уж меня-то они никогда не стеснялись. Мать знала, что наверняка влезу между ними и отчим не тронет. До поры до времени так и было.

С очень большой вероятностью всё это закончилось бы трагически. Но однажды, убедившись в своей полной безнаказанности, он избил меня. Мне тогда было 17 лет, не знаю, откуда взялись силы и смелость, но я написала заявление в милицию, и отчима посадили на семь лет. Мама просила забрать заявление, однако я устояла. Боялась, если его выпустят, они помирятся, а мне не жить.

Пришлось уйти из дома и проситься жить к отцу. Он меня принял и даже ходил со мной в милицию, потому что там не хотели брать заявление без родителей. Спасибо ему за это, а то не знаю, где бы жила всё это время.

Через месяц пришла мама и попросила меня вернуться. Отец к тому времени уже жил с другой женщиной, и я ей мешала: взрослая девочка с душевными травмами была явно лишней. После развода с мамой отец стал часто пить, ему тяжело далось расставание. А мама хотя бы не пила, и я вернулась к ней – это было меньшим из двух зол.

Всё более-менее устаканилось, хотя до сих пор не знаю, простила ли меня мама за то, что я лишила её мужа. Сейчас мне 34 года, и за всё время мы ни разу об этом не говорили. Мы вообще мало друг с другом разговаривали, хотя до недавнего времени жили в одной квартире.

Может быть, благодаря такой решимости ни один из моих мужчин ни разу пальцем меня не тронул. Возможно, мне просто везло с ними. Но я склоняюсь к мысли, что слова «только попробуй!» написаны на моём лице огромными буквами. И если у меня когда-нибудь будет ребёнок, костьми лягу, чтобы он не столкнулся с насилием в семье. Потому что это страшно и это калечит. Дабы пережить случившееся и идти дальше, я боролась со своими страхами всю жизнь, но так до конца их и не победила.

Пока отчим сидел, всё время боялась, что его выпустят. Он писал апелляции во все инстанции и слёзные письма маме, где клялся ей в вечной любви и сначала утверждал, что это не он, потом – что я сама виновата. До меня доходили слухи, якобы она несколько раз возила ему в тюрьму передачи. Так ли это, не знаю. Отчим сидел в СИЗО около полугода, и всё это время она сомневалась. Правда, на суде мама встала на мою сторону, и когда судья спросил, верит ли она, что я оговариваю невиновного человека, сказала, что не верит. Потом она заочно развелась с отчимом. На этом её поддержка закончилась, но я всё равно благодарна.

Дальше встал вопрос, как выписать его из квартиры. Разные адвокаты давали разные советы, один даже взял деньги для ускорения процесса. В суде я проиграла, так как выяснилось, что по закону за заключёнными сохраняется жилплощадь и до освобождения его не выписать.

Когда отчим вышел из тюрьмы, мне было уже 23 года, я встречалась с хорошим парнем. Идти отчиму было некуда, поэтому он заявился к нам. Я пришла вечером с работы – мать дома, и он с ней. На мой вопрос, что он здесь делает, отчим ответил: мама любезно пустила его помыться, уже хотел уходить, но раз я такая негостеприимная стерва, пожалуй, останется. Я же не забыла, что он всё ещё здесь прописан?

Это уже было слишком. Предложила ему убираться подобру-поздорову – отказался. Тогда я позвонила своему парню, тот пришёл, взял отчима за шкирку, дал пару подзатыльников, выкинул в подъезд и предупредил: если ещё раз увидит, пусть пеняет на себя. С тех пор отчим боялся к нам приходить, хотя всегда ошивался где-нибудь неподалёку, жил у приятелей, иногда являлся занять у мамы денег. Но я уже не боялась – поняла, что на его силу нашлась другая сила, это ведь не женщин гонять.

А ведь поначалу отчим на людях был образцом благопристойности. Но потом алкоголь поборол желание выглядеть нормальным человеком. Во время суда некоторые даже высказывались в духе: мол, такой приличный человек не мог так поступить. И смотрели на меня с подозрением.

До сих пор помню ощущение, когда выходишь на улицу, а соседи рассматривают тебя будто под микроскопом. Мне даже казалось, что слышу, как колеблются чаши их внутренних весов. Я росла трудным и ершистым подростком, некоторым было нелегко поверить, что меня, такую боевую, можно обидеть.