Впрочем, мы всегда ездим плацкартой и не страдаем. Тем более сейчас вагоны стали намного комфортнее: тут тебе и биотуалеты, которые не закрываются в санитарной зоне, и кондиционеры, и розетки у каждой полки, и тёплая вода в раковине – хоть купайся! Вагон идёт мягко, почти не трясёт, только качает. Персонал вышколен, начальник состава каждый день желает вам доброго утра и спрашивает, как спалось. Сказка, а не поездка!

И вот на обратном пути с нами ехал пассажир, дядька лет под шестьдесят. Видно, что хорошо отдохнул. Продолжил отдыхать в вагоне – с самого начала пути сидел в обнимку с пивом. К вечеру накачался так, что с трудом добирался до туалета.

Конечно, проводница подходила к нему, делала замечание, но он смотрел строго сквозь неё и продолжал отдыхать.

Ночью к дядьке подсел ещё один отдыхающий, лет 40–45. Из их беседы я узнала, что «искал на Юге бабу, а теперь на вахту еду». Уши-то не заткнёшь.

Ладно, меня не трогают, я терплю. Ещё и пожалела женщину, напротив которой они сидели, – бедняжка ехала с тремя внуками, вдобавок пьяный бред всю дорогу слушала.

Однако кто-то вызвал полицейских, может, и проводница. Подошли четыре крепких парня, сделали мужикам внушение, отобрали всё пиво и разогнали их по полкам, предупредив: если продолжат безобразие, их высадят на первой же станции.

Молодой протрезвел сразу, залез на свою полку и затих. А старший товарищ потерял все границы и через пятнадцать минут начал шататься по вагону в поисках подходящей компании.

Зашёл и в наш закуток. Стоит, глаза в кучу, руки в карманы.
– Что за станция такая? – интересуется. Прошу его выйти вон.
– Я говорю, что за станция? – настаивает дядька на общении. Повышаю голос и снова прошу покинуть помещение. Не слышит. Встаю и выталкиваю его в проход. В ответ – отборный мат.

В это время по нашему вагону проходила начальник поезда. Она и оказалась свидетелем безобразной сцены. Тут же был составлен протокол, неугомонному пассажиру объявили, что тот выйдет на ближайшей станции. Дядька наконец угомонился, полез на полку спать. А через час за ним пришли полицейские, попросили собирать манатки.

Ой, что тут началось! Все женщины нашего вагона как одна встали на защиту дядьки, чуть не с кулаками отбивали его у полицейских, кричали и на меня, и на них.
– Вы что? Куда вы его? А вдруг у него горе, вот и пьёт!
– Не выгоняйте мужчину, мы его возьмём на поруки, он хороший!
– Вы зачем так с ним? Как будто в вашей семье никто не пьёт! Посмотрим, может, ваши дети ещё сильнее будут пить!
– Ну и молодёжь пошла, лишь бы пожилого человека обидеть!

Я, конечно, тоже не молчала, сказала, что в нашей семье никто до поросячьего состояния не напивается, а раз он вам так дорог – заберите его к себе на полку, чтобы тут не выпендривался. И детей моих попросила не трогать, это чревато.

А потом мне стало обидно. За это, простите, быдло заступился весь вагон, а за меня – никто. Как так? Может, это я виновата? Может, не надо было писать протокол и наказывать дядьку, пусть бы пил дальше? Но ведь распитие спиртных напитков в общественном месте запрещено законом. Или вагон не общественное место? Главное, больше всех за дебошира заступалась та тётка, которая ехала с тремя внуками и сидела напротив выпивох! Как такое понять? Какими вырастут эти мальчишки?

Кончилось тем, что женщины дядьку отстояли, уложили его на полочку, только что баю-бай не спели.

Полиция ушла. Через пятнадцать минут он снова пошёл шататься по вагону, аккуратно обходя наше пространство. А через полчаса мы уже вышли на своей станции.

Вот и думаю: я всё сделала правильно? Или нет?